Афродита у власти: Царствование Елизаветы Петровны

Шувалов не был, как Ушаков, фанатиком сыска и не проводил в Канцелярии дней и ночей напролет. Большие возможности, открывшиеся в 1749 году с началом фавора их молодого родственника Ивана Шувалова, использовались Александром, как и его братом Петром, для обогащения. Много времени у Александра Ивановича отнимали и придворные дела — с 1754 года он стал гофмейстером двора великого князя Петра Федоровича. И хотя Шувалов держал себя с наследником и его женой предупредительно и осторожно, сам тот факт, что гофмейстером двора наследника стал страшный шеф тайной полиции, не позволял ему добиться расположения ни у великого князя, ни у его жены Екатерины Алексеевны, которая, как она писала об этом в позднейших записках, смотрела на Шувалова всякий раз «с чувством невольного отвращения». Это чувство, которое разделял и ее супруг, не могло не отразиться на карьере А.И.Шувалова после смерти 25 декабря 1761 года императрицы Елизаветы Петровны и прихода к власти Петра III. Новый император сразу же уволил Шувалова от его должности.

* * *

Смерть Елизаветы стала трагедией и еще для одного Шувалова, который, в отличие от Петра и Александра, не был графом, фельдмаршалом и владельцем бесчисленных заводов и поместий. Этого удивительного Шувалова звали Иваном Ивановичем. Он родился в 1727 году под Москвой в небогатой и незнатной дворянской семье, получил домашнее образование. Когда он подрос, то Петр и Александр Шуваловы, приходившиеся Ивану двоюродными братьями, пристроили его на придворную службу — помогли определиться в пажи. С самого начала Иван заметно отличался от своих сверстников и вообще придворных. Он обращал на себя внимание умом, начитанностью, мягкой манерой поведения, красотой. «Я вечно его находила в передней с книгой в руке, — писала о нем впоследствии императрица Екатерина II, в ту пору молодая великая княгиня, — я тоже любила читать и вследствие этого я его заметила; на охоте я иногда с ним разговаривала; этот юноша показался мне умным и с большим желанием учиться… он также иногда жаловался на одиночество, в каком оставляли его родные; ему было тогда восемнадцать лет, он был очень недурен лицом, очень услужлив, очень вежлив, очень внимателен и казался от природы очень кроткого нрава». Заметим попутно, что этому высказыванию можно верить — Екатерина, став императрицей, не особенно симпатизировала Ивану Шувалову и не могла простить ему участия в интригах против нее накануне смерти Елизаветы.

Однако родственники — двоюродные братья — недолго оставляли юношу в одиночестве. Точнее сказать, жена Петра Шувалова, графиня Мавра, обратила внимание императрицы на симпатичного пажа. Так начался «случай» восемнадцатилетнего Ивана Шувалова у тридцатидевятилетней императрицы. Все это происходило осенью 1749 года под Москвой. Шувалов был тогда пожалован в камер-юнкеры и «благодаря этому, — пишет Екатерина, — его случай перестал быть тайной, которую все передавали друг другу на ухо, как в известной комедии».

В истории долгой связи Елизаветы и Шувалова была своя тайна. Трудно развивать эту интимную тему, но и умолчание о ней было бы ханжеством и лицемерием. Можно сказать определенно, что не юный Шувалов стал инициатором этой близости. «Случай» Шувалова отразил личные проблемы императрицы. Многолетний брак с Разумовским к концу 1740-х годов дал трещину, время трогательных хлопот императрицы вокруг «друга нелицемерного» Алеши прошло. Вряд ли изменился Разумовский, в то время мужчина в самом соку. Изменилась сама императрица. К закату своей жизни ослепительная красавица Елизавета панически боялась малейшего упоминания о смерти, она отчаянно бежала от старости, безобразившей ее прекрасное лицо. Между тем люди в тот век старились быстро, к тому же государыня вела, как было рассказано выше, весьма неумеренный, полуночный образ жизни, любила много и жирно поесть.

Умение стареть так, чтобы не выглядеть смешной, как известно, большое искусство — им не овладела даже Екатерина II, женщина необыкновенно умная, но к концу жизни потерявшая весь свой юмор и самоиронию в погоне за очередным «Пиром», «Красным кафтаном», «Чернушкой» или другим юным альфонсом. А что уж говорить об императрице Елизавете, безумно любившей себя и, как точно сказал В.О.Ключевский, «не спускавшей с себя глаз». Вот и ее, подошедшую к сорокалетию, не миновала такая же страсть, в основе которой было, в сущности, отчаянное желание стареющей женщины остановить неумолимое время, стремление вместе с юным любовником вернуть ощущения новизны жизни и молодости.

Поначалу казалось, что век Шувалова — смазливого мальчика — будет коротким, как век других подобных юношей-кадетов, которые стали появляться у государыни. Зная императрицу и Шувалова, нельзя не поразиться несходству типов личности, интеллекта партнеров в этой паре. Но месяц проходил за месяцем, молодой фаворит не исчезал из покоев императрицы, а наоборот — обосновался в апартаментах, в которых раньше жил Разумовский, и остался там до самой смерти государыни в 1761 году. Фавориты — отставной и действующий — оказались выше всяких похвал: не было ни сцен, ни скандалов, ни кляуз. Разумовский попросту отошел в сторону, а Шувалов его не преследовал. Императрица подарила Разумовскому Аничков дворец на Невском проспекте, сделала его генерал-фельдмаршалом, и тот спокойно принял своеобразные отступные от бывшей супруги и зажил в свое удовольствие.

Кажется, что столь долгая привязанность императрицы к Ивану Шувалову объясняется не только желанием отодвинуть подальше осень жизни, но и тем, что Елизавета узнала и оценила многие замечательные качества своего юного любовника. С самого начала «случая» он, ставленник своих властолюбивых кузенов, не проявлял свойственной им наглости и беспредельной жадности. Он по-родственному поддерживал Петра и Александра. Благодаря фавору кузена те заняли первенствующие места в правительстве и при дворе. Но при этом нельзя сказать, что он был безвольной марионеткой в их руках. Шувалов вел себя необычайно скромно для «ночного императора». А возможности получить чины, звания, богатства у него были не меньшие, чем у Бирона или Потемкина в эпоху их фавора. При этом власть Шувалова была весьма велика, особенно в последние годы жизни императрицы, после ухода из политики канцлера Бестужева-Рюмина и усиления в конце 1750-х — начале 1760-х годов болезни Елизаветы, которая все реже и реже появлялась на людях и никого не принимала. Тогда Иван Шувалов оставался единственным докладчиком и секретарем больной императрицы, а порой единственным придворным, которого она допускала к себе. Шувалов не скрывал, что сам готовит тексты указов государыни. Так, он писал М.И.Воронцову: «Приказала мне написать письмо к собственному подписанию, которое теперь и подано».

И все же, несмотря на огромную власть, которая у него, волею случая, оказалась, Шувалов держался подчеркнуто неприметно и скромно, не афишировал свое положение, отводил себе роль пунктуального исполнителя указаний своей повелительницы: «Не будучи ни к чему употреблен, не смею без позволения предпринимать, а если приказано будет, то вашему сиятельству отпишу» — из письма Михаилу Воронцову. На самом же деле такая позиция была весьма удобна для фаворита, снимала с него ответственность за принятые даже по его инициативе решения. Подписи Шувалова появляются под официальными документами только в конце царствования Елизаветы Петровны, но в реальности его власти и до этого никто не сомневался. «Он вмешивается во все дела, не нося особых званий и не занимая особых должностей, — писал в 1761 году Фавье. — Чужестранные посланники и министры постоянно видятся с Иваном Ивановичем Шуваловым и стараются предупреждать его о предметах своих переговоров (в Коллегии иностранных дел. — Е.А.). Одним словом, он пользуется всеми преимуществами министра, не будучи им; впрочем, влияние на дела он имеет, действуя сообща со своими двоюродными братьями. Камергер— так его зовут для краткости».

В 1757 году вице-канцлер Михаил Воронцов подал на подпись императрице (читай — Шувалову, через которого к государыне шли все бумаги) проект именного указа, согласно которому Иван Шувалов сразу становился вровень с братьями — графом, членом Конференции при высочайшем дворе, сенатором, кавалером высшего ордена Святого Андрея Первозванного, помещиком деревень с десятью тысячами душ. Бесспорно, соблазн был велик: государыня чувствовала себя неважно, а молодому Ивану Ивановичу еще жить да жить, самое время упрочить свое состояние. Но Шувалов выдержал испытание соблазнами власти и медными трубами. В ответ на проект указа он писал Воронцову: «Могу сказать, что рожден без самолюбия безмерного, без желания к богатству, честям и знатности; когда я, милостивый государь, ни в каких случаях к сим вещам моей алчбы не казал в таких летах, где страсти и тщеславие владычествуют людьми, то ныне истинно и более притчины нет». Позже, уже после смерти Елизаветы, в октябре 1763 года Шувалов писал сестре, П.И.Голицыной: «Благодарю моего Бога, что дал мне умеренность в младом моем возрасте, не был никогда ослеплен честьми и богатством, и так в совершеннейших годах еще меньше быть могу». Это была не поза, а жизненная позиция. У Шувалова действительно не было безмерного самолюбия. Он не рвался к чинам и званиям, не выпрашивал у государыни, как это делали другие сановники, «крестьянишек» и «деревенишек».

Конечно, всё относительно. Естественно, Шувалов никогда не бедствовал, он жил в императорском дворце больше десятка лет, наслаждался всеми благами, которые давало ему положение фаворита. В 1754 году роскошным балом-маскарадом он отметил новоселье в новом доме на углу Невского и Большой Садовой с огромной картинной галереей и библиотекой. Но все же после смерти государыни он не выехал из ее дворца на возу с золотом и не укрылся, как Разумовский, в своих бесчисленных и богатых поместьях.

Его титул может показаться пышным современному читателю, но на самом деле это не так: могущественный временщик императрицы за все годы своего фавора не стал не только светлейшим князем, но даже и графом, не говоря уже о чине генерал-фельдмаршала или хотя бы полного генерала и кавалера высшего российского ордена Святого Андрея Первозванного. Шувалов так и остался «генерал-адъютантом, от армии генерал-поручиком, действительным камергером, орденов Белого Орла, Святого Александра Невского и Святой Анны кавалером, Московского университета куратором, Академии художеств главным директором и основателем, Лондонского королевского собрания и Мадридской королевской Академии художеств членом».

После смерти Елизаветы Шувалов жил скромно. В 1763 году он отправился за границу, откуда просил денежной помощи у сестры, княгини Голицыной, а вернувшись в Россию, довольно часто жил в ее доме. Легенда гласит, что после смерти императрицы Елизаветы он отдал ее преемнику, императору Петру III, миллион рублей, которым наградила его Елизавета. Можно спорить о сумме, но сам поступок Шувалова соответствует всему, что мы о нем знаем.

Думаю, что Елизавета, всегда ревнивая и подозрительная к малейшей попытке использовать ее благорасположение в ущерб ее же власти, безусловно доверяла Шувалову. Таких людей при ее дворе за все двадцатилетнее царствование можно было пересчитать по пальцам одной руки. Недоверчивая к людям императрица все больше полагалась в делах на Шувалова. У нее не раз была возможность проверить честность и порядочность своего молодого друга, и тот всегда подтверждал свою репутацию бессребреника.