Афродита
Шрифт:
Лишь золотые волосы сияют в этой траурной тьме, и Деметриос узнает Кризи.
Мысли о зеркальце, гребне и ожерелье медленно проходят в его голове, но сейчас ему кажется, что все это было лишь сном.
— Идем, — говорит Кризи. — Ступай по моим следам.
И он идет за нею. Она медленно поднимается по лестнице, устланной белыми шкурами каких-то странных зверей, рука чуть касается перил. Босые ноги чуть касаются ступеней.
Поднимается она недолго — вот уже стоит на последней ступеньке.
— Здесь четыре комнаты, — говорит она, — побываешь в них — и не сможешь уйти отсюда никогда. Идем же! Смелее!
Деметриос последовал за нею. Кризи открыла первую дверь — и заперла за ним.
Длинная и узкая комната. Единственное окно впускает свет, сквозь него видно море. Слева и справа на двух небольших столиках лежат свитки.
— Здесь только те произведения,
Деметриос перебирает их. «Возвращение Алексиса», «Зеркало Лаис», «Аристиппа», «Волшебница, Циклоп и Буколиск», «Эдип в Колоне», «Оды» Сафо и еще многое другое.
А еще посреди библиотеки, прямо на полу, на подушках, молча лежит обнаженная девушка.
— Здесь, — шепчет Кризи, вытаскивая из золотого футляра какой-то манускрипт, — страница древних стихов, которые ты не можешь читать без слез.
С трудом оторвавшись от прекрасных строк, он бросает на Кризи благодарный и нежный взгляд:
— Ты? Ты показываешь мне это?
— И это еще не все. Иди за мною. Иди за мною быстрее!
Кризи отворяет другую дверь.
Квадратная комната. Единственное окно впускает свет, сквозь него видны деревья. Посреди комнаты на деревянных козлах лежит ком красной глины, а в уголке молча сидит обнаженная девушка.
— Здесь ты будешь создавать Андромеду и Коней Гелиоса. Ты изваяешь их для себя самого и уничтожишь перед смертью.
— Это дом счастья! — тихо произносит Деметриос.
И он в восторге закрывает лицо руками.
Но Кризи уже открыла другую дверь.
Большая круглая комната. Единственное окно впускает свет, и сквозь него видно голубое небо. Вместо стен у нее бронзовые ажурные решетки, из-за которых слышны звуки флейт и цитр, но музыканты незримы, музыка печальная и задумчивая. В глубине комнаты на мраморном троне молча сидит обнаженная девушка.
— Идем, идем! — ничего не объясняя, торопит Кризи.
Она открывает следующую дверь.
Треугольная комната с низким потолком. В ней нет окон. Пол и стены затянуты мягкими коврами и мехами, закрытая дверь слилась со стеной. Этот мирок надежно огражден от всего остального мира. На косматых мехах блестят капельки духов. Снизу слабо проникает свет семи подземных ламп, загороженных цветными витражами.
— Ты видишь, — говорит Кризи, — в трех углах нашей спальни три разных ложа.
Деметриос молчит, спрашивая себя: «Неужели это конец пути? Неужели это итог моего существования? Неужели я миновал три предыдущие комнаты лишь для того, чтобы навеки остаться здесь? Или я все же смогу выйти отсюда после того, как проведу здесь ночь в ожидании Любви, которая есть лишь ожидание Смерти?»
Но Кризи продолжает говорить...
— Любимый, ты звал меня — и я пришла, взгляни на меня...
Она закидывает за голову руки, потягивается и улыбается:
— Любимый, я твоя... О нет, подожди, еще не сейчас. Я обещала тебе спеть, и я прежде спою.
Он больше не в силах думать ни о чем, кроме нее; покорно опускается к ее ногам. На ней крохотные черные сандалии, и четыре нитки мелкого голубоватого жемчуга оплетают ее пальцы, ногти которых несут на себе изображение кровавого полумесяца.
Склонив голову, она легонько ударяет в ладоши и, покачивая округлыми бедрами, начинает напевать:
На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя: Искала я его и не нашла его. Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям И буду искать того, которого любит душа моя; Искала я его и не нашла его. Встретили меня стражи, обходящие город: «Не видали ли вы того, которого любит душа моя?» Но едва я отошла от них, как нашла того, которого любит душа моя... Заклинаю вас, дщери Иерусалимские, сернами или полевыми лилиями: Не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно!— Это «Песнь песней", Деметриос. Это брачная песнь девушек моей страны.
Кризи скинула накидку, отбросила ее и осталась в повязке, плотно облегающей бедра.
Я скинула хитон мой; как же мне опять надевать его? Я вымыла ноги мои; как же мне опять марать их? Возлюбленный мой протянул руку свою сквозь скважину, И внутренность моя взволновалась от него. Я встала, чтобы отпереть возлюбленному моему; И с рук моих капала мирра, И с перстов моих капала мирра на ручки замка... Заклинаю вас, дщери Иерусалимские: Если вы встретите возлюбленного моего, что скажете вы ему? Что я изнемогаю от любви!Она запрокинула голову, чуть прикрыв веки.
Не двигаясь с места, не сгибая колен, она медленно поворачивается. Ее груди и запрокинутое лицо в полумраке напоминают три розовых цветка, что распустились на одном стебле.
Она танцует, сплетая руки, сгибая стан; чудится, что повязка мешает ей, и она желает как можно скорее освободить свое наполовину нагое, наполовину скованное белое тело. Грудь танцует от частого дыхания, уста уже не могут сомкнуться, а веки не могут разомкнуться в истоме, пылает на щеках румянец.
Она играет перстами, она играет руками. Ее тело играет, волнуется. И вот, взметнув водопад волос, Кризи сорвала застежку, удерживающую на бедрах повязку, и та скользнула на ковер, открыв всю совершенную красоту ее наготы.