Агентство «Аргентина»

— Настоящее золото?

— Настоящая пластмасса. Это обычные пуговицы, — пояснил Ньялсага. — Но сразу предупреждаю, если вы вздумаете с этими амулетами попереть на Предвестника смерти, он мое охранное заклинание взломает за полминуты.

Кемен хмыкнул, все еще разглядывая галеоны.

— Такой хреновый ты маг?

— Может, и не хреновый, но только с высшими оборотнями мне не тягаться.

Кемен убрал золотые монеты в карман.

— Ладно… посмотрим, на что твое заклинание способно. Про Гинзогу узнал что-нибудь?

— Пока нет, — признался Ньялсага. — Но попросил кое-кого собрать о ней сведения, — он бросил взгляд на Дэберхема. — В течение дня будут. Ну, и Предвестника смерти расспрошу, конечно. Возможно, он соизволит что-нибудь сообщить.

Кемен нагнулся к сумке, стоявшей на полу, вытащил еще одну пачку бумаг.

— Ну, значит, у меня база данных получше твоей. Я, когда мне что-то узнать надо, с потусторонними существами не консультируюсь!

Ньялсага решил пропустить колкость мимо ушей.

— Что это? — он кивнул на пачку. Часть бумаг оказалась ксерокопиями, другие же выглядели подлинными документами — листы грубой пожелтевшей бумаги, исписанные мелким почерком со старомодными росчерками, помещенные в прозрачные папки-файлы.

— Архив моего прадеда.

Ньялсага поднял брови. Дэберхем оживился и сделал несколько шажочков по ящику, приблизившись к окну вплотную.

— Хэрвелла? Разве он сохранился? Гинзога, кажется, говорила, что его дом сожгли химеры?

— Сожгли, — кивнул Кемен. — Так что основной архив погиб. Я так понял, Хэрвелл на протяжении всей жизни, вел что-то вроде дневника: делал записи об охоте, собирал сведения о существах, с которыми встречался: вампиры, оборотни, химеры, ламии…

— Здесь водились ламии? — поинтересовался Ньялсага. — Никогда не сталкивался с ними. Там, где я жил, их не было.

— Водились. Очень хитрые твари, нелегко с ними справиться! — Кемен перебирал густо исписанные листки. — Это все, что осталось от архива. При пожаре почти все сгорело, но кое-какие записи, самые важные, Хэрвелл всегда возил с собой. После его смерти сумка с бумагами оказались у друга Хэрвелла, а тот… ну, это долгая история, к делу не относится, — прервал он сам себя. — Часть документов — подлинная, часть — ксерокопии, оригиналы я не стал приносить: они такие ветхие, что рассыпаются в руках.

Подошла белокурая официантка, убрала посуду и поставила на стол чашку с кофе и молочник. Кемен дождался, пока девушка отойдет, и продолжил:

— И про Свору проклятых кое-что есть. Жаль, что немного…

Он открыл одну из папок и вынул лист бумаги.

— Если б архив сохранился, я бы всю подноготную про них знал! — в голосе Кемена слышалась досада. — Вот, почитай-ка про наших гостей, — он протянул ксерокопию Ньялсаге. — Свора проклятых называется так не случайно. На самой Гинзоге и на каждом из ее свиты лежит проклятье.

— Догадаться нетрудно, — пробормотал Ньялсага, впиваясь глазами в буквы.

— Гинзога… кстати, в своих записях Хэрвелл называет ее не иначе, как «старая змея»…древняя и очень опасная тварь. При жизни была ведьмой… после смерти — тоже.

— Мертвая ведьма, вот как… — протянул Ньялсага, не отрываясь от чтения. — Плохо дело…

— Ее убили жители городка, где она жила. Там стало умирать очень много детей, горожане заподозрили неладное, наняли мага, тот и выяснил, в чем дело.

Ньлясага поднял глаза.

— Ее прокляли женщины?

— Да, матери убитых ею детей. Они растерзали ее, но ведьма восстала и обрела силу. Слышал о подобном?

— Слышал, — задумчиво проговорил Ньялсага. — Проклятья считаются одной из наиболее опасных форм магии. Исторически сложилось так, что цель проклятья — месть, а действовать оно может или немедленно, или по прошествии многих лет. У Гинзоги, видимо, как раз такой случай — отсрочка.

Кемен, добавляя в чай сливки, скептически хмыкнул.

— Чем опасно проклятие мертвой ведьме? Ничем!

— Не скажи… смотря кто и как проклял. Проклятия обладают огромной силой и очень опасны, особенно, когда их насылают маги, жрецы, ведьмы, колдуны… или люди, которые не могут отомстить как-то иначе.

— Неужто? — насмешливо протянул Кемен.

Ньялсага откинулся на спинку стула.

— Можешь не верить, дело твое. Но знаешь, чьи проклятья считаются самыми опасными и сильными? Кто способен проклясть не только конкретного человека, но и весь его род?

Кемен потянулся за ложечкой.

— И кто? — кисло спросил он. — Колдун? Или какой-нибудь супермаг с волшебным посохом?

Ньялсага усмехнулся.

— Женщины.

Кемен поднял брови.

— Это шутка?

— Какая шутка? Это научный факт, если, конечно, словом «наука» можно назвать магию, — Ньялсага покосился на девушку-прорицательницу за стойкой. — Проклятье из уст женщины — страшная вещь! Рано или поздно Гинзога почувствует это на своей шкуре… если до той поры не ухитрится избавиться от проклятья матерей.

Кемен открыл еще одну папку.

— Поехали дальше. Свора Гинзоги — та еще компания! Все, как один — хитрые и опасные твари, хоть и выглядят клоунами.

Он выложил на стол несколько старых помятых пергаментных листов, для сохранности затянутых в полиэтиленовую пленку и пододвинул Ньялсаге.

— Фюзорис, дядюшка Фю, не к ночи будь помянут. Он действительно потомственный некромант. Держал постоялый двор для нечисти, и работал этот постоялый двор только по ночам. Догадываешься, где он был расположен?

— Возле кладбища?

— Там. Все, кто на кладбище обитал — вурдалаки, упыри, и прочая мразь — все они у дядюшки Фю трудились. Кто в трактире, кто еще где. Постояльцы там были особенные: ведьмы, вампиры, ламии, черные маги… иной раз, и люди забредали, по незнанию.

По лицу Кемена скользнула тень.

— Живыми они с постоялого двора не уходили. Но однажды дядюшка Фю и его подручные убили странствующего монаха, и перед смертью он их проклял.

— Это серьезно, — кивнул Ньялсага. — Считается, что проклятье, произнесенное в момент смерти или перед смертью, обладают наибольшей мощью.