Агитбригада 3
Шрифт:
Я еле поспевал за мальцом, стараясь дышать ртом.
Наконец, малец привёл меня куда-то, где сплошной стеной стояли разнообразные сараи и склады.
— Здесь, — хрипло сказал он и нырнул в цель между досками на стене.
Я затормозил, не зная, что делать, вдруг я сейчас полезу, а там здоровый бугай с топором стоит и сразу меня по темечку тюкнет.
— Там только дети, — сказал Моня, который уже слетал на разведку.
— Понял, — кивнул я и с трудом протиснулся в узкою для моей комплекции щель.
В полумраке сарая, который практически не разгоняла слабо тлеющая лучина, на охапках
Дети были в ужасных лохмотьях, худенькие и грязные.
«Дети подземелья, чёрт возьми», — подумал я.
— Здравствуйте! — сказал я детям.
Двое из них невнятно ответили. Остальные просто смотрели на меня, кто испуганно, кто застенчиво. Среди пёстрой ребятни взгляд выделил одну девочку.
— Меня зовут Гена, — сказал я, — давайте знакомиться.
— Ванька.
— Санёк.
— Шпилька.
— Карасик.
— Улька, — последней назвалась девочка, такая худенькая, что, казалось невероятным, как её голова с копной всклокоченных волос держится на такой шейке.
— Хома, ты пошамать принёс? Кушать хоцца… — жалобно протянул маленький рыжий шкет в засаленном пиджаке «на вырост» на голое тело.
Слова «хома» он говорил с ударением на первый слог. Как потом выяснилось, это было прозвище, сокращенно от слова «хомяк». Парня так прозвали за домовитость.
— Не вышло, — вздохнул Хома, мой старый знакомец, который и привёл меня сюда.
— Ничего, завтра, может, повезёт, — сказала девочка и невесело улыбнулась.
— Ты вчера тоже самое говорила, Улька, — грустно сказал чернявый пацанёнок, имя его я не разобрал.
— А вот я принёс, — преувеличенно-бодро сказал я, отгоняя щемящее чувство тоски и безнадёги. — Меня Хома потому и привёл к вам. Показывайте, где обедать будем?
— Да вот тут и будем, — Улька на правах хозяйки показала на перевёрнутый замызганный ящик, который служил им вместо стола.
— А чего грязно у вас так? — удивился я и расстелил на грязных досках ящика кусок газеты, в которую торговка завернула мне пироги. — Ну я понимаю, не всегда пошамать что бывает, но гнилую солому подмести можно? И ящик этот почистить?
— Да мы тут второй день только, — пояснил чернявый паренёк, завороженно глядя жадными глазами, как я споро выкладываю из торбы колбасу, жаренную рыбу, пироги и огромный кусок запечённого сыра с изюмом.
Конфеты я тоже купил, но сейчас пока не выложил. А то знаю я этих детей — сразу начнут из сладкого.
— Руки, конечно вы не моего? — строго спросил я.
— Так воды у нас нету, Гена, — вздохнул Хома, — мы раньше жили на чердаке старого дома, там печку топят и тепло было от комина, так там и колонка рядом в соседнем дворе была. Так что у нас чисто было и мы мылись. А потом туда комышовские пришли и нас выгнали. А здесь до колодца далеко. И там гимназисты нас бьют и камнями бросаются. Мы туда редко ходим, а воду только для попить бережем.
У меня аж в горле запершило.
— Но ты не думай, мы вот скоро уже немного денег соберем, Шпильке ногу подлечим и в деревни уйдём. Там летом в лесу жить можно. Халабуду сделаем. А вокруг сады и огороды. Яблоки и картоха будет. А в прудах рыбалка. И раки. Красота.
Малыши
радостно засмеялись. Видно, что мечту эту они лелеяли уже давно. И жили той надеждой, что какая красота им будет, когда они станут жить в лесу в шалаше.— Ну, налетай, малышня! — сказал я, когда закончил нарезать снедь кусками.
Ребятишки, которые сидели и чинно наблюдали за моими приготовлениями, резво начали хватать всё подряд, запихивая еду в рот, глотая целыми кусами не жуя.
Я хоть тоже был голоден, а так как еды было много, то взял небольшой кусочек пирога и принялся потихоньку есть. Но особо аппетита не было.
Уж очень гнетущим было впечатление от всего этого.
Наконец, ребятня наелась, и я спросил:
— Наелись?
— Да, — сыто отдуваясь, счастливо сказал Хома.
Остальные сконфуженно заулыбались.
— Ну тогда вот вам по конфете и начнём серьёзный разговор, — сказал я, вытащил из торбы шесть конфет и раздал всем по одной.
Все моментально стали серьёзными. Даже о конфетах забыли.
Я наклонился к ним и тихо сказал:
— В общем, мне нужно, чтобы вы…
Обратно домой я добрался уже когда солнце свалилось куда-то за крыши домов и стало темнеть. Но фонари ещё не зажгли.
Как ни странно, в окнах дома, где мы квартировали, был свет. Почти во всех окнах.
Хм… странно….
— Что-то опять случилось? — удивился я.
— Сейчас слетаю в разведку, — заявил Моня и первым, пока не сориентировался Енох, метнулся сквозь стену дома.
Енох разразился крепкими непечатными выражениями — ему тоже было любопытно, но он явно не успевал за стремительным Моней.
Через пару минут Моня вернулся, не успел я ещё дойти до входных дверей.
— Ну что там?
— Да всё нормально, — хмыкнул Моня и загадочно добавил, — сейчас сам всё увидишь.
— Тогда зачем ты летал в разведку?! — заверещал Енох, — какая от тебя польза?
— Я убедился, что там нет опасности, — заявил Моня и Енох умолк, только злобно ворчал что-то себе под нос.
Я вошел в дом, везде было светло, только никого на первом этаже не было. Я поднялся по скрипучей лестнице. Сверху доносился смех, голоса и звуки музыки.
Может, репетируют?
Гадский Моня иногда так не вовремя любит напускать таинственности. Аж бесит.
Наконец, я дошел до своей квартиры. Рядом, из квартиры Епифана-Зубатова доносился весь этот шум. Звучала музыка, разговоры, слышался звон стекла. Да и запахи еды пропитали весь этаж.
Я, глядя на этих бедных детей, смог тогда съесть лишь крошечный кусочек пирога, так что сейчас мой голод был таков, что я готов был сожрать целого слона. Без соли.
Поэтому недолго думая, я толкнул дверь и вошел внутрь.
Перед моими глазами открылась удивительная картина: все агитбигадовцы, в полном составе сидели за сдвинутыми столами, явно их стащили со всех квартир. И столы ломились от всевозможной еды. Явно ресторанной. Раскрасневшийся от выпитого Зёзик лихо разливал дамам по фужерам, стаканам, чашкам и бокалам (что нашли, туда и разливал) шампанское. Мужики пили водку и коньяки. Все наперебой разговаривали, была уже та стадия опьянения, когда двое вроде как ведут диалог, но каждый о своём, не слыша друг друга.