Агнесса из Сорренто

Эльза при этом разговоре не присутствовала: она ушла из сада, спустившись пониже в ущелье поболтать со старой приятельницей. Свет, озарявший вечернее небо, постепенно померк, и теперь серебристое сияние изливала на апельсиновую рощу полная луна. Глядя на Агнессу, сидевшую на ограде в лунном свете, на ее юное, одухотворенное лицо, художник подумал, что никогда не встречал смертной, которая столь отвечала бы его представлению о создании небесном.

Некоторое время они сидели молча, как часто случается, когда собеседниками овладевает глубокое, тайное волнение. Вокруг стояла такая тишина, что в журчании ручейка, струившегося с садовой стены вниз, в темную бездну ущелья, можно было отчетливо различить падение с камня на камень отдельных капель, издававших приятный, убаюкивающий звук.

Внезапно их обоих вывело из задумчивости появление из тени какой-то фигуры, замершей на фоне лунного света и, по-видимому, проникшей в сад со стороны ущелья. Мужчина в темном плаще с остроконечным капюшоном перешагнул через поросшую мхом садовую ограду, мгновение помедлил в нерешительности, а потом сбросил свой плащ и в лунном свете предстал перед Агнессой в облике кавалера. В руке он держал белую лилию с длинным стеблем, с распустившимися цветками и еще не раскрывшимися бутонами, с нежными удлиненными рифлеными зелеными листьями, какую можно увидеть на множестве картин, изображающих Благовещение. В лунном свете, падавшем на его лицо, выделялись его надменные, но прекрасные черты, оживляемые каким-то глубоким чувством. Монах и девица были столь потрясены, что не могли произнести ни слова, а когда наконец Антонио сделал какое-то движение, словно желая обратиться к таинственному незнакомцу, тот повелительным жестом приказал ему замолчать. Затем, обернувшись к Агнессе, он преклонил колени, поцеловал край ее платья и положил ей на колени лилию и произнес: «Прекрасная, благочестивая и добродетельная, не забывай молиться обо мне!» С этими словами он поднялся на ноги, забросил за плечо плащ, перепрыгнул через садовую стену, исчез, и шаги его вскоре стихли, постепенно удаляясь, во мраке ущелья.

Все это произошло столь быстро, что представилось обоим созерцателям удивительной сцены призрачным сном. Красавец с отделанным драгоценными камнями оружием, с надменным, величественным обликом и непринужденной и властной манерой, благоговейно и смиренно преклоняющий колени перед простой крестьянкой, напомнил монаху языческих принцев, героев легенд, о которых ему доводилось читать: они по Божественному наитию искали общества и открывали душу наставлениям святых дев, избранных Господом, в блаженном уединении и затворе. В том поэтическом мире, где мыслию жил монах, подобные чудеса были возможны. Тысячи таких обращений известны по тому царству благочестивых грез, что названо житиями святых.

– Дочь моя, – промолвил он, тщетно вглядываясь во тьму, куда канула тропинка, по которой удалился незнакомец, – ты встречала прежде этого человека?

Конец ознакомительного фрагмента.