Агнесса среди волков

— Не переживай так, ничего серьезного не произошло. Давление у нее уже почти в норме. Иногда такое состояние даже психологически полезно — это может послужить толчком к тому, чтобы она действительно начала лечиться.

Рафаил хватался за голову:

— Как я мог так ошибиться! Но ведь все ее жалобы были типичны для депрессии. Ни она, ни ее муж не скрывали, что она иногда пьет — когда тоска становится невыносимой.

— Иногда пьет! Ты просто не видел ее пьяной, тогда бы у тебя не было сомнений. Это я виновата — я не должна была отпускать их к тебе без меня или хотя бы по телефону дать тебе объективные сведения.

— Подумать только, такая обаятельная, такая красивая и холеная, кожа чистая, глаза не бегают, никаких отеков… Красивая, богатая, все при ней — я никогда не видел таких алкоголиков…

Конечно, когда я училась на психфаке, алкоголики были совсем другие. Такие алкоголички нам встречались только в романах Ирвинга Шоу. У бедных свои проблемы, у богатых — свои. Большинство пациентов Рафаила до сих пор относилось к неимущим слоям общества — как я уже писала, у него были твердые принципы: медицина должна существовать для всех.

Рафаил продолжал убиваться:

— Я должен был разглядеть алкоголизм за этим блестящим фасадом. Но она сразу вызвала у меня симпатию — женщина, потерявшая ребенка…

— Ты не представляешь, как пуста ее жизнь. Она пьет вовсе не из-за того, что потеряла ребенка, тем более еще неизвестно, чей он был. Она не любит мужа, говорит, что он импотент, у нее все есть, кроме того, что ей действительно надо… Впрочем, чего ей надо, она сама не знает. Повторяю, ничего страшного не произошло.

В полдевятого в отделении появилась заведующая, приятная женщина лет пятидесяти; уже в девять Аргамаков потребовал от нее, чтобы ему выдали на руки жену, как только она слегка оклемается, — он хочет перевести ее в приличную клинику. Заведующая спокойным тоном, выработанным за долгие годы общения с родственниками больных, возразила ему, что она не собирается рисковать здоровьем, если не жизнью своей пациентки и выпишет ее только тогда, когда сочтет нужным. В ее плавной, слегка монотонной речи можно было уловить термины типа: «алкоголизм», «сочетанное лекарственно-алкогольное отравление», «дезинтоксикация», — от которых Аргамаков заметно вздрагивал. В конце концов заведующая, несмотря на свои немалые габариты, грациозно развернулась и, взмахнув фалдами халата, скрылась за запретной дверью. К полудню Виолетта уже почти пришла в себя; сошлись на том, что ее подержат в отделении еще сутки на дезинтоксикации (об этом Рафаил договорился приватно) и затем вручат мужу, который далее может лечить ее, как хочет.

Я думала, что после такого фиаско Аргамаков откажется от услуг Рафаила, да и от моих заодно тоже. Ничуть не бывало! Как только банкир убедился, что Виолетта вне опасности, он сообщил Рафаилу, что тот может и дальше пользовать свою пациентку «с учетом вновь открывшихся обстоятельств», и даже извинился перед ним за слова, произнесенные в запальчивости.

— Я понимаю, что сам неосознанно ввел вас в заблуждение, но я и сам обманывался, — добавил он.

Со мной же он с того момента говорил очень сухо и холодно; это происшествие не добавило тепла и в мои отношения с Юрой.

Как назло, в тот день у партнеров было назначено важное совещание, и Аргамаков отказался перенести его, когда понял, что ничем сейчас не может помочь Виолетте, «дело есть дело», как он выразился. В убийственном настроении мы на его машине поехали на Ордынку; Юра с Женей уже обо всем знали. Первым делом брат отвел меня в маленькую темную комнатушку без окон, служившую нам кладовкой (когда-то здесь была павловская «камера молчания»), и устроил мне разнос. Естественно, в ответ на его обвинения я накричала на него как базарная торговка; вообще-то мне это несвойственно, тем более по отношению к Юре. У меня даже появились слезы на глазах. Единственное, что могло бы послужить мне извинением, это постоянное напряжение последних дней и бессонная ночь.

В мрачном расположении духа я машинально отправилась домой и только там поняла, что не могу сегодня оставаться одна. Мне надо было сделать то, что я давно собиралась сделать, — поехать к моей лучшей (и, кстати, единственной) подруге Кате и рассказать ей обо всем. Туда можно было отправиться даже без звонка: у Кати с Женей годовалый ребенок, и она никуда далеко от своей квартиры не отлучается. Но лучше было бы предупредить о своем приезде, и я как раз собиралась снять трубку и набрать ее номер, когда раздался резкий зуммер. Я вздрогнула: нервы мои были напряжены до предела, и я почувствовала, что еще немного — и разобью аппарат вдребезги, столько неприятностей он мне принес в последнее время!

Тем не менее я подняла трубку и сказала: «Алло». Это был Юра, но я его едва узнала, настолько неестественно звучал его голос. Он сказал только:

— Приезжай. От меня уходит Алла.

Я мигом забыла и про все свои неприятности, и про совсем свежую обиду. Когда я нужна брату — это святое. Тем более что Алла уходит от него всерьез уже третий раз, и предыдущие два мне кое-как удалось их примирить.

Я вдруг обнаружила, что страшно проголодалась: в холодильнике нашлась пачка пельменей, я приготовила себе обед на скорую руку — вряд ли мне удастся перекусить у Юры, сварила и выпила крепкий кофе и отправилась.

Через полтора часа я позвонила в дверь их большой трехкомнатной квартиры; Юра молча впустил меня внутрь. Сначала меня поразила тишина — у Юры и Аллы никогда не бывает тихо, но потом я поняла, в чем дело: Алла, как и в предыдущих случаях, отправила сорванцов к своим родителям. Она не только идеальная женщина, но и идеальная мать: ей никогда не придет в голову выяснять отношения с мужем при детях.

Алла сидела на диване в большой комнате, перед ней стоял раскрытый чемодан, куда она складывала вещи — не бросала, а именно аккуратно складывала. На глазах у нее были слезы, хотя она не плакала и нос у нее не покраснел.

Я не могу сказать про Аллу ничего плохого, но она мне не нравится. Может быть, она настолько хороша во всем, что я по сравнению с ней кажусь сама себе недостойной. Впрочем, все рядом с ней кажутся недостойными.

Меня она явно не одобряет, хотя никогда не высказывала этого вслух. Я кажусь ей легкомысленной и циничной, что в какой-то степени верно: она абсолютно не приемлет мой стиль существования и считает, что я распоряжаюсь своей жизнью самым бездарным образом. К тому же ей не нравится то влияние, которое я оказываю на ее мужа: она догадывается, что я не просто закрывала глаза на роман Юры с моей приятельницей Диной, но и поощряла его. Впрочем, это все в прошлом: психологиня Дина, очень яркая и своевольная особа, четыре года как в Америке и уже второй раз там вышла замуж.

И все-таки мне кажется, что все это второстепенное, просто она ревнует Юру ко мне. Я принимаю своего брата таким, как он есть; со мной он не должен стараться быть хорошим.

Алла — природная блондинка (правда, в последнее время волосы ее приобрели пепельный оттенок, что тоже ей идет), у нее стройная фигура и подтянутый живот, несмотря на все беременности и роды, и многие, в том числе мой брат, считают ее красавицей. У нее мелкие правильные черты лица, высокий лоб, который таки хочется назвать «ясным», прямой точеный носик. Зато нижняя часть лица, на мой взгляд, подкачала, ротик у нее маленький, губы узкие, и улыбка у нее получается какой-то бессердечной. Но сегодня ей было не до улыбок.

Говорят, браки заключаются на небесах; мне же кажется, что боженька там, на небесах, развлекается, бросая жребий и соединяя в пары абсолютно не подходящих друг другу людей. По крайней мере так обстоит дело с Юрой и Аллой. Мой брат — умница, обаятельный авантюрист и легкий человек; Аллу же сама судьба готовила на роль идеальной женщины, и ей мог подойти только такой же идеальный мужчина или отвратительный негодяй, как это бывает в мелодрамах; мой брат же — не то и не другое.

Алла с детства выделялась среди сестер красотой, умом и послушанием. За что бы она ни бралась — все ей удавалось. Ее считали вундеркиндом; еще девочкой она получила взрослый разряд по шахматам, а сейчас она запросто обыгрывает в преферанс компьютер. Естественно, она поступила в самый престижный вуз, которым считался в те времена Физтех, и училась там гораздо лучше многих парней. Кстати, мой братец так и не удосужился сдать кандидатский минимум, Алла же написала диссертацию между первым и вторым ребенком, и прямо с защиты ее увезли в роддом, где она произвела на свет Антона.