Агнесса. Том 2

Филлис предупреждала ее, но… Филлис не понимала происходящего, для Филлис белое было белым, черное черным, а для Агнессы все окрашивалось совсем в иные тона. Господи, как дурно таиться от Орвила! И потом вдруг это ловушка? Почему Джек сам не пришел? Где он был все это время? Неужели здесь рядом, в Вирджинии? Что же он делал? Агнесса заблудилась в лабиринте вопросов; чтобы выбраться из него, следовало поехать к Джеку и все выяснить. Поехать с Орвилом? Или… одной?

Она переменила позу, потянулась за виноградом, взяла одну ягоду и положила в рот. Сладкий дурманящий сок жизни проник внутрь ее тела: но если она поедет одна, все закрутится снова! Скольких сил ей стоило обрубить концы, зачем же их связывать вновь?! И Агнесса призналась себе, что связать было б намного легче.

Она вскочила, принялась ходить по комнате, потом легла. Она отправляла в рот ягоду за ягодой, глотала сладкую влагу, слезы текли по лицу, и пальцы цеплялись за покрывало, никакого равновесия не было, точно отлаженный механизм последних лет ее благополучно-правильной, прекрасной жизни дал сбой: тени запали в душу, свет померк. Она совсем этого не желала, потому и плакала сейчас, но никуда не могла уйти от себя; внезапно наступившее колдовское полнолуние озарило все потаенные закоулки ее души, то, что она так долго прятала внутри. Нет! — Агнесса сжала кулаки. — Надо во что бы то ни стало осушить этот дьявольский колодец!

Ладно, она поедет и холодно спросит: «Что тебе нужно опять?» И если начнутся старые разговоры, тут же повернет назад, хотя вернуться назад в жизни труднее всего, а чаще это бывает! просто невозможно.

Она ничего не скажет Орвилу, но его не предаст: любимых не предают.

А насчет Джека… пожалуй, вопрос нужно поставить иначе: не всегда нужно думать о том, нужен ли кто-то тебе, иной раз стоит подумать, может, ты очень нужна кому-то.

Агнесса вздохнула с облегчением: оправдание собственных поступков — величайшее дело в жизни.

Она не поехала к Джеку ни завтра, ни послезавтра и колебалась еще дня два, однако решение ничего не говорить мужу созрело окончательно. Орвил вовсе не был слеп и, конечно, заметил ее волнения. Он спросил, что случилось. Агнесса тут же сослалась на какие-то несущественные мелкие причины. Орвил поверил, опять-таки не от невнимания и слепоты, а потому (Агнесса со стыдом осознавала это), что слишком доверял ей. Но не могла же она, в самом деле, ответить: «Да вот, дорогой, тут Джек прислал записку, просит прийти, и я думаю, соглашаться или нет!» Нельзя было бесконечно испытывать терпение даже такого уравновешенного человека, как Орвил, нельзя постоянно требовать от него понимания; Агнесса чувствовала: если здесь грянет вдруг настоящая буря, то это будет нечто грандиозное.

Никто больше не приходил, ничего не просил передать, но на следующей неделе, доставив Джессику в наемном экипаже на очередной урок, Агнесса не отпустила, как обычно, карету, а велела ехать по адресу, что был в уничтоженной злополучной записке. Это оказалось на окраине города, в грязном бедном квартале, и Агнесса, ощущавшая себя преступницей, сидя в плутавшем по узким улочкам экипаже, думала со страхом о том, во что в очередной раз ввязывается: «А вдруг это, Боже упаси, какой-нибудь притон?!»

Она немного успокоилась, когда карета остановилась перед большим двухэтажным домом, настоящей огромной развалиной, пристанищем бедняков. Когда-то она сама жила в похожем, поэтому не очень испугалась. Вероятно, это было нечто вроде дома миссис Бингс на прииске: небогатые домовладельцы сдавали комнаты еще более бедным жильцам. Агнесса попросила кучера подождать и не без содрогания вошла. Агнесса была одета в темное платье и широкополую шляпу с вуалью, на всякий случай скрывавшую лицо; она оделась так, чтобы не привлекать внимания, но теперь сообразила: для такого места и это платье слишком шикарно. Она внутренне сжалась: то ли от неловкости, то ли от страха, но отступать уже не было смысла.

Из предосторожности Агнесса решила сначала попытаться найти девушку, которая принесла записку: задача навряд ли выполнимая, потому что даже имя незнакомки не было известно, к тому же девушка вообще могла жить не здесь.

Кто-то толкнул Агнессу, в темном коридоре, потом она наткнулась на ребятишек, которые тут же умчались куда-то, но она успела заметить, как бедно они одеты. Кругом были почерневшие стены и потолки, мутные стекла немытых окон, выщербленные полы. В большом помещении, из которого вела наверх лестница, а вправо и влево — два коридора, растрепанная пожилая женщина в съехавшей на сторону мешковатой юбке и широком грязном переднике мыла истоптанные полы. Она с недружелюбным удивлением глянула на Агнессу, но ничего не сказала. Агнесса проскользнула мимо наверх и очутилась в точно таком же коридоре, что и внизу. На одной из дверей была намалевана пятерка, на следующих двух ничего не было, но, как и следовало предположить, здесь находились комнаты шесть и семь. За дверью «шесть» слышалась грубая ругань, в «семерке» стояла гробовая тишина. Семерка была последней, угловой. «Как на прииске», — подумала Агнесса. Она несколько раз протягивала руку к двери, но каждый раз немедленно начинавшийся дикий стук сердца вынуждал ее остановиться. Она прислушалась: ни единого звука… скорее всего, в комнате ни души! Внезапно соседняя дверь с треском распахнулась, Агнесса испуганно отпрянула к стене. Из комнаты вышла заплаканная молодая женщина с огромной бельевой корзиной в руках, а за нею — высокий мужчина, на лицо которого жизнь уже наложила несмываемый отпечаток грубости и злобы. Агнессу больше всего испугали почему-то его гигантские сапоги. Люди оглядели ее с подозрением, и Агнесса стремительно метнулась вниз. Господи, куда ее занесло! А если с нею что-нибудь здесь случится, никто даже не будет знать, где она! Она быстро спустилась по лестнице; навстречу попалась женщина, которая несла отвратительно пахнувшую кастрюлю. Агнессу, от которой исходил тонкий аромат дорогих духов, слегка затошнило, к тому же в помещении стоял непроходящий запах старого здания: гнилого дерева, сырости, известки.

Агнесса вернулась к встреченной возле лестницы старухе. Та ожесточенно отжимала рваную тряпку.

Агнесса постояла немного, нервничая и не решаясь начать разговор, женщина не обращала на нее никакого внимания. Наконец Агнесса, осмелившись, произнесла:

— Вы не подскажете мне, кто живет наверху, за дверью, на которой должна быть семерка?

От волнения она говорила довольно нескладно. Женщина подняла острые глазки.

— Должники. Как и за всеми другими.

— А конкретно, кто? Мужчина? Женщина?

— Мужчина. А может, и женщина, разве я помню? Знаю одно: должники, понимаете, которые не платят денег!.. Мы с Молли крутимся, как можем, но разве кому есть до этого дело? Еле концы с концами сводим! Правда, в результате кто-нибудь да заплатит — так и живем.

— Так это ваш дом?

— Все говорят: «дом», а что толку?! — опять проворчала старуха. — Какой с него доход! Если б Молли не приносила деньги, мы бы давно умерли с голоду в этом самом доме!

— А кто такая Молли?

— Моя внучка. Кстати, если что нужно узнать, спросите у нее, она всех тут знает.

Агнесса не знала, почему, но мгновенно прониклась уверенностью, что именно эта Молли и принесла записку.

— Можно мне с нею поговорить?

— Можно. Только сейчас ее нет, ушла на рынок за покупками.

— Скоро вернется?

— Даст Бог, часа через два, но ничто не помешает ей вернуться и завтра утром. Это ж чертова дочь! — Она сказала так, но под нарочитой грубостью скрывалась любовь. Агнесса это сразу почувствовала.

Она решила не ждать неуловимую, таинственную Молли, а ехать домой. Предварительная вылазка сделана, а там видно будет!

Агнесса вышла на улицу и с чувством облегчения села в карету.

Она заехала за дочерью. Постепенно испуг окончательно прошел, но Агнесса ощущала сильную и не совсем свойственную ей потребность с кем-то поговорить, не обязательно о своем рискованном путешествии, а просто… о чем угодно.

— Как твои успехи? — спросила она дочь по дороге домой, хотя в эту минуту меньше всего интересовалась ими.

Джессика долго рассказывала о том, чем они занимались сегодня, о мисс Кармайкл, о своих затруднениях и удачах.