Agnus Dei

Соболев.

Ты знаешь, я никогда не любил инсценировок.

Иваницкий.

Это не инсценировка. Не согласен. Это обеспечение исторической достоверности. Ты сейчас готовишь то, о чем потом будут слагать песни, рассказывать легенды, писать книги. Я и буду их писать. Врать нельзя. Главное – историческая достоверность. И если хочешь знать, это все придумал я! Я, а не Лежава. У него не хватило бы на это воображения.

Соболев.

Не надо так об органах...

Иваницкий.

Не подлавливай меня, Николя... У меня авторитет.

Соболев.

А по-моему, омерзительно театрально. И девушек жалко.

Иваницкий.

Театральность мифу не помеха. Наоборот. Возьми подвиг естественный. Натуральный, так сказать. В нем всегда есть что-то подозрительное. Потому что герой спешит, он в аффекте, ему некогда продумывать мелочи. Помнишь матроса Кошку в севастопольской кампании? Он схватил готовое взорваться ядро с горящим фитилем и бросил – куда?

Соболев.

В кашу.

Иваницкий.

Правильно, в кашу... Нам бы ту кашу! Апропо... Получилось героично, но комично.

Подвиг – и какая-то каша! А если бы Кошку готовили органы, они наверняка поставили бы там бочку с водой. Все-таки не каша!

Что же касается девушек... Все равно умрут. Или погибнут. Так лучше со славой!

Соболев.

Но я не хочу в этом участвовать! Меня спросили?!

Иваницкий.

Нет. Тебя не спросили. И не спросят. Тебе прикажут.

Соболев.

Ну ладно. Пропагандистская акция. Допустим. Но все не так нужно делать.

Иваницкий.

Это вечное твое состояние – не так, не так... Ты и в детстве всегда твердил „не так“! А как? Так до сих пор никто не услышал. И вообще, ты взвинчен...

А знаешь, почему? Бабы давно не было!

Соболев.

Перестань!.. А скажи, Георгий... Вот ты много писал о стахановцах, челюскинцах....

Тогда тоже... готовили?

Иваницкий.

(любуется им).

За что я тебя люблю, Николя, так это за наивность. А девушки очень хорошие.

Ох, если б не героинь из них готовить... Смотри, чтобы твои лейтенанты их не испортили!

Эпизод 28.

Улица города. День.

Из крана, торчащего из стены, стекает по ледяной горе вода.

Женщины и старики с ведрами, чайниками, графинами толкаются у основания этой горы. Это напоминает штурм. Редко кому удается добраться до вершины и подставить под кран ведро. Люди скользят, хватают других, падают, скатываются вниз. Подо льдом видны вмерзшие котелки, ведра и люди.

Они падали, их заливало водой. Они умирали. Другие шли по ним дальше.

Среди штурмующих ледяную гору – мать Веры Клавдия Петровна Румянцева с ведром.

Вера помогает ей.

Клавдия Петровна скатывается с горы, падает, Вера поднимает ее.

Клавдия Петровна.

Ну вот. Уйдешь в разведшколу, как я воды наберу?

Вера.

Ну, мамочка! Не терзай меня. Я хочу быть разведчицей.

Клавдия Петровна.

Я, положим, справлюсь. Люди помогут. А ты? Это же опасно...

Вера.

Война – это вообще опасно. Посмотри!

(Показывает на вмерзшую в лед старуху).

Клавдия Петровна.

(понизив голос).

Знаешь, как их называют? „Подснежники“...

Эпизод 29.

Библиотека. День.

Вера сидит у печки. Она прислонилась лбом к белому кафелю. Шея и плечи обернуты простыней.

Вера.

Пойми, мама, разведчик – это фигура на фронте. Он в одиночку может сделать то, чего не сделает все ополчение. Я разведчица! Я прыгаю с парашютом в тыл врага и передаю по рации ценные сведения. Я взрываю железнодорожный мост с поездом.

Клавдия Петровна.

(оттягивает ей косу).

Не вертись! Короче... или оставить длиннее?

Вера.

Делай короче.

Клавдия Петровна.

(щелкая ножницами).

А если тебя выследят и поймают?

Вера.

Дай зеркало.

Клавдия Петровна гладит косу, потом передает Вере зеркало.

Вера.

Ты представляешь меня в разведшколе?

Клавдия Петровна.

Тебя представляю.

Вера.

А Нику?

Клавдия Петровна.

Нет.

Вера.

А хорошо было бы вместе! Мы все делали вместе.

В школе – вместе, в пионерлагере – вместе. Ника приходит к тебе?

Клавдия Петровна.

Нет. Работает и живет в госпитале.

Вера.

А я скучаю.

Клавдия Петровна.

И я. Но нечего характер показывать. Ты же не показываешь.

Вера.

Она другая, мама. Она пишет стихи. Она...

Клавдия Петровна.

И стихи могут быть разные. Маяковский тоже писал стихи. Вспомни его стихотворение „О советском паспорте“. А Ника? Ника пишет о петербургских фонарях, как какой-нибудь Мандельштам. Это удивительно... вы близнецы, у вас одно лицо, а души разные.

Вера.

С каких это пор революционеры заговорили о душе?

Клавдия Петровна.

Это в фигуральном смысле. Я живу в тревоге и тоске. Это стало моим повседневным состоянием. ... Я никак не могу избавиться от песни.

„Вихри враждебные веют над нами“. Какая-то пружина все время прокручивает ее изнутри. „Вихри враждебные веют...“

Вера вскидывает голову, и короткие волосы обнажают тонкую белую шею.

Вера.