Агробление по-олбански

Кругом компьютеры и камеры. Все напичкано электроникой, все автоматизировано и информатизировано. А все ключи, все программы и коды от этого вездесущего Интернета, как и все крупнейшие мировые серверы, – все находится за семью печатями и семью океанами где-то в США. Туда, словно пуповина к плаценте, ведут все провода. А значит, и вся информация принадлежит Америке. А если эти серверы выключат и информацию будут выдавать за деньги или дозированно? Или единоличные владельцы всех ключей от прошлого возьмут и перепишут всю историю? В том числе и нашу историю. Ибо потом в газетах напишут, что мы обыкновенные мошенники и разбойники. А пока этого не случилось, я расскажу ее как есть. Но обо всем по порядку.

Глава 1 Углы овала

Какая-то тоска заставляла меня глазеть на проходивших мимо женщин. С узкими плечами, широкими ступнями, вульгарными губами и худыми ножками – разных.

«А ты ведь бездарность, – сказал я себе, – и никто никогда на тебя не уставится. В оправдание не было ничего. – Пустота».

Так продолжалось несколько минут. А может, туда запустить буйное растение – чтобы заполнить все сразу. Ну, например, бешеные огурцы. Целый куст бешеных огурцов – пусть растет, наливается соком, а потом резко сдавить сердце – и взрыв из семян.

И вдруг она, как маленькая девочка, моя мысль, как маленькая девочка у дикого растения, сидит на корточках и тупо смотрит, дергает листья, а потом сворачивает их в трубочки. Это моя память с самого детства, с истоков сознательной жизни. Девочка вырастет в женщину и попадет под мой пристальный взгляд через зеленую трубочку.

Попробовать бы записать в дневнике историю наших взаимоотношений. Историю нашей жизни и нашей нелюбви. Но сначала позвонить Петру в Албанию, а потом сесть и написать. Кроме шуток, этот звонок по работе – неплохая тема, даже звучит: Петр и Тирана.

Таможня не пропускала груз – свежую рыбу в цистернах. Нужен был новый инвойс, а тут еще вторую неделю – невыносимая жара, градусов под пятьдесят. Такого у меня на памяти не случалось. Начальство сильно потело и нервничало. Всего скорее меня уволят. Мне было плевать, в конечном счете, я все равно решил уйти. Дело не шло.

– Алло, Петр, Петр, я тут начертил новый инвойс. Петр, плохо слышно, да, инвойс, вы его ляпните печать и вышлите обратно, только штампаните.

Слышно было плохо, ужасно, какие-то шумы, Петр сказал, что это ураган с моря. Скверная погода.

Я ждал четыре часа, сидел с карандашом и ждал.

Факс не приходил, наверно, повреждена линия или еще что-то… Петр предупреждал. Очень хотелось спать, но прежде чем свалиться, под заглавием я вывел наискосок: «Море ни с кем не хотело делиться своими рыбами».

На обратной стороне, в верхнем углу, я написал буквально следующее: «Товар испорчен, придется сочинять заявление об уходе, интересно, какая сила меня вытолкнула».

Шофер – кажется, он был румыном – поддержал мою ногу. Помог залезть на цистерну. Если она уже сейчас успела накалиться так, что обожгла мне ладони, то что же будет к полудню?

Инспектор таможни, сорвав пломбу, открыл люк. Приторная прохлада. Захотелось окунуться с головой, спрятаться в этот аквариум на колесах. Должно быть, в каждом океане есть свое море будущей смерти.

Рыба, вытащенная инспектором на пекло, щурясь, разглядывала солнце, пыталась ударить по нему хвостом. Я тоже пару раз, прикрыв глаза пальцами, посмотрел вверх, на небо сквозь решетку. Казалось, рыбы, почувствовав опасность, сбились в один угол. Мне так показалось.

Инспектор написал заключение, я расписался. Это было максимум, что удалось сделать. День пролетел быстро, как ночь лунатика.

После бессмысленных перемещений из одного кабинета в другой, в кафе-метро, где он ел, куда он ехал, он не знал, не помнил. Я.

Парень с бутылкой пива, с растрепанной черной шевелюрой, в рыжей кожаной майке чуть было не помешал мне.

Тормоз, шланг с тормозной жидкостью.

Сунув палец в почти закрывшиеся двери, я даже не надеялся. Все же прошел через таможенные круги-этапы.

Обычно такая вялость ни к чему хорошему не приводит, но здесь мне открыли двери. Парень, как скалолаз, карабкался по моим следам. У каждого свой ритм, своя карма.

Выбрав себе место-стул, плюхнулся напротив невысокой девушки. Она ела мороженое. Глядя на ее тени под веками, я сделал неожиданное открытие: во всех женщинах есть чернота. Как в цистернах, хотя это громко сказано. Скорее, мертвенность, зияющая пустота, наполненная клубами дыма, пыли, пахнущая резиновыми автомобильными ковриками, когда их убираешь, чтобы просушить. Во всех.

Оставалось подвести итоги сегодняшнего дня. Заглянул в чересчур большой вырез молоденькой кондукторши. Восхитился – мол.

Мол:

– Какая вы! – одновременно и подкол, и комплимент.

Подержал за руку официантку, расплачиваясь за обед.

– Вы дали много.

– Где много?

Здесь-то и прикоснулся.

– Вот здесь много.

Интересно, пригласи я ее танцевать… Когда невысокая, совсем крохотная женщина откликается, это всегда честь.

Мы вышли на одной станции. Однажды я танцевал с дамой, державшей сигарету в руке. Мороженое – это нечто другое.

Да, и еще мне сегодня в трамвае одна мечтательница наступила на ногу. Долго улыбаясь, извинялась.

И вот эта ночь в женщинах и звездах.

Когда передвигаешься на перекладных, теряешь попутчиков. На «Комсомольской» я потерял этого паренька. А вот теперь перед подъездом моей бывшей жены он неожиданно возник, держа вместо пива бутылку шампанского. Закупоренную. И коробку конфет.

Наверняка идет к моей бывшей. Так всегда было. С самого начала.

Кто только не ходил к моей жене с самого начала. Ничего не поделаешь – радушный человек. Человек – двери нараспашку. Человек – кошка за шиворот. Первый и последний раз мы столкнулись с этим парнем в прихожей. Он снимал обувь и смотрел на меня так, будто я его преследовал и теперь хочу ударить по шее.

– В шахматы играешь? – спросил я.

– Да.

– Ну, давай (чуть не сказал: наливай) сыграем, в шахматах я силен.

– Ха-ха-ха.

Моя жена, она вся сияла.

– Просто хорошее настроение.

– Откуда?

– Эрик вернулся, из Васильсурска.

– В Мамадыш через Курмыш?

– Я его ждала в туннеле, вдруг не приедет. Что-то стало так грустно. А потом гляжу: идет, в самом конце плетется, голову повесил, в сумке пустые бутылки звенят. Ну, все ясно. Готов.

– Ну, мне, наверно, лучше уйти, – шепнул я на ухо. Мигнул. Сообразил.