Ахматова, то есть Россия
Шрифт:
Говорят, что последователей Ахматовой можно различить не по словам, а по особенностям стихосложения. Это правда, но правда, также извлеченная из магической Кипарисовой шкатулки. Строфа из четырех строк, быстрая смена фраз, так называемое короткое дыхание стиха; точки, разбивающие строку, которые нарушают ее ритмический и интонационный характер; внезапные скачки; союз «a» в начале первой или предпоследней
Что же еще достала Ахматова из «Кипарисовой шкатулки?» Как раз ту особенность стихосложения, которая характерна также и для современной поэзии: ослабление роли глаголов в пользу действительного причастия, или, как в некоторых ее стихотворениях, их полное отсутствие, мотивируемое сжатостью высказывания или специфической интонацией. Все акмеисты писали примерно так: «В небе осень треугольником; Вечерние часы над столом, безнадежно белая страница». Не какое – нибудь: «В небе осень треугольником (повисла)» или же «(проходят) вечерние часы над столом». Говорится быстро и простыми назывными предложениями, не переводя дыхания.
Из «Кипарисовой шкатулки» был извлечен еще один прием, известный сегодня всем поэтам мира: обычные слова благодаря артикуляции и сопоставлению с другими словами приобретают вес, не связанный с их основным значением. Становятся словами магическими. Из всего этого возник акмеизм. Когда Мандельштама после лекции, прочитанной в Воронеже, спросили, что же такое, собственно, акмеизм, тот ответил, что это тоска по мировой культуре. Можно и так сказать, если принять во внимание, что Гумилев взял название для нового поэтического направления из греческого языка: слово «акме» означает «вершина».
Можно также для порядка напомнить, что акмеисты, вышедшие из основанного в 1912 году Николаем Гумилевым и Сергеем Городецким «Цеха поэтов», восстановили независимость поэтического языка, отбросив в нем мистические наслоения, вернули слову чистоту и ясность, символ заменили конкретным значением, уместили в поэзии все, из чего складывается не только sacrum, но и profanum мира, показали его изнутри, сохраняя при этом его непроницаемую тайну. Ходасевич, Кузмин, Городецкий,
Гумилев, Мандельштам… Однако вначале было восхищение Ахматовой, склонившейся над «Кипарисовой шкатулкой», и памятная фраза Гумилева, который спустя полгода после смерти Анненского написал: «И теперь уже пришло время сказать, что не только Россия, но и вся Европа потеряла одного из самых замечательных поэтов».Ритмы и звуки
Гумилев ввел свою жену в литературные круги Петербурга 13 июня 1910 года, сразу после возвращения из свадебного путешествия. В жаркое воскресенье состоялся публичный дебют Ахматовой в знаменитом литературном салоне Вячеслава Иванова в его «Башне». Как писал Бердяев, у Иванова – поэта, драматурга, мистика и философа, встречались очень разные люди: профессора и анархисты, православные и атеисты, декаденты и поэты. Секретарша Вячеслава Иванова в частном письме несколько язвительно отметила первый визит Ахматовой: «В воскресенье; вечером был Гумилев с гумильвицей (…), которые на днях вернулись из Парижа. Она пишет стихи под Гумилева, конечно, а старается написать под Кузмина. В общем терпимо – симпатичная, только очень худая и болезненная (…) но недурна собой, высокая брюнетка. Вячеслав сурово выслушал ее стихи, некоторые похвалил, другие обошел молчанием, одно раскритиковал; она очень нервничала». Годы спустя Ахматова представила свою версию: ««А в самом деле было так: Н. С. Гумилев после нашего возвращения из Парижа (летом 1910 года) повез меня к Вяч. Иванову. Он действительно спросил меня, не пишу ли я стихи (мы были в комнате втроем), и я прочла: «И когда друг друга проклинали…» (1909. Киевская тетрадь) и еще что – то (кажется, «Пришли и сказали…»), и Вяч<еслав> очень равнодушно и насмешливо произнес: «Какой густой романтизм!».
Конец ознакомительного фрагмента.