Академик Владимир Евгеньевич Соколов. Жизнь и научная деятельность в очерках и воспоминаниях
Шрифт:
Мне, вероятно, было лет 5, папа готовился к защите докторской диссертации. Моя кроватка стояла в комнате, где трудился папа, и поэтому я вечерами имела возможность наблюдать, как он работал над диссертацией, думал, ходил, писал. Везде: на большущем овальном столе, на диване, на стульях и даже на полу – лежали бумаги, они буквально летали и кружились в воздухе, так мне виделось это. Работал папа до поздней, поздней ночи, зачастую до утра. При этом у него всегда хватало времени на семью, на свою дочь. Вспоминается, когда была совсем крохой, если не могла заснуть вечерами (а это, как мне помнится, случалось довольно часто), папа носил меня на руках. Если болела, особенно если температурила, папа читал мне книги. Как-то болела корью, уже в достаточно взрослом возрасте, с большущей температурой, пребывая в каком-то полубреду, полусне, а тем не менее, помню, папа читал мне Гомера, «Илиаду» и «Одиссею». Книги вообще занимали значительную часть в жизни папы. Был он разносторонне образованным и эрудированным человеком, очень много читал, хорошо знал историю, разбирался в искусстве, интересно и увлекательно умел рассказывать. Как же я любила слушать
В нашем доме было заведено по воскресеньям приезжать на обед к бабушке и дедушке, папиным родителям. Как же я любила эти путешествия с мамой и папой, когда можно было висеть между ними на руках, в крохотную двухкомнатную квартирку, расположенную в большой коммунальной квартире в Лялином переулке. Мне так всё это чётко рисуется в памяти, как будто и не прошло стольких лет. Как прыгала там с папиных коленок на старый диван с круглыми подлокотниками, как слушали большое радио с зелёным огоньком. Потом был обед, после которого меня укладывали для послеобеденного сна, а вечером мы ехали домой, и это почему-то всегда было грустно. Жили мы тогда – мама, папа, дедушка (мамин папа) и я – на улице Горького, напротив Моссовета, сразу над книжным магазином, но за книгами мы с папой ходили в букинистические, на Кузнецкий мост и в проезд Художественного театра. Я всегда ждала этих походов, да и папа любил ходить туда и смотреть книги. А ещё мы с папой часто бывали на Неглинке, там располагался большой охотничий магазин, около Пассажа, где подолгу рассматривали ножи и ружья. Кроме того, папа собирал марки, но не все подряд, а тематические, связанные с биологией. Папа с молодости увлекался фотографией, и как же было интересно наблюдать, находясь в кромешной тьме, лишь при тусклом красном свете, как на белой бумаге в ванночке с проявителем вдруг начинали вырисовываться очертания, и потом появлялось изображение. Много что интересовало моего папу, и это всегда были не поверхностные знания, если он чем начинал заниматься, то, поверьте, в этом он добивался совершенства. Его ум, любознательность, трудолюбие легко позволяли ему достичь заданной цели. В молодости сам начал изучать английский, и потом мог легко изъясняться без помощи переводчиков. Потом, спустя много, много лет, будучи уже далеко не молодым человеком, абсолютно занятым наукой и разными многочисленными административными должностями, решил учить испанский язык. И тоже успешно.
Надо отметить, что папа никогда не повышал на меня голоса, не ругал. Просто достаточно было его взгляда и/или беседы, и все вставало на свои места. Вспоминается мне случай: будучи ещё маленькой, я ходила гулять с тетей Пашей (сестрой маминого папы) в сквер на Советской площади, около Института марксизма-ленинизма, за памятником Юрию Долгорукому. Так вот, я не хотела после прогулки идти домой и взяла себе за манеру садиться в серой беличьей шубке в лужу (вероятно, дело шло к весне). Это повторялось из раза в раз, пока информация о моем поведении не дошла до папы. Никакого наказания не было, но я больше так не делала. Тем не менее, я помню, что папа говорил мне: что неприлично рассматривать человека, если у него какой-то физический изъян; что в метро надо придерживать двери для людей, идущих за тобой; что мужчины, входя в помещение, обязаны снимать головной убор; что, входя в здание, сначала нужно дать возможность людям выйти; что всегда надо помнить и почитать своих учителей; и ещё много чего, о чем, боюсь, многие теперь и не знают, и не задумываются. Если разбилась, ударилась, если больно, не плакать, не жаловаться, перетерпеть. Таков был мой мир, мир моей семьи.
Очень хорошо помню наши походы в зоопарк. Это были не просто походы, они всегда сопровождались увлекательнейшими рассказами о животных. Ещё помню, как ранней, ранней весной на даче в Перхушково, папа поднимал меня рано, рано утром, с рассветом, и мы шли в лес, слушать птичек. Было интересно и ужасно холодно, но, как вы понимаете, как папа умел рассказать о своём деле, кто поёт и как! Летом и осенью он любил ходить за грибами, научил и меня этой тихой, но такой азартной и увлекательной охоте. А эти незабываемые поездки на газике по бездорожью на Глубокое озеро! Мне вообще очень нравилось ездить на машине по кочкам, грязи, лужам, чем больше приключений, тем интереснее! Когда я стала старше, учил меня водить машину, стрелять из ружья.
Папа очень любил и понимал природу, любил животных, недаром он столько сделал для сбережения этого нашего богатства, которое зачастую так безрассудно уничтожается. Дома у нас всегда жили разные животные: хомячки, тушканчики, соня. Но моя мечта была связана с собакой, мама с дедушкой были против, папа отмалчивался. И вот однажды мы с дедушкой и мамой вернулись с дачи, папа был в очередной командировке, и лифтерша сообщила, что к нам приехал мужчина с какой-то большой коробкой, и он зайдёт попозже. И вот, когда вечером он пришёл и открыл коробку, оттуда вылез огненно-рыжий маленький комочек и сразу залаял. С тех пор порода западно-сибирских лаек навсегда поселилась в нашей семье.
Это мой папа привил мне любовь к путешествиям. Осенью, когда природа необыкновенно хороша своими красками и какими-то неповторимыми осенними запахами, папа часто возил меня по разным историческим местам и старинным усадьбам. И это я очень хорошо помню. А каждое лето он обязательно ездил в научно-исследовательские экспедиции. И, конечно, по возможности, папа брал меня, а потом, многим позже, моего сына, с собой в поездки. Воронежский заповедник, Приокско-террасный заповедник, Челябинская область, Костромская, Карелия, Карадаг, Утриш – это лишь немногие места, куда мне повезло
съездить. Папа очень любил экспедиции. Там он имел возможность познавать новые места, получать новые знания в сочетании с любимым исследовательским делом, наукой. Он мне всегда говорил, что наука – это творчество, где человек предоставлен сам себе, где он свободен, он сам задаёт себе задачу и сам её решает. Все зависит только от самого человека. За всю свою жизнь он ни разу не был в отпуске. Не любил дома отдыха, там ему было скучно. Любил романтику экспедиционных поездок, несмотря на то, что эти поездки были и сложными, и требующими постоянного труда, и даже иногда опасными. Вьетнам, Монголия, Эфиопия, Перу, Мексика, Кения, и т. д., и т. п., почти весь СССР: от и до, Челябинск, Чернобыль…. В поездках с ним всегда были люди, на которых он мог положиться, его соратники, друзья. Как тепло вспоминают о моем папе люди, с которыми он работал. Хотя прошло 20 лет после смерти папы, я до сих пор с трудом сдерживаю слезы, когда на традиционных ежегодных встречах в институте люди, с которыми он делал одно общее дело, с кем работал и дружил, вспоминают о нем.Тогда, 1 февраля 1998 г., ему исполнилось 70 лет, а спустя два месяца, 19 апреля, на Пасху, его не стало. Сейчас ему бы было 90 лет. Его нет физически с нами, но он продолжает жить в памяти людей, в его учениках, в научных трудах. Недаром он был отмечен высокими Государственными наградами! Моя мама, мой сын, Евгений, и, конечно, я помним, любим, гордимся! Это был очень талантливый, умный человек, настоящий мужчина, отец и дед!
Л. И. Зотин. Студенческие годы академика В. Е. Соколова
Я познакомился и подружился с Владимиром Евгеньевичем Соколовым в 1945 г. Эта дружба прошла через нашу жизнь, ничем не омрачаясь до самых его последних дней. Конечно, дружба в юношеские годы была гораздо сильнее и эмоциональнее, чем в последующие годы, но наши взаимные теплые чувства сохранились до самого конца.
Я, как и Владимир Евгеньевич, поступил на Биологический факультет МГУ осенью 45 года, т. е. в год окончания войны с немцами и, естественно, нас, юношей, тогда было очень мало. Но не только это сблизило нас с Володей, но и сильнейшее увлечение спортом – волейболом. После сдачи вступительных экзаменов в МГУ мы (абитуриенты) были настолько счастливы, что, не дожидаясь начала занятий в университете, постоянно околачивались на Биофаке, знакомились с его достопримечательностями и друг с другом. Во дворе старого здания Биофака была сооружена волейбольная площадка. И здесь я впервые увидел Володю Соколова, который по своим физическим данным и по уровню игры явно превосходил всех нас. Я к этому времени довольно сносно играл в волейбол, но мне было, конечно, очень далеко до Володи. Володя же был настоящим талантом -воспитанником школы волейболистов общества «Локомотив». В те времена в волейбольной среде это было довольно заметное общество, славящееся своей спортивной школой, в которой особо культивировалась техника приема и передачи мяча и защитный вариант игры. И хотя Володя был типичным игроком нападения – его рост был выше 190 см и прыгал он в высоту «ножницами» выше 180 см – он с удовольствием играл и в защите. Его успехи в волейболе к тому времени были так высоки, что его включили основным нападающим в сборную юношей Москвы.
Вскоре мы стали часто играть на пару, так как, оказалось, я обладал хорошим пасом и был удобен для Володи. В свою очередь он делился со мной полученными знаниями игры в защите частично в нападении. Последнее не очень подходило для меня, так как с моим ростом (около 170 см) даже в те времена играть в нападении было трудно. Но в результате совместных усилий мы так сыгрались с Володей, что нас заметили университетские спецы по спорту и пригласили в волейбольную секцию. Сначала мы играли за 3-ю сборную команду университета (всего за клуб выступало 4 мужских и 3 женских команды) и приняли участие в первенстве Москвы по волейболу среди студентов.
На Биофаке нашлись и другие приличные игроки (теперешний директор Института биохимии РАН, член-корреспондент РАН Борис Поглазов, директор Института теоретической и экспериментальной биофизики РАН, член-корреспондент РАН Леон Чайлахян, член-корреспондент РАМН Юрий Богоявленский), и биофаковская команда стала занимать первые места в соревнованиях по волейболу на первенство университета. Это была в основном заслуга Володи Соколова как очень сильного нападающего, капитана и тренера нашей команды. Уже в те времена проявился организаторский талант Соколова даже в таком сравнительно мелком деле, как игра в волейбол: он вел нас от победы к победе на внутриуниверситетских соревнованиях, хотя и на других факультетах, особенно физфаке и химфаке, были достаточно сильные команды.
На межвузовских соревнованиях по волейболу на первенство Москвы мы выступали сначала довольно неудачно, так как за студенческие команды играли все те же профессионалы, что и за спортивные общества. Это были, как правило, мастера спорта: чемпионы Москвы и страны по волейболу. Для них это был способ заработать немного денег и лишний раз потренироваться, играя против достаточно сильных противников. Ректор университета (в 1945 году им был Галкин) не любил и не уважал спорт и поэтому выделял мало средств для приглашения хороших игроков из спортивных обществ. Поэтому университет в это время занимал положение аутсайдера в межвузовских соревнованиях по волейболу, так как даже нам (3-й команде) приходилось сталкиваться с мастерами спорта. Но примерно в 46-47 годах высшим начальством было запрещено участвовать в студенческих соревнованиях членам спортивных обществ, если эти общества не имели прямого отношения к вузам, за которые они выступали. Это привело к тому, что университетские команды по волейболу оказались заметно сильнее команд других вузов, так как у нас играли и готовились к играм действительно студенты, а не спортивные профессионалы, как в других институтах. В результате мы начали занимать первые места в межвузовских волейбольных соревнованиях.