Академия альфачей, или всем лечь на лопатки!
Шрифт:
– Ну, он ест со мной пельмешки…
– Вот видишь! Типа родственную душу нашла?! Мужика найди! И жри уже нормально. Пусть тебя кто-нибудь покормит. А то кожа, кости и два пупырышка в районе бюста.
Фыркаю от смеха. Оля и так вела себя как мамочка все время, а когда и правда стала настоящей мамой, то ситуация стала прямо аховой. Главное, чтобы не прибежала сама сюда кормить меня.
— Ладно, скажешь, когда там в образ няни входить надо. — Я настороженно оглядываю ложку, верхнюю часть которую только что откусил Малява.
Откладываю мобильный в сторону и приподнимаю
Внезапно вокруг меня все начинает искриться. Золотые, снежно-белые искры смешиваются с нежно голубыми. Машинально прижимаю к себе Маляву, а затем комната вокруг резко темнеет.
Глава 4. Плешивый и сотый
Закрываю глаза, защищаясь от потенциальных ожогов.
Что это? Пожар? Горим? Кричать? Что-то подсказывает мне, что молча обычно не горят. По крайней мере, издать какой-нибудь писк все же надо. Однако у меня пока нет никакого желания высказывать вслух что-то осмысленное.
Повизжать - вот это дело.
В реальности же пребываю в полном молчании. И лишь сильнее сжимаю в объятиях Маляву. Сейчас щеня - мой единственный ориентир в пространстве.
Глухой стук отдается в ушах, а потом с дрожью проходит через тело. Продолжаю жмуриться. Ясно понимаю, что под обнаженными бедрами уже не мягкая подушка, а какая-то шершавая поверхность. Вокруг по-прежнему гуляет ветер.
Приоткрываю один глаз. Рано. Ослепительно белый свет только начинает растворяться в воздухе. Немного больно.
Внезапно левое плечо непроизвольно вздрагивает от ощущения близости жаркого пламени. Пару секунд кожа пылает, а потом дискомфорт проходит.
Распахиваю глаза и решаю все-таки повизжать.
Но крик застревает в горле. Я резко отвлекаюсь на другое и забываю о простых девичьих радостях типа закатывания истерик на ровном месте.
Я нахожусь на каком-то высоком стуле. Прямо передо мной стоит низенький старикашка. Лысина натерта до блеска - аж слепит, а пурпурный костюм переливается, будто скопище гирлянд на искрящемся снегу. На меня он не смотрит. Глядит куда-то через плечо и настойчиво тычет в мою сторону объемной емкостью с крышкой.
– Клади его сюда, сотый, - отдает распоряжение старикашка. Голос у него звонкий, но на конце фразы уходит в хрипотцу.
– Осторожно. И за когтями следи.
Удивляться, в принципе, тут есть чему. Но меня отчего-то больше заинтересовывает фраза про когти. Когда я купала щенка и тискала в процессе совместного пожирания пельменей, никаких когтей не заметила. Лапки Малявы были кожистыми и мягкими, как комки влажной ткани. Вот и сейчас звереныш спокойно сидит на моих коленях, вполне сносно перенося всю мощь моих объятий. К тому же при виде старика я притиснула щенка к себе еще сильнее, скрывая его гладким тельцем все, что для посторонних глаз предназначено не было.
Моя сорочка вообще-то для торжественных выходов не предназначена и скрывает нижнее бельишко только тогда, когда я стою. Когда же сижу, да еще коленки в разные стороны, - вот как сейчас, - святое светится на всю округу.
– Сотый, - снова зовет
старикашка. К его интонациям добавляется нетерпение.– Тебе же лучше поскорее избавиться от монстра.
Монстра?
– Можешь расслабиться, - продолжает лысик.
– Сними с него блокировку, которую ты сумел наложить. И поскорее запри его в клетке.
Расслабиться, говоришь? Да я, блин, вообще на расслабоне.
Продолжаю молчать. В голове же лихорадочно мечутся мысли, образуя завихрения и безумную толкучку.
Монстр - это, по всей видимости, мой песик.
Не знаю уж, что он там имеет в виду под «блокировкой», но выпускать Маляву из объятий и уж тем более сажать в эту клетку я не собираюсь в ближайший… да ни фига не собираюсь!
– Сотый! Мы теряем время!
Так, дедуле бы стоило сначала заиметь со мной зрительный контакт. А то как строить полноценный диалог, когда задний план для него интереснее, чем полуголая девчонка прямо перед ним?
Я обычно весьма рациональна, так что панику, истерику и визги решаю оставить на потом.
Перемещаю щенка так, чтобы не открыть обзору посторонних чего-нибудь лишнего, и вытягиваю ногу над клеткой в сторону старикашки. Радостный Губка Боб на моем носке оказывается где-то у левого плеча недовольного дедули. Тюкаю пару раз того по плечу и сразу отдергиваю ногу.
– Что такое?
Старикашка поворачивается ко мне. И я едва не роняю челюсть от удивления. Половину его лица скрывает нечто, похожее на черную маску сварщика. Колоритный видок. Особенно с такой модельной лысиной и искрящимся костюмом.
А вот старикан, в отличие от меня, все же роняет… Но не челюсть. А клетку. Округлая емкость откатывается куда-то во тьму. Его руки начинают трястись. Он пытается стянуть маску, но получается это у него только с четвертого раза.
Маска сварщика летит в сторону. По привычке вежливо улыбаюсь.
А нет, все-таки старичок челюсть тоже успел потерять. Наверное, не полезно так широко открывать рот и округлять глаза. В его-то годы.
– Добрый вечер.
Бабуленька учила меня быть вежливой в любой ситуации.
«Проснешься у патологоанатома на рабочем столе, не забудь его как следует поприветствовать».
А я девочка послушная.
Не знаю, как там обстояли бы дела с патологоанатомом, но мой старикан вдруг резво дает от меня деру.
Взял и сбежал. Только пятки сверкнули. Подошва у его ботинок, к слову, тоже пурпурная.
Вот это опыт! Это я к тому, что от меня мужчины еще ни разу в жизни не сбегали.
Задумчиво пялюсь в пространство. Вокруг меня абсолютная темнота. А мой одинокий стул словно в свете софита.
Внезапно до моих ушей доносится звучание глубокого голоса:
— И куда же ты дела нашего стипендиата?
Глава 5. Анаболики и официоз
Ого, получается, мы с Малявой не одиноки в этом мире. Правда нынче мир ограничивается помещением, наполненным тьмой, а потенциальные собеседники лезут из всех дыр, как тараканы.
И это я только констатирую факты. Что же будет, когда начну ворчать, психовать и припечатывать психологическими терминами?