Академия Клейто

— Извинения приняты.

— Благодарю, магистр. Также Ронан обязательно извинится и перед Катей. Да, Ронан? — повернув голову к эльфу, спросил Эласипп.

— Да, дед, — довольно ответил парень, тем самым еще сильнее настораживая Кайнериса, который украдкой бросил взгляд на русалку, сидевшую на диване и качающую ножкой. Ее, казалось, вообще не беспокоило происходящее в этом кабинете. И это особенно напрягало после того, как она вчера заявилась в его кабинет и угрожала, что Катя заплатит за оскорбление ее племянника. — Я уже разговаривал с ней, и она согласилась со мной поплавать.

После этих слов время, казалось, остановилось. Эласипп кивнул в знак одобрения Ронану, который расплылся в такой довольной улыбке, что едва мог сдерживать ее, чтобы она не поползла дальше. Ковентина вскинула голову и уставилась на племянника, а в ее глазах так и сияло торжество и ликование. Один лишь Каин замер в напряжении и посмотрел на Кайнериса, который вот-вот грозился уничтожить если не весь Главный корпус Академии Клейто, то его административную часть точно.

Вокруг Кайнериса заклубилась сила, она была настолько мощной, что никто бы не смог ее остановить или хотя бы сдержать. Это проклятие слишком сильно на него воздействовало. Любой косой взгляд на Катю или сказанное слово взрывалось в нем мириадой самых разных эмоций. И никогда не знаешь, в какую сторону чаша весов перевалит, совладает ли тритон с ними?

Но вот сейчас, когда он услышал, что Катя согласилась поплавать с Ронаном, чаша весов опустилась во тьму. Такую страшную и непроглядную тьму, очень холодную и жутко опасную. Из нее почти невозможно выбраться.

Единственное, чего сейчас хотел Кайнерис, — просто убить этого мальчишку. Заодно и всю его семью. Эбба столько судеб покалечили, что их убить — станет даже благородством и спасением будущего Атлантиды.

Кайнерис, казалось, видел себя со стороны: как его глаза пылают синим огнем, едва не выстреливая протуберанцами, как по белой коже струятся жалящие языки пламени. Они словно ядовитые змеи шипят и разевают пасти, готовые в любой момент напасть на всех в этой комнате. Ему достаточно одного лишь мгновения, одного неверного слова или косого взгляда, чтобы сорваться окончательно.

А в голове крутится только одна мысль: неужели после всего, что он рассказал, она согласилась поплавать с Ронаном? Разве она могла? Нет, не могла. Катя бы так не поступила. Если и согласилась, значит, так надо.

Кай видел, как всех присутствующих обуял настоящий ужас, плавно переходящий в панику, но они замерли. Они не пытались сбежать, не пытались что-либо сказать или остановить. Сейчас каждый из них знал, что правильнее всего будет замереть и надеяться, что ничего не случится. Потому что до этого дня никому в этом кабинете еще не приходилось видеть подобной силы и такой совершенной магии, способной разрушить все живое и неживое. Но тритону это было не нужно. Он никогда не возьмет грех на свою душу и не убьет невиновного.

Кайнерис прикрыл свои пылающие глаза, сделал несколько глубоких вдохов и молча вышел из кабинета. Сейчас ему нужно было одно — увидеть Катю. Когда за тритоном захлопнулась дверь, еще некоторое время все растерянно озирались по сторонам.

Эласипп впервые в своей жизни ощутил, что чего-то не может, и это его безумно напугало. Он отчетливо понял, что с Кайнерисом ему будет нелегко справиться, ведь он и не подозревал о той силе, что в нем течет. И теперь, когда он свято верил, что его план близок к завершению, он действительно не знал, что делать дальше.

В план Ковентины он никогда не верил, ему просто было нужно, чтобы дочь была чем-то занята и не путалась под ногами. И если от одного упоминания о Кате Кайнерис приходит в такое бешенство, то легко он ее отпустит. Да что там легко? Он ее никогда не отпустит. А если так, то о браке с Ковентиной можно забыть, и тогда кольца ему не видать.

Что же делать? Выкрасть его он не может, и убить тритона тоже. Это кольцо можно только добровольно передать члену своей семьи, любого другого оно убьет мгновенно и самой страшной смертью, во время которой тебе будет казаться, что агония длится вечность. Лично для тебя время остановится, а дух перенесется в место под названием “Ничто”, в бездну всего сущего, что хуже ада. Туда, где души, не нашедшие покой, день за днем, минута за минутой, секунда за секундой сгорают в собственных муках, где любые эмоции: боль, страх, отчаяние, одиночество — усилены стократно. А Эласипп хоть и был слишком самоуверенным, но безумцем он не был, поэтому красть кольцо он не станет. Но он непременно придумает, как его получить, даже если это будет вместе с рукой Кати.

А Ковентина впервые в жизни ощутила бессилие и зависть. Ведь она с самого рождения знала лишь одно: что лучше нее нет никого на этом свете. Ей все вокруг твердили, что она самая красивая, желанная и особенная. А что же она теперь видит? Что тот мужчина, которого она уже давно записала в свои женихи, любит другую и вспыхивает от одного слова, сказанного о ней. К Ковентине у Кайнериса никогда не было даже части тех эмоций. С ней он всегда был холоден и отстранен. И только сейчас она действительно осознала, что этого не изменить. А зависть — страшное чувство. Оно разрушает все на своем пути. Поэтому она решила во что бы то ни стало уничтожить то, что есть у этих двоих. Любви не место в холодном сердце.

Ронан же просто удивился. Он ничего не понял: ни тех эмоций, что овладели Кайнерисом, ни того, чем ему это грозило. Он лишь изумился той мощи, что исходила от этого мужчины, а сам бы хотел тоже обладать подобной силой. Тогда бы он покорил не только Катю, а любую девушку на Атлантиде.

И единственный Каин успокоился за друга. Теперь он точно знал, что любовь делает нас сильнее, а не слабее, что Кайнерис точно справится со всеми бедами.

***

Кайнерис

Даже страшно представить, какой мощью наделила меня связь с Катей. И совру, если скажу, что мне не понравилось. Впервые за долгое время я ощутил власть и контроль над своей и чужими жизнями. Но есть одно “но”. Если я не научусь ее контролировать, то по моей вине рано или поздно кто-то пострадает. И мне кажется, что учиться этому надо вместе с девушкой. Наша связь нас слишком тесно связала. Я чувствовал окружающую меня магию, я чувствовал ее в каждом, кто был рядом. И я мог бы легко забрать у них все до последней капли. И совладать с этим мы сможем только также вместе, как единое целое.

Я зашел в наши апартаменты и увидел картину похлеще тех рисуночков, что рисует таинственный аноним: Катя стоит на кухонном столе, поет ту странную песню про чеканную монету и ведьмака и танцует, дрыгая руками и ногами в немыслимых движениях, то приседая, то отклячивая попу, то подпрыгивая, держа кулак у своего рта.

— А ну слезь сейчас же! Разобьешься еще! — рычал Сид, периодически злобно побулькивая, и скакал вокруг стола, хватая Катю своими щупальцами, пытаясь снять ее оттуда. — И что за песня дурацкая? Зачем он эльфов покромсал???

Катя лихо скидывала с себя все его восемь щупалец и продолжала громогласно петь. Я на некоторое время растерялся, так как абсолютно не ожидал увидеть девушку в подобном состоянии. Да она же написалась! Где только раздобыла алкоголь в академии? Или опять эти малолетние экспериментаторы наварили непонятных зелий и напоили ее? И почему Сид это допустил?

— Хочу на ручки! И обнимашки! И танцевать! — обиженно надувая губы, капризничала девушка. — Возьмешь меня на ручки?

— Да ты что сдурела? Какие “на ручки”?! Слезай сейчас же и марш в ванную! — рявкнул осьминог, да так, что удивилась не только Катя, но и я. Кто же знал, что он так умеет?