Академия на краю гибели

Тревайз плюхнулся в кресло.

– Что же, выходит, всем твоим выводам грош цена?

– Не сказал бы.

– Как это – «не сказал бы»? У тебя вышла детальная, четко разработанная модель, но ничего в таком роде найти ты не сумел. Значит, модель неверна. Надо все начинать сначала.

– Вовсе нет. Это значит, что статистика по обитаемым мирам страдает неполнотой. Обитаемых миров очень много – десятки миллионов, и многие из них окутаны тайной. К примеру, надежной информации о количестве населения нет почти для половины. А для сорока тысяч шестисот миров нет ничего, кроме названий и координат. Некоторые галактографы предполагают, что может существовать около десяти тысяч обитаемых планет, не упомянутых в официальной статистике. Может быть, эти миры сами хотят, чтобы так было. Наверное, во времена Имперской Эры это помогало им избежать уплаты податей.

– Угу, – цинично процедил Тревайз. – А впоследствии такая политика помогла им превратиться в логова пиратов – намного, прямо скажем, более выгодное дело, чем законная торговля.

– Нельзя судить наверняка, – с сомнением в голосе сказал Пелорат.

– И все равно, – покачал головой Тревайз, – мне кажется, что Земля должна быть в перечне обитаемых планет независимо от ее собственного желания. Старейшая планета, по определению. Как же ее могли забыть, проглядеть в первые века становления цивилизации в Галактике? И уж если она в перечень попала, она до сих пор там должна быть. Социальная инерция неистребима.

Пелорат тихо, тоскливо пробормотал:

– На самом деле, есть планета под названием «Земля» в этом перечне…

– Как это? – изумился Тревайз. – Разве ты сам только что не сказал, что ее там нет?

– Она не так называется. Существует планета под названием Гея.

– При чем она тут? При чем тут эта – как ты сказал? Гейя?

– Пишется Г-Е-Я. Означает «Земля».

– Почему это слово должно означать «Земля»? Для меня это слово никакого смысла не несет.

Лицо Пелората исказила гримаса муки.

– Вряд ли ты мне поверишь… Понимаешь, если вернуться к анализу мифов… в общем, получается, что на Земле существовало множество независимых языков.

– Что?

– Да-да. В конце концов, и сейчас в Галактике говорят на тысяче разных диалектов.

– Верно, диалектов великое множество, но они не независимы. Действительно, понимание каждого из них вызывает определенные трудности, все это – варианты Галактического Стандарта.

– Правильно, но ведь это обусловлено постоянными контактами между мирами. А что, если какой-то мир находился в изоляции долгое время?

– Ты говоришь о Земле. Одном-единственном мире. При чем же тут изоляция?

– Земля – планета-прародина, не забывай. Человечество в этом мире когда-то обитало в таких примитивных условиях, что сейчас и представить невозможно. Никаких космических полетов, никаких компьютеров, вообще никакой техники – борьба за выживание…

– Странно… очень странно, – поджал губы Тревайз.

Пелорат склонил голову на бок и печально улыбнулся:

– Наверное, все бесполезно, дружочек. Мне никогда не удавалось никого убедить. Сам виноват, очевидно…

– Прости, Джен. Получилось, что я тебе не верю. Просто все слишком непривычно. Ты трудился тридцать лет, а на меня все разом обрушилось. Ты должен сделать скидку. Ладно, постараюсь представить себе такую картину: на Земле живут примитивные люди и разговаривают на двух разных, совершенно непохожих языках…

– Языков таких было с полдюжины, – уточнил Пелорат. – Очень может быть, что на Земле существовали громадные, отделенные друг от друга участки суши, и сообщение между ними возникло далеко не сразу. У обитателей каждого из континентов мог развиться свой собственный язык.

Стараясь не звучать чересчур иронично, Тревайз вставил:

– И как только на одном континенте узнавали о наличии сородичей на другом, немедленно принимались спорить по «Вопросу о Происхождении», с пеной у рта доказывая, что именно тут люди впервые произошли от животных.

– Конечно, очень может быть, Голан. Ничего смешного. Для них это было бы вполне естественно.

– Ну-ну. И значит, на одном из этих языков «Гея» значит «Земля». А слово «Земля» существует в другом из этих языков. Так?

– Так, так.

– И поскольку слово «Земля» перешло в Галактический Стандарт, очень может быть, что теперь народ Земли называет свою планету «Гея» по какой-то ему одному ведомой причине.

– Вот именно! Ты удивительно сообразителен, Голан.

– Благодарю. Только что тут таинственного? Если Гея – действительно Земля, несмотря на разницу в названиях, следовательно, эта планета, если верить твоей модели, должна иметь период обращения вокруг оси, равный СГД, и период обращения вокруг солнца, равный СГГ, и обладать гигантским спутником, который обращается вокруг нее за один месяц.

– Да, это должно быть именно так.

– Ну так что: соответствует она этим характеристикам или нет?

– В том-то и дело, что я не знаю. В реестре нет такой информации.

– Нет? Ну так что, Джен, отправимся на Гею, замерим периоды ее обращения и скорость вращения ее спутника?

– Я не против, Голан, – вконец растерялся Пелорат… – Но только вот координаты ее тоже даны не слишком определенно…

– Что – одно название? Это и есть твоя «уникальная догадка»?

– Но ведь именно поэтому я так хотел попасть в Галактическую Библиотеку!

– Погоди, погоди… Ты сказал, что информация не слишком определенная, То есть совсем никаких координат?

– Там сказано, что планета находится в Сейшельском Секторе… а потом стоит знак вопроса.

– Раз так – не горюй, Джен. Мы отправимся в Сейшельский Сектор и во что бы то ни стало разыщем Гею!

Глава седьмая Крестьянин

23

Стор Гендибаль бежал трусцой по проселочной дороге далеко от Университета. Слишком далеко. Сотрудники Второй Академии предпочитали как можно реже наведываться в крестьянский мир Трентора. Это не возбранялось, но ни далеко, ни надолго никто от Университета не удалялся.

Гендибаль в этом плане являл собой исключение, но не задавался вопросом, зачем ему это нужно. Раньше, правда, его удивляла собственная склонность к далеким прогулкам. Он просто обязан был уяснить для себя, в чем причина, – самоанализ входил в перечень обязанностей сотрудников Академии, Ораторов – в особенности. Их сознание было их оружием и самоцелью, и они обязаны были держать его в полной боевой готовности.

Гендибаль удовлетворился тем, что решил, будто его любовь к далеким вылазкам кроется в том, что планета, с которой он прибыл на Трентор, отличалась суровым климатом – там было холодно и неуютно. Когда его мальчиком привезли на Трентор, он, к собственной радости, обнаружил, что тут и сила притяжения меньше, и климат мягкий и приятный. Может быть, именно поэтому ему больше, чем остальным, так нравилось бывать на открытом воздухе.