Академия Шекли (сборник)

Далее его мысли перекинулись на сам объект операции. Бурд Кривые зубы. Прозвище получил из-за дефекта челюсти. Элементарные брекеты – и у этого человека не было бы испорченного из-за дурацкой клички детства. Ничем особым не примечателен. До двадцати пяти лет жил в деревне на востоке страны. Затем неожиданно продал дом и переехал в столицу. Изготовил машину и начал показывать на ярмарках «движущиеся картины», или как их здесь называют, Ожившие тени. Обратил на себя внимание Антона. Машина была аккуратно изучена и к изумлению Рауха и всего штаба миссии оказалась не чем иным как примитивным кинопроектором. Бурд снимал короткие фильмы на своеобразную пленку, изготовленную из промасленной ткани с нанесенным на нее галогенидом серебра природного происхождения, защищенным обычным желатином, а затем демонстрировал их на полотне, прокручивая через барабан перед ярким фонарем. Фильмы были черно-белые. Сюжеты, как правило, скабрезные. Решение о контакте в Институте принял сразу же после рассмотрения кандидатуры, но изобретатель уже попал в поле зрения министерства охраны короны. Попытка выкупить захваченного «серыми» Бурда провалилась – агент не успел перехватить возок с арестованным. То, что Ожившие тени будут признанны в ведомстве дона Рэбы опасным колдовством, не вызывало сомнений, как и то, что там сделают с изобретателем. Через полчаса Бурд будет освобожден и переправлен в Торговую область Соан. Там, под крылом дона Кондора, его познакомят с азами киноискусства и предоставят возможность усовершенствовать свой аппарат. Такая у нас работа…

Вереница из пяти телег с осужденными выехала на пустырь, когда солнце уже поднялось над горизонтом. Впереди и позади скорбной процессии нестройной толпой шагали штурмовики с топорами на плечах; тощие тюремные клячи тащили деревянные клетки, в которых звенели цепями приговоренные к смерти. Глеб бросил в горошину микрофона: «Пора!» и продрался сквозь ветки, на ходу вскидывая парализатор.

Через несколько секунд все было кончено. «Серые» громоздились в пыли неопрятной копошащейся грудой, возницы кулями осели на передках телег. Глеб по очереди сбил замки, ребята из опергруппы вытащили заключенных наружу. Осмотрев освобожденных, Глеб уселся на землю, привалившись спиной к тележному колесу.

– Его здесь нет, – устало сказал неизвестно кому, и тут же добавил: – Никита, «подними» вон того борова.

…Монах, получив дозу стимулятора, икал и с перепугу никак не мог сотворить оберегающий знак, бестолково тряся пальцами перед заплывшим жиром лицом.

– Где Бурд Кривые зубы? – тщательно выговаривая слова, в третий раз спросил Глеб. – Его приговорили к смерти. Где он?

До толстяка наконец дошло, что от него хочет страшный незнакомец с закутанным черной тканью лицом. Он перестал икать и вполне связно прохрипел:

– Во дворце… ночью увезли. Дон Рэба… Помилован. По личному приказу Его Величества…

– И все-таки я не понимаю, – сказал Глеб. – Почему именно он? Гайсано Толстого они прибили гвоздями к воротам. Седому оружейнику из пригорода, тому, что придумал счетную машину, сожгли в горне руки. Алхимику Шайгору вставили в уши кожаные воронки и заливали в голову кипящее масло до тех пор, пока оно не полилось из глазниц и ноздрей. А этого… Почему?

– Потому что важнейшим из искусств… – ответил Раух и замолчал, не закончив фразы…