Академия

Он ощутил, как комната вдруг поплыла в его глазах. И вдруг стало темно.

– Гражданин, гражданин, вам плохо? – услышал он вдруг настойчивый голос рядом с собой. И ощутил запах водки.

Он открыл глаза и с недоумением огляделся. Он по-прежнему сидел в архивной комнате, а возле него испуганно суетилась давешняя дама, пытаясь протереть ему виски водкой, за неимением другого снадобья.

– Что с вами? Скорую, может, вызвать?

Она, и правда, была сильно перепугана: наверно, не имела права оставлять посетителя одного в кабинете. «Так им и надо», – с неожиданной мстительностью подумал Варфоломей, окончательно приходя в себя, а вслух сказал:

– Ничего, ничего, не беспокойтесь. Я как-нибудь сам.

Он поднялся и нетвердой походкой человека, возвращающегося после мучительного и долгого допроса, пошел прочь…

Глава восьмая

«Тронь-дзинь-динь!» – настырно заливался трелями старенький телефон Варфоломея, тщетно пытаясь вырвать своего хозяина из сладких объятий Морфея. Открывать глаза сыщику совершенно не хотелось. Там, где он витал во сне, он уже почти нагнал этого пресловутого Завьялова Сергея Федоровича и готов был расправиться с ним за все зло, которое тот совершил. Во сне Варфоломей был бодр и энергичен. А тут его глазам предстало все то же хмурое питерское утро, давно не ремонтированная квартира с окончательно потерявшими свой рисунок обоями, и море вопросов сразу же обрушилось на его бедную голову. И главным из них был и оставался один: как жить дальше? Что делать?

Телефон между тем продолжал захлебываться настойчивым звоном.

«А, черт с ним, – философски рассудил Варфоломей, – надоест звонить – перестанут».

Но только он перевернулся на своем скрипучем диване на другой бок, телефон, словно бы разозленный подобным его безразличием, затрезвонил так пронзительно, так душераздирающе, что терпеть это было уже невыносимо.

«Вот ведь, неживая, казалось бы, штуковина, – размышлял Варфоломей, шлепая к телефону, – но пусть мне кто-нибудь скажет, что он не способен проявлять характер. Или это только мой аппарат такой особенный, вундеркинд, можно сказать…»

– Алло, – намеренно грубо прорычал он.

«Если это Васька – урою», – заранее решил он, приготовившись высказать своему другу все, что он думает по поводу его раннего звонка. Но, к его великому удивлению, в трубке зазвучала английская речь.

Кто-то предельно вежливо просил господина Тапкина сообщить свои паспортные данные.

Опешивший от неожиданности Варфоломей все же сообразил спросить, чем вызван подобный интерес к его персоне. В ответ его телефонный собеседник рассыпался бесконечным количеством извинений. «Я понимаю, что мой вопрос должен был показаться странным и бесцеремонным, но я – ах, тысячи извинений! – вынужден был начать свою беседу именно таким образом – еще, еще раз прошу прощения за свою бестактность! – чтобы убедиться, с тем ли человеком я имею дело…»

После многословного вступления звонивший наконец перешел к сути дела. И поверг Варфоломея в еще большее изумление.

Оказывается, Варфоломей понадобился ему для того, чтобы пригласить его на недолгий курс постижения истинной веры в Академии инплинизма, которая находится в небольшом городке в горах Шотландии.

– Где, где? – только и сумел вымолвить Варфоломей.

– В Шотландии, – все с теми же предельно вежливыми интонациями повторила трубка. Казалось, его собеседник просто изнывает от неловкости из-за того, что вынужден тревожить господина Тапкина по столь пустячному поводу.

– Так это же далеко! – брякнул Варфоломей.

– О, о! Пусть вас это не беспокоит! – снова вежливо зажурчал голос в трубке. – Все расходы мы берем на себя. От вас потребуется только оформление визы в консульстве. Это не составит больших проблем. К вам придет мистер… – тут трубка выдала что-то уж совсем нечленораздельное, силясь выговорить русскую фамилию посыльного. После третьей попытки одолеть это труднопроизносимое сочетание шипящих, Варфоломей понял, что это, вероятно, что-то среднее между Шишкиным и Шарашкиным. Его невидимый собеседник между тем продолжал:

– Наш посыльный поможет вам со всеми формальностями, если вы, конечно, не против…

Наступившая пауза в трубке, очевидно, предназначалась для Варфоломея: пришла пора сказать решающее слово. И вконец ошарашенный Варфоломей даже несколько неожиданно для себя лихо произнес:

– А, была – не была! Чем черт не шутит!

– Простите? – вежливо переспросили в трубке.

– Считайте, что я согласен, – сказал Варфоломей и вдруг подумал, что, наверное, это сама судьба подбрасывает ему возможность в стенах этой странной заморской Академии разобраться с самим собой, избавиться от мучивших его сомнений. – Да, да, конечно, я еду, – заговорил он с торопливой суетливостью, словно бы опасаясь, что человек на том конце провода передумает.

– Мы очень рады, господин Тапкин! Дело в том, что на нас на всех неизгладимое впечатление произвела ваша столь искренняя и глубокая увлеченность инплинизмом. Мы уверены, что в вашем лице инплинизм приобретет своего верного последователя… А теперь давайте выполним некоторые формальности…

Все еще не преодолевший волнения, Варфоломей принялся старательно, по буквам диктовать свои анкетные данные, при этом ни с того, ни сего сообщив, что его морскую свинку зовут Лёля.

– Морскую свинку? – теперь настала очередь недоумевать его собеседнику.

– Да, хи-хи, – как-то по-дурацки подхихикнул Варфоломей. – Это я пошутил, не обращайте внимания, – пошел на попятную, подумав про себя, что если и дальше так пойдет, то к нему вместо посыльного скорее всего пришлют машину с сиреной и красным крестом.

«И что это на меня нашло! – ругал он самого себя за неуместные глупые шутки, – Совсем, видать, одичал я в одиночестве. Нервы, нервы! А, да и черт с ними. Передумают – так передумают. Плакать не буду. Мне и здесь хорошо», – утешал себя Варфоломей, забираясь в старую, уже изрядно облупленную ванну.

«И вообще – на фиг мне сдалась эта Шотландия? Лучше я ремонт здесь организую. Давно пора», – в очередной раз испытывая наплыв благих намерений, он мечтательно уставился в потолок, серое пятно на котором, образовавшееся в результате неоднократных протечек, напоминало карту Европы. При большом желании на ней можно было даже разглядеть эту самую Шотландию.

Но, как и прежде, благим намерениям Варфоломея не суждено было сбыться.

Уже на третий день после знаменательного разговора в квартире Варфоломея появился довольно странного вида субъект, говоривший по-русски, но старательно копирующий при этом английские интонации. Странное впечатление, производимое этим молодым человеком, не исчерпывалось только его нарочитым акцентом. На его довольно тощей фигуре болтались видавшие виды джинсовые брюки и красовался ярко-красный клетчатый пиджак, призванный, видимо, свидетельствовать о причастности его обладателя к Шотландии. Не хватало разве что клетчатой юбки и волынки. Впрочем, на мужественного шотландца посланец явно не тянул: тонкая, жилистая шейка (цыплячья!) с острым кадыком и редкая бороденка выдавали в нем весьма распространенный в России тип разночинца-неудачника, увлеченного очередной нелепой идеей и готового эффектно взойти ради ее осуществления на костер. Такие люди обычно вызывали в душе Варфоломея жалость своей неприкаянностью – теперь, в эпоху озверелого капитализма судьба их обычно оказывалась плачевна.

Молодой человек тем временем, либо не замечая сочувственно-скептического взгляда Варфоломея, либо намеренно не обращая на него внимания, бодро прошагал на кухню – именно здесь, в наиболее приличном, по его мнению, помещении Варфоломей обычно принимал наиболее важных посетителей.

Дело свое, как выяснилось, парень, несмотря на то странное впечатление, которое он производил, знал хорошо. Предварительно продемонстрировав Варфоломею собственный паспорт и доверенность на ведение дел от имени духовной Академии инплинизма, парень собрал у будущего ее слушателя необходимые документы и удалился, оставив на столе красочные проспекты с изображением Академии, несколько уже знакомых брошюрок и, что самое удивительное, даже примерное расписание пребывания Варфоломея в Шотландии.