Академия

– А где Снежана? – спросил он и опять был удивлен внезапной переменой, отразившейся на лице соседки. Она высокомерно и даже с долей раздражения посмотрела на него и нелюбезно выдавила из себя:

– Где обычно.

– Что значит – где обычно? – в свою очередь не стал скрывать раздражения и Варфоломей. – Вы можете, наконец, перестать разговаривать со мной ребусами? У нас что – пионерская игра «Угадай-ка»? – невольно с его языка сорвалось слово, которое уже с утра не давало ему покоя. «Да, да, именно пионерлагерь! Вот на что это похоже! – подумал он. – Со своими порядками и строгими пионервожатыми, вроде Мариам».

Вероятно, Варфоломей говорил громче, чем следовало, и на них уже начали оглядываться, и Мариам, заметив это, пригнулась и шепнула ему на ухо, совсем по-свойски:

– Ваша Снежана не любит ходить на эти молитвы. Рано или поздно, я думаю, она за это поплатится. Вместо молитв она предпочитает собирать малину у обрыва. Не переживайте, скоро явится, – хмыкнула строгая пионервожатая, и ее лицо тут же снова приняло чинно-постное выражение.

Снежана и впрямь явилась очень скоро. Она стремительно вошла в зал, когда кто-то с легким подвыванием, свойственным поэтам, читающим свои стихи, произносил слова молитвы, и остановилась прямо посреди прохода между креслами, переводя дух.

Появление ее не столько обрадовало, сколько встревожило Варфоломея. Наметанный глаз детектива сразу определил, что девушка только что бежала: дыхание ее еще было прерывистым, листва прилипла к ее босым ногам, и подол ее платья был измят и местами порван так, словно она продиралась через колючий кустарник. Было видно, что она крайне испугана: в лице Снежаны не было ни кровинки, бледность заливала его, и несколько крупных капелек пота выступили над губой.

На ее странное состояние обратил внимание не только Варфоломей. Сразу несколько слушателей вскочили со своих мест и бросились к девушке. Только Лариса Павловна неподвижно замерла, схватившись за сердце.

– Таня?! – почти выкрикнула она.

Не в силах говорить, Снежана только мотала головой и словно бы с недоумением оглядывалась вокруг себя. А столпившиеся вокруг нее люди, еще не понимающие, что произошло, смотрели на нее с ожиданием и страхом. Наконец, как будто пересиливая себя, она отрывисто выговорила несколько слов, которые повергли в ужас не только Варфоломея:

– Там… Сайерс. Под утесом. Разбился. Насмерть.

Сказав это, она бессильно опустилась прямо на пол. То, что сообщила она, выглядело таким нелепым, неправдоподобным, просто невозможным в этом благостном, уютном уголке, казалось бы, прочно укрытом от всех жизненных невзгод, что слушатели, подобно потерявшимся детям, онемели на мгновение, не желая верить в происшедшее, а потом бестолковой толпой бросились к утесу, оставив в зале только одиноко сидящую на полу словно бы ставшую невменяемой девушку с растрепанными белыми волосами и худого, нескладного русского, неуклюже пытающегося усадить ее в кресло и привести в себя…

Глава тринадцатая

Никогда еще глава Академии мистер Линдгрен, вечно хвалившейся своим скандинавским спокойствием и выдержкой, унаследованными, как он уверял, от отца и матери, ведущих в свою очередь родословную еще от викингов, не чувствовал себя таким растерянным и напуганным. Как будто в его тихую, благословенную гавань, которую он так долго создавал и по собственному вкусу обустраивал, внезапно ворвался корабль, объятый пламенем, с охваченным паникой экипажем.

А ведь нынешнее утро в Академии не предвещало ничего экстраординарного. Линдгрен по давно заведенной привычке совершил небольшую пробежку, с наслаждением вдыхая целебный горный воздух, и собирался приступить к завтраку. Он особенно любил эти ранние часы, когда вся Академия медленно просыпалась, переговариваясь на разных языках, чинно отправлялась на утреннюю молитву, чтобы так же чинно затем позавтракать и отправиться в аудитории внимать своим пастырям. Именно в эти утренние часы директор, ощущая себя мудрым и полновластным хозяином, любил предаваться размышлениям о будущем, о том времени, когда инплинизм постепенно распространится по всей планете. Но даже тогда все безусловно будут помнить, что истоки этого прекрасного учения находятся здесь, в Эббит-Хилле, в Академии, руководимой им, доктором Линдгреном. Выпив по обыкновению утреннею чашечку крепкого ароматного кофе, он вальяжно покидал свои апартаменты и совершал традиционный обход Академии, вежливо, но с большим достоинством отвечая на почтительные приветствия профессоров и слушателей. Его собственная жизнь казалась ему в такие минуты исполненной особой значительности.

И надо же было случиться, что именно в это счастливое время, когда, как правило, никто не смел его тревожить и отрывать от благостных мыслей, в его кабинет без стука внезапно ворвался профессор Гриндлиф, которого он недавно пригласил, как известного специалиста по исламу, прочитать курс лекций в Академии. Глаза профессора, обычно хранившие чисто мусульманское спокойствие и отрешенность от забот суетного мира, на этот раз буквально вылезали из орбит.

– Полицию! Немедленно вызывайте полицию! – задыхаясь, прокричал исламист.

– В чем дело, доктор Гриндлиф? – намеренно ледяным тоном поинтересовался Линдгрен.

Но ледяной тон директора, обычно способный остудить самые горячие головы, не произвел на Гриндлифа никакого впечатления. Он по-прежнему задыхался от волнения.

– Там, под утесом, нашли тело Сайерса, – сбивчиво говорил он. – Я уверен, это преступление.

– Сайерса? Ну, с чего вы взяли? – не случайно коллеги говорили про Линдгрена, что даже сообщение об атомной бомбардировке не способно вывести его из себя. – Вы сами видели? Вам что-то точно известно? И почему вы решили, что Сайерс, даже если он сорвался с обрыва, мертв? Может быть, сначала, прежде чем поднимать панику, стоило бы вызвать врача?

От подобного тона и пронизывающего взгляда, которым Линдрен заставлял теряться своих собеседников, профессор Гриндлиф смешался и уже спокойнее сказал:

– Вот для того, собственно, я и пришел, чтобы услышать ваше мнение о создавшейся ситуации. И чтобы не играть в испорченный телефон, хочу пригласить вас пойти к утесу и собственными глазами посмотреть, что произошло.

Линдгрену ничего не оставалось, как последовать совету этого «истеричного человека», как он мысленно назвал Гриндлифа, и направиться в сопровождении профессора к утесу. Однако шел он туда своим обычным размеренным шагом, не теряя достоинства. К моменту его появления на месте происшествия там уже скопилось немало народа.

«Удивительные люди! – подумал с недовольством Линдгрен. – Стоят, толпятся, орут, негодуют, но никто в буквальном смысле и шага не сделал, чтобы спуститься вниз и посмотреть, в чем там дело».

Раздвинув небольшую толпу слушателей, он осторожно и с некоторой долей брезгливости придвинулся к краю обрыва и внизу, в кустах, у подножия скалы увидел распростертое тело человека в светлой майке и брюках, чуть поодаль валялась светлая бейсболка. Неестественная поза, в которой лежал этот человек, а главное – багровая лужа возле его головы не оставляли никакого сомнения: несчастный был мертв. Тем не менее Линдгрен не позволил себе поддаться общей панике. В первую очередь он окинул толпу строгим взглядом – так учитель смотрит на нерадивых учеников.

– Этого человека давно бы следовало поднять. Это нужно сделать в первую очередь, – взгляд директора выхватил из толпы двух немцев спортивного вида, он кивнул им, и они, поняв его без лишних слов, тут же выбрались из толпы и начали сноровисто спускаться вниз.

– Немедленно распорядитесь, чтобы принесли веревки и покрывало! – Этот приказ относился уже к его молоденькой секретарше, мисс Ли, которая вместе со всеми бестолково толклась здесь. И секретарша стремительно ринулась выполнять приказание.

«Мокрая курица, – раздраженно подумал Линдгрен, – пока не скажешь, сама не додумается, что надо делать…»

Уже через полчаса тело погибшего было доставлено наверх, и толпа, до этого стоявшая в оцепенении, окружила покрывало, на котором покоился разбившийся человек. Линдгрен сам приблизился к телу и помог перевернуть его на спину.

– Это не Сайерс! – высоким голосом вскрикнул кто-то у него за спиной.

Действительно, перед ним лежал вовсе не доктор Сайерс. Теперь Линдгрен без труда опознал в погибшем соседа из близ расположенного коттеджа – человек этот частенько наведывался к нему в гости, чтобы развеять скуку – поговорить или сыграть в шахматы. Это открытие, к собственному стыду, принесло Линдгрену облегчение. Но он не позволил себе расслабиться и голосом, полным сострадания к погибшему, велел мисс Ли: