Акамедия (сборник)

Лоцман внимательно изучил маневренные характеристики судна, забрался в командирское кресло и поинтересовался, ходил ли командир каналом. Услышав в ответ, что ходил больше десяти раз, успокоился, попросил кофе и закурил. На мостик кофе подавала вторая буфетчица, внешне совершенно непривлекательная, чтоб не отвлекать лоцмана, тот взял кофе, поблагодарил и взгляда на ней не задержал. По кофе и сигаретам арабы были чемпионами мира.

Движение по каналу нудновато-однообразное, бровки ограждены буями, справа и слева пустыня – песок с вкраплениями остатков Шестидневной войны, то разбитый ржавый танк, то раскуроченная пушка. Непонятно с какого берега слышится полная еврейской грусти арабская мелодия.

Утром со стороны Синая взошло солнце. Вот оно, белое солнце пустыни.

Лоцман зашел в гидрографическую рубку, расстелил коврик и, как положено правоверному мусульманину, отдал должное Аллаху в виде утреннего намаза.

В Исмаилии прошла пересменка лоцманов. Сменившийся упаковал в портфель коврик и презент – традиционную в таких случаях тушенку и водку, Аллах простит.

Новый лоцман оказался бывшим военным и неплохо говорил по-русски. Через полтора часа встали на бочки в Горьком озере. Встали со второй попытки, швартовщики перепутали концы, ничего не попишешь, из араба моряк как из говна пуля. С верблюдами им сподручнее.

Простояли почти два часа, словоохотливый лоцман все это время с перерывами на кофе и перекуры вспоминал свою учебу в СССР. Собственно учебу он и не вспоминал, а вспоминал свое общение с русскими женщинами. И ведь что интересно, ни разу за два часа не повторился, стручок сморщенный. Рассказывал с любовью, иногда прикрывая глаза и держа паузу.

Все-таки что ни говори, а главное достояние страны – это женщины, и дело тут вовсе не в конях и горящих избах. Ох и недооцениваем мы их, ох, недооцениваем!

В полдень подошли к Порт-Суэцу, канального лоцмана сменил портовый и через двадцать минут, пожелав счастливого плавания, вместе со швартовщиками, электриком и прожектором покинул судно.

Полезная все-таки штука этот Эс-Сувейс, двенадцать с половиной часов, и судно из Средиземного моря вошло в Красное. А если б его не было? Подумать страшно, пришлось бы месяцами пилить вокруг Африки.

Суэцкий залив, залитый огнями нефтяных вышек, остался за кормой. Красное море оказалось вовсе не красным и от восхода до заката меняло цвет от лазурного и бирюзового до ультрамарина. Командир спустился в каюту отдохнуть, судно идет курсом на порт Массауа, солнце палит, на море штиль, ну, здравствуй, море Эритрейское!

Первое впечатление

На рейд порта Массауа подошли утром. Долго утрясали заход с местными военными, и это не было обычной формальностью, они могли и пальнуть. Наконец, получив уверенное добро, пошли на заход, предварительно отдав буксир с большим гидрографическим катером, далее он шел самостоятельно.

Массауа – главный порт Эфиопии и вдобавок еще военно-морская база, что с учетом идущей войны вносило элемент деструкции в работу порта. Акватория была хорошо защищена островами Массауа, Таулуд и дамбами, соединяющими острова с материком, что давало возможность маневрировать без труда.

Ошвартовались у причала недалеко от проходной порта и складов стеклотары. Встреча была помпезной, на причале выстроилась целая делегация – посольские, их ни с кем не перепутаешь, во всех странах Африки они выглядят одинаково, рядом командир базы контр-адмирал Марша с адъютантом и швартовной командой.

Отутюженный и накрахмаленный Лукичев встречал гостей у трапа. Первым на борт поднялся контр-адмирал Марша, Лукичев вытянулся в струнку, отдал честь и на чистом русском языке представился:

– Командир судна капитан III ранга Лукичев!

Марша козырнул и на чистейшем амхарском произнес:

– Командир военно-морской базы контр-адмирал Марша!

Понятное дело, друг друга они совершенно не поняли. Причем непонимание это было не языковым, а цивилизационным, на нем и строилось все дальнейшее общение с местными военными.

Марша протянул руку для приветствия. Лукичев впал в ступор, не то чтобы он был расист, но все же к неграм относился с настороженностью. В душе он им даже сочувствовал, но вот так запросто взять его за руку он готов не был.

Это было благодатное, не изгаженное политкор-ректностью время, когда негров называли неграми. Сказал «негр», и сразу ассоциативный ряд – рабство, лень, баскетбол, блюз, Анжела Дэвис. Чего уж тут, негр он и в Африке негр, а то придумали, понимаешь, афроамериканец – непонятно, размыто, как какая-то шпионская легенда. Только представьте, если бы пацанам во дворе давали не клички, а никнеймы? Или узбеков с таджиками в Подмосковье называли бы азиатороссиянами? Взрыв мозга!

Адмирал стоял с протянутой рукой и широко улыбался, его зубы, обрамленные иссиня-черным овалом губ, сияли жемчугом, от такой улыбки можно было прикуривать. Пауза затягивалась. На фоне белоснежной рубашки Лукичева эфиоп смотрелся совершеннейшей головешкой.

Командир рассматривал адмирала с зависшей рукой, его наблюдения можно было уложить в роман «Пятьдесят оттенков черного». И действительно, назвать его просто чернокожим было бы несправедливо. Местами цвет менялся от антрацита к эбонитовому с переходом к фиолету и почти полному осветлению на ладошках. И вот эту ладошку с черными черточками на сгибах пальцев и черной линией жизни он, командир советского гидрографического судна, почитатель Клаузевица и Канта, должен был взять в свою руку и пожать.

Эх, были бы сейчас, к примеру, в руках чемоданы, но об этом можно было только мечтать. А может, ну его на фиг? Может, ручкаться с ним и не обязательно?

Если не знаешь, как поступить, смотри устав. Лукичев судорожно вспоминал обязанности командира.

«Знать устройство корабля…» – не то.

«Проводить учения, групповые упражнения…» – опять не то.

«Хранить корабельную печать…» – чтоб она провалилась.

Вот оно – «в случаях, не предусмотренных уставами и приказами, командир поступает по своему усмотрению, соблюдая интересы и достоинство СССР».

Лукичев растерялся, интересы входили в явное противоречие с достоинством, потому как пожать эту руку было несомненно в интересах, но явно ниже его достоинства. Так уж устроена служба на флоте – как зад подтереть, распишут все до мелочей, а если что посерьезней – решай, командир, сам, но сам за это и ответишь.

Командир резко выдохнул, как будто собирался дорболызнуть стакан шила, и пожал протянутую руку. Обстановка разрядилась.

Лукичев проводил эфиопа и посольских в свою каюту, по пути отдав распоряжение: