Акциденция
Шрифт:
– И ты мне это все вот так, в открытую, говоришь?! – нахмурился я.
– А что ты сделаешь?! – нависла надо мной, сидящим, Марфа грозно – руки в боки. – Давай, поди, напиши на Алину нашу, куда вы там все пишите, что б с начальства над госпиталем сняли, заарестовали и за Пашей на Колыму отправили!
– Так, Марфа, тихо… тихо, ничего и никуда я писать не стану – это понятно. Просто все это как-то…
– Как?! – не желала угомоняться та. – Чем плохо-то, кому плохо?! Сначала дитё подлечили… да и раненные, считай, те же детки – лежат, от боли плачут… и что я тебе рассказываю, сам чей через это прошел!
Понимая, что данный спор никуда не ведет, что каждый из нас все равно при своем останется, а я радикальных мер предпринимать не стану… не
– А ты про раненных откуда так хорошо все знаешь? Тоже в госпитале, что ли теперь работаешь?
Нет, я-то уже знал про это – от Алины, но вот другой темы, как-то на ум быстро не пришло.
– Нынче все работають, война чай… а в госпитале руки свободные нужны всегда, – Марфуша тоже за раздорную тему цепляться не стала, а снизив напор в тоне, уже спокойным голосом пояснила: – Как Алину сюда с фронту вернули, так и я пошла за ней. Мы ж начинали, когда на госпиталь только бумага имелась – ни людёв, ни мебели годящей – ничего не было. Это ж позже уже медсестричек образованных прислали, да и дохтуров других тоже. Да, что говорить, и Геворг Ашотович, и Сергей Германович сами прибыли в таком состоянии, что впору в госпиталь ложить. Их Алинушка с нашим старым Маркелычем сначала выхаживали, прежде чем они дохтурствовать-то сами смогли – с фронту были, с полевых больничек. Хорошо, тогда Наталья у нас еще жила, так что было на кого Машу оставить, пока мы обустраивали-то госпиталь.
К этому моменту Марфа и вовсе перестала нависать надо мной, и устроилась напротив за столом, так что разговаривать стало удобней и однозначно – проще.
– Так Маняша что, совсем одна не остается? Так как вы обходитесь? – спросил я.
– Так вот как-то… стараемся, чтоб кто-то был ночью дома из нас, Миша один с ней не управляется – спит плохо девонька наша, плачет. А мальчонке-то тоже ни свет ни заря на работу отправляться, а зимой на учебу. Так что днем часто к Анне Семеновне отправляем, а бывает, и в госпиталь берем. Ее там любят, она песенки поет, сказки солдатикам рассказывает. Ну, в тех палатах, конечно, где выздоравливающие лежат. Она их не боится, видит, что болеют люди и со всей душой к ним. А уж они ее избаловали совсем – сахарок повадились из своих пайков приберегать и ей подсовывать. Уж мы устали с Алиной просить их не делать энтого, щеки-то у ребенка чей не раз уже цвели. Так солдатики-то меняются, и новые опять баловать начинають, – покачала Марфа головой, но голос прозвучал не досадливо, а как-то по-доброму.
– Так в доме же еще жиличка подселенная есть. Она что ж, совсем не может за ребенком присмотреть, если надо? Женщина же, и, как я понял, давно живет в нашем доме?
– Жиличка-а… – протянула Марфуша, – ну, ты ж знаешь, начальство она большое. Так что, не с руки ей за чужими дитями глядеть… – и поморщилась, а на меня и вовсе посмотрела как-то странно, будто это я дите, в жизни ничего не понимающее.
А между тем, интерес мой по поводу жилички был не совсем праздным. Когда я уходил сегодня из отделения, Михаил Лукьянович придержал меня слегка и, оглянувшись, видно примечая, чтоб рядом никого не было, попросил о такой странной вещи, что и сам от осознания, что о таком заговаривает, явно смутился и меня ввел в некую оторопь:
– Ты, Коль, это… – меньжуясь и отводя глаза, произнес он, – я понимаю, что просьба моя возможно неуместна, но все ж я скажу, а ты уж сам решай, будешь ли разбираться с этим. Так вот, слобода маленькая, шило в мешке не утаишь, а потому, собственно, недавно узналось – что Володя… гхм, ухаживает за нашим первым секретарем райкома, Любовь Михалной. И ты ж понимаешь, что я бы в это дело сроду не полез? Не гоже это… Но Володю убили, матушка его померла тоже, а все остальное его общение было здесь – в отделе. Вот и получается, что она теперь единственный человек, который может хоть что-то знать… хотя, конечно, может и не знать…
– А чем я могу помочь-то? – спросил недоуменно.
– Понимаешь, о каких-то официальных отношениях разговора не шло. Просто народ
видел их вместе в торговых рядах не раз. Так же, неоднократно, Володя сопровождал Любовь Михалну в поездках по району… хотя вот это делалось с моего согласия и вполне могло считаться охраной. Но было там что-то помимо рабочих отношений… было… поверь.– Ладно, пусть так. Но от меня-то вы чего хотите?
– Я с ней официально поговорить не мог, поскольку по ее райкомовским делам они ездили дней за десять до убийства. Да и потом, что бы я и как спросил? А вы все-таки в одном доме жить станете… может как-нибудь разговоришь ее… вечером, под чаек – по свойски… ты ж понимаешь, нам любая информация нужна.
– Но я с ней даже не знаком пока, а свойские-то отношения не за один день налаживаются… – пожал я плечами, совершенно не понимая, как можно подобные разговоры вести с человеком посторонним… тем более, женщиной.
– Ну да, ну да… смотри сам тогда… – покивал на это Михаил Лукьянович и отпустил меня уже окончательно.
Но вот мысль, что эта Любовь Михайловна может что-то знать, возможно, даже сама не подозревая об этом, капитан мне в голову заронил.
– А вот и наша дама-мадама идет… вспомни нечистого… – бросив взгляд в окно, недовольно произнесла Марфа, а последнее буркнула и вовсе себе под нос, но я расслышал.
Что-то с этой жиличкой было все-таки не так, если к тому же, еще и вспомнить, как мне ее охарактеризовала Алина. Надо расспросить хоть женщин попредметней, а то намеки одни, да предостережения…
Хлопнула входная дверь, простучали каблуки по коридору и вот, в проеме, появилась она – первый секретарь Бережсковского райкома, Любовь Михайловна Заревич.
Ну, что сказать? Только то, что в первое же мгновение я отчасти понял, почему во мнениях женщин ее окружает некоторый негатив. Но так же пришло понимание, что для мужчины она гораздо опаснее…
Будучи человеком взрослым, к тому же не обремененным какими-то обязательствами, супружескими или даже отцовскими, с женщинами я строил отношения так, как получалось по обстоятельствам. Но, имея голову на плечах, всегда разграничивал выпадающие возможности. То есть, в жизни моей в основном случались те женщины, которые и сами не тяготели к этим, выше упомянутым обязательствам – они не ждали ничего от меня, но и не расположены были расщедриваться на что-то сами.
Вполне легко, часто – достаточно красиво, но и ничего более – вот правила, по которым обычно складывались мои взаимоотношения с женщинами.
Не то, чтобы я принципиально не стремился к стабильности или не хотел семьи, но как-то все происходило именно так, как происходило. Да и девушки, той, с которой я пожелал бы заполучить более тесные отношения, мне как-то до сих пор не встретилось. Какой она должна быть, что бы мне захотелось связать с нею свою жизнь, я понимал смутно, но вот то, что женщины, с которыми меня до сей поры сводила судьба, не совсем те, осознавалось четко.
И как раз именно это обстоятельство позволило мне определить, что Любовь Михайловна именно из тех, вышеописанных женщин. Притом, самый опасный из них вариант – она не просто не ждала ничего от мужчин, она брала все, что ей нужно, сама, даже не заморачиваясь. Вернее, учитывая внешние данные, оно падало ей в руки само, без какого-либо ее усилия. А так как юна она не была, то приходила мысль, что это прекрасно осознается и пользуется на пользу себе, без зазрения совести.
Почему так сразу, категорично и без малейшего сомнения я записал нашу жиличку именно в такие – опасные женщины? Да потому, что стоило бросить на нее взгляд, как во мне, мужчине в общем-то выдержанном, все вмиг всколыхнулось и устремилось к ней. Да, вот такое иррациональное и не осознанное желание, совершенно не сообразующееся с тем, что разум это все фиксирует и пытается противостоять.
Не знаю, часто ли попадаются подобные женщины другим мужчинам, или только мне так «везет», но эта «дама-мадама», как назвала ее Марфуша, была уже второй в моей жизни. А потому, ошибиться в отношении нее, я не мог.