Акционерное общество женщин

– Шурик прав, меню сейчас не первостепенно. – Катька, похоже, не слышала, что на галерке говорят мужчины, по ней было видно, что у нее в голове опять крутится что-то, по ее мнению, важное и содержательное.

– Так еще только пять. Есть рано. Ты хочешь нас опять императивами Канта мучить?

– Мне было бы спокойнее, если бы мы сегодня набросали наш манифест. Это основа сценария праздника.

– Так Мурлов его с Владом сочиняют.

– Так они по-вчерашнему сочиняют, а сегодня у нас все по-новому.

– Действительно, как это мы их бросили? – опомнилась Полина. – Они там пишут в корзину, а мы тут наряды обсуждаем.

– Да ничего они уже не пишут, – подал голос Мэтью. – Я им позвонил, они уже сюда едут. Сразу по окончании флеш-моба Колю захватили и выехали. Правда, злые. Разочарованы оба вашим отречением от власти.

– Кто сказал, что мы от нее отреклись? Не надо грязи, – парировала Алена. – Власть – это… как… религия. Ее нельзя объять словом, у нее много смыслов. Власть может быть формализована во властных атрибутах, а может и не быть. Как вера не обязательно должна существовать в форме церкви. Наша власть всепроникающа и всесильна и в то же время неуязвима. Флеш-моб это всем сегодня доказал.

– Конечно, – Полина вспомнила рассуждения Вульфа о Гретхен, – слова это лишь слова. Мы же с юности с Катькой мечтали создать тайное общество. Вот мы его и создали. Могу только привести аналогию с масонской ложей. Всесильная и неуязвимая власть.

– Полина, ты точно Муза! Даже мой императив Канта переплюнула. В таком случае стилистика праздника требует… Ужин заканчивается, все доедают десерты, уже подвыпив, веселые разговоры с прибаутками. И тут из-под свода Итальянского дворика ка-а-к грянет «Ода к радости». И возглас: «Господа, а теперь фейерверк!»

– «Ода к радости»? Гимн Евросоюза? При чем он тут?

– Алена, извини, но тебе все-таки придется вернуться к истокам. «Радость двигает колеса вечных мировых часов…» Шиллер написал это стихотворение для дрезденской масонской ложи. Как ты говоришь: «Ха!» Для тех, кто понимает, конечно.

* * *

Все было как виделось Полине и Кате в праздных грезах юности. Вопрос «Что делать?» был решен. Более того, власть подписалась под всеми пунктами переговорного пакета. К Музею изобразительных искусств имени Пушкина подъезжали темные лимузины, милиционеры охраняли улицу Волхонку.

Гости входили и поочередно приветствовали выстроившихся в шеренгу основательниц начиная с Полины. Сверху с балкона белой мраморной лестницы доносилась ария: «Сатана там правит ба-а-ал, там пра-а-вит ба-а-ал…» Гости все прибывали, бандерасы с непроницаемыми лицами неслышно передвигались с подносами с шампанским, с канапе с икрой, креветками, кусочками лангустинов. Вдоль лестниц стояли столы с напитками и блюдами закусок. В Итальянском дворике уже ждали накрытые круглые столы по двенадцать приборов на каждом. Полина не могла не вспомнить четвертый сон Веры Павловны:

– Wohl perlet im Glase der purpurne Wein,

Wohl glanzen die Augen der Gaste…

Действительно, пурпурное вино в тот вечер было на удивление пурпурно, а глаза всех гостей и правда блестели как-то по-особенному. Поток прибывающих гостей начал редеть, основательницы стали перемещаться по залу, разговаривая с гостями. Полина подошла к Вульфу.

– Дорогая Полина Альфовна, вы поистине царица бала. Хотя вспоминаете сейчас, как ни прискорбно, не Гретхен, не других героинь великих произведений немецкой словесности, а этого… Как его зовут-то? Не тот, который в колокол звонил, а второй… Много в вашей стране плебеев, всех не упомнить…

– Полноте, Герман Генрихович. Согласна, что плебей, разночинец-революционер голодный, всю жизнь думал, что делать, а придумал только швейные машинки женщинам раздать и на зонтиках сэкономить. Мелко, но вы же сами сказали о царице. Вспомните его слова: «Что во мне новое, что дает высшую прелесть тому, что было в прежних царицах, оно само по себе составляет во мне прелесть, которая выше всего. Господин стеснен при слуге, слуга стеснен перед господином; только с равным себе вполне свободен человек. С низшим скучно, только с равным полное веселье. Вот почему до меня и мужчина не знал полного счастья любви; того, что он чувствовал до меня, не стоило называть счастьем, это было только минутное опьянение. А женщина – как жалка была до меня женщина!.. Она была в боязни, она до меня слишком мало знала, что такое любовь: где боязнь, там нет любви».

– Да, Полина Альфовна, соглашусь с вами. Дальше он, помнится, говорил о равноправии: «Без него наслаждение телом, восхищение красотою скучны, мрачны, гадки; без него нет чистоты сердца, есть только обман чистотою тела». Оставим равноправие, это не наш с вами лексикон, а все остальные образы я бы, пожалуй, назвал весьма приличествующими сегодняшнему торжеству. Но слог все равно, на мой взгляд, ужасный.

– Герман Генрихович, кстати, скажите на милость, вы в нас не разочарованы? Что мы от власти отказались?

– Хоть мне это и не по душе, простите за каламбур, но это ваше естественное право на нравственный выбор, Полина Альфовна. Кант бы вами гордился. Если снова встречу, непременно спрошу, какие он испытывает чувства от того, что именно в России горстка мудрых, светлых женщин реализовала его категорический императив.

– Да что Кант, это он Катьке судья. Мне важно, не обманули ли мы ваши ожидания?

– Я давно уже ничего не жду, Полина Альфовна. А что искушал вас властью, так это роль моя. Сомнения сеять, заставлять лучшие умы думать, бороться с собственными противоречиями, с соблазнами. Что люди без этого? Так, рабы господни, не больше. А вы в ответ на мое искушение сделали свой нравственный выбор. Бросили мне просто-таки вызов. Это приятно, когда вызов тебе бросают достойные противники. Мы еще продолжим как-нибудь этот диспут.

– Катя сейчас будет речь произносить. Лишь бы только ее опять куда-нибудь не понесло.

Катька с забранными кверху волосами, в огненно-красном платье подошла к микрофону.

– Мы празднуем сегодня больше, чем пятилетие компании «За Гранью», и я как президент хочу прежде всего поблагодарить вас за то, что вы помогли нам встать на ноги и лучше понять цели нашего общества…

…Мы создали его для будущего, и только недавно мы окончательно поняли, что будущее требует любви друг к другу, как бы банально это ни звучало. Она разрушает стену, которая столько лет отделяла мужчин от женщин, жен от любовниц, слуг от господ, она превращает будущее в настоящее. Мужчины строят будущее вместе с нами. «Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего» [25] . Любовь – это единственный категорический императив. Спасибо, что разрешили напомнить вам об этом. Передаю слово представителю нашего младшего акционера, государства, Опанасу Дубовицкому.

25

Н.Г. Чернышевский. «Что делать?» Глава «Четвертый сон Веры Павловны».

Опанас взял у Катьки из рук микрофон.

– После такой трогательной речи я даже немного смущаюсь, – сказал он и впрямь залился румянцем, который так шел к его лицу, к ясным глазам и совсем не вязался с его репутацией изощренного царедворца. – Я поздравляю наших главных акционеров, наших женщин с юбилеем. Женщины не любят юбилеев, но наших женщин он состарить не может. Они неподвластны времени, они сами им управляют. Женщина – это шея, которая крутит головой, а голова – это мы. И мы всегда испытывали досаду: действительно, чего это нам всю жизнь что-то крутят? Но в этом зале женщины особенные. Они не только доказали, что они сами счастливы, они сделали счастливыми многих мужчин. Здесь собрались акционеры и клиенты общества «За Гранью». Их мужья рассказывают мне удивительные истории о том, как изменилась их жизнь. Они отдыхают дома сердцем и душой от нашей низменной мужской работы. Многое изменилось в нашем обществе за прошедшие пять лет. Женщины выводят мужчин на площади страны танцевать. Акционерное общество женщин освободило их от неврозов и страхов, от агрессии и злобы, которыми, если положить руку на сердце, мы, мужики, сами заразили наших женщин. Но у наших акционеров хватило мудрости понять, что пока они не возьмутся за нас, мужчин, мы будем пребывать в грязи. Мы всегда бунтовали против мытья рук, мы отстаиваем свое право на грязные носки, на ковыряние в носу, на пьянство. Отучить нас от вредных привычек можно только терпением и любовью. Наши акционеры наконец взялись за нас, мужчин. Не знаю, кому как, а мне это нравится. Нравится быть в их власти. Это же, мужики, приятная власть, черт возьми! Она не только гуманна, она эстетична, ей невозможно сопротивляться. Ни один мужчина не в состоянии сопротивляться власти женских чар. Любите нас, женщины, крутите нашими головами. Без вашей любви мужская власть не даст мужчине радости. Власть ваша столь неоспорима, что ей не нужен царский трон! Я кончил, простите за каламбур, это не для прессы, – завершил Опанас, и последние слова его потонули в общем хохоте.