Акрополь

Да… – прошептал предательский голос в голове Каррансы, – ты не должна им ничего, ты не сама включила себя в Списки.

Но Лиза была в Списках. Таковы были правила. Таков был заведенный порядок вещей.

Она перегнулась через ограждение. Легкость полета, когда плоть уже не имеет значения. Потом удар. Удар избавил ее от сомнений.

Тусклый свет, кусок стены в желтоватых разводах, откуда-то издалека доносится крик. Лиза попробовала пошевелиться, и боль пронзила тело, но только правую сторону – левой стороны она не чувствовала. Горло саднило. Она открыла глаза – предметы расплывались, невозможно было сфокусировать взгляд. В мутном свете что-то шевельнулось, Лиза поняла, что рядом с ней кто-то есть, она попробовала спросить, где она и что с ней произошло, но из горла вылетел только тихий стон.

Потом снова темнота.

Когда она открыла глаза в следующий раз, то увидела все ту же желтоватую стену, покрытую неровными слоями краски, которые Лиза в первый раз приняла за подтеки. Все еще была боль, но на этот раз она хотя бы могла чувствовать свое тело. Медленно, миллиметр за миллиметром она повернулась на спину. Это заняло целую вечность. Теперь Лиза видела рядом с собой стойку с капельницей и экран, на котором медленно шли кривые ее сердечного ритма. Все очень старое. Лиза сглотнула – резь в горле ушла, появилось смутное чувство голода, но оно казалось очень далеким, как ощущение из полузабытого сна. Лиза попыталась сесть, но поняла, что переворот отнял у нее все силы. Раздался громкий писк. Она снова заснула.

На этот раз она услышала голоса. Говорящие были далеко, но она различала отдельные слова. Во фразы они не складывались, да и Лиза с трудом улавливала их смысл. Боли было меньше, она стала тупой и ноющей, в основном она была сосредоточена в левой стороне тела. Ребра как будто стянули чем-то жестким, каждый вдох давался с усилием. Лиза открыла глаза: желтые стены исчезли, теперь они стали зеленоватыми, с такими же неровными разводами краски. Где я? Лиза пошевелила рукой, убедилась, что может это сделать и осторожно поднесла ладонь к лицу. Ощущение собственной кожи показалось странным и незнакомым. Лиза посмотрела на свою руку: кожа была бледной, с ясно проступающей голубоватой сеткой вен, ногти посинели. Лиза вдруг обратила внимание, что ногти на руках достаточно длинные, хотя она обрезала их всего за пару дней до своего падения.

Падение…

От этого воспоминания вся боль в теле вспыхнула и сосредоточилась в сердце, рядом на мониторе бешено запрыгали линии. Снова резкий писк. Нет! Я больше не хочу спать! Но сон не наступил, издалека донеслись быстрые шаги, потом звук открываемой двери. Лиза отшатнулась, как будто бы вошедший человек мог причинить ей боль. От резкого движения потемнело в глазах, Лиза вдруг подумала, что если притворится спящей, то ее не будут заставлять спать еще. Она замерла и закрыла глаза, попыталась успокоить свое дыхание и сосредоточилась на слухе. Человек подошел к ее кровати и остановился рядом. Больше Лиза ничего не слышала. Наверное, он смотрит на монитор и пытается понять, почему сработал сигнал тревоги. Лиза не шевелилась. Как назло начала нестерпимо чесаться нога. Раздался шелест, распечатывает показания, догадалась Лиза. Шелест принтера сменился шуршанием бумаги, неторопливым, как будто бы кто-то спокойно просматривал распечатку. Скрежет стула. Садится рядом, поняла Лиза. Этого ей хотелось меньше всего. Кто это может быть? Врач? Да, но какой? Лиза внутренне сжалась. Она слышала о том, что случалось с падшими, которые не исполняли свой долг: у них было жилье, дотации, но они были навсегда оторваны от общества – люди все еще видели в них тех, кто в Списках, а те, кто в Списках, отказывались их принимать. Можно было жить, изображая обычного человека, но такой обман легко было раскрыть, и тогда падшего ждала полная изоляция, и ему или ей приходилось менять место жительства. Фактически у падших не было прав: они не могли работать, не могли учиться. Падших, выбравших такую жизнь, было мало, сама Лиза не знала ни одного, только слышала разговоры. Впервые она задумалась над тем, сколько из них, теперь опозоренных до конца своих дней, хотели принять свою смерть, но были спасены, так же, как она сама сейчас.

Лиза чуть приоткрыла один глаз: около ее кровати на стуле сидел человек, в одной руке у него был пластиковый стакан, в другой – распечатка, судя по виду кардиограмма. Лиза осмелилась открыть глаз чуть шире, но лицо человека скрывала бумага, на нем был белый халат. Все-таки врач. Он встряхнул распечатку, и Лиза поспешно закрыла глаза. Повисла тишина. Человек начал что-то напевать себе под нос, Лиза снова решилась на него посмотреть, и поняла, что он уже отложил распечатку.

Лиза снова закрыла глаза.

– Я все вижу.

Лиза сжалась в клубок под одеялом, почти инстинктивно стиснув кулаки. А что если никаких падших, которые не исполнили свой долг, нет? Что если их убивают, чтобы не создавать опасных прецедентов? Не говори ерунды, резко одернула она себя. Если бы они хотели тебя убить, то сделали бы это сразу, незачем сначала спасать тебя, а потом убивать. Но если это часть обряда, о которой никто не знает? Ну да, конечно, обряд, о котором никто не знает. Знающие – это мудрость и свет, от них не нужно ждать первобытной жестокости.

Лиза открыла глаза.

На стуле рядом с кроватью сидел человек с усталым бледным лицом и сосредоточенно смотрел на нее. Лиза обратила внимание на странный цвет его глаз. Наверное, серые, подумала она, потому что на самом деле они казались выцветшими. Грязные светлые волосы были взъерошены, как будто бы он пытался причесать их пальцами, а потом бросил эту затею. На нем был белый халат, на котором ярко выделялось несколько темных пятен от кофе.

– Вы врач? – спросила Лиза.

Он кивнул.

– А вы кто?

Лиза запнулась. Только тут Лиза заметила, что он улыбается. Хотя почему он не должен улыбаться?

– Не знаю, – честно ответила Лиза.

– Не помните, как вас зовут?

Он посмотрел на монитор, потом снова внимательно посмотрел на нее. Лиза тоже невольно перевела взгляд на монитор, но ничего не поняла.

– Вы помните, как вас зовут? – повторил он.

Лиза заколебалась. Она помнила, но не была уверена, что стоит называть свое имя. А что если после этого ее сразу же выкинут на улицу? Она больна, с ней явно что-то не в порядке, после того, как она упала с моста. Как быть тогда? Лиза готова была принять быструю смерть, но медленно умирать в подворотне от заражения или потери крови она не собиралась. Так и не найдя решения этой задачи, она снова решила не отвечать.

Человек вздохнул и откинулся на спинку стула.

– Слушайте, я понимаю, чего вы боитесь. Мы видели ваш знак, и вы все еще здесь.

– Черт… – прошептала Лиза.

Должно быть, она действительно больна. Конечно, они видели ее знак – она же в больнице.

– Где я? – спросила она.

– Госпиталь Святой Елены.

Лиза никогда раньше не слышала о таком.

– Святой Елены? – переспросила она.

– Остальные отказались вас принимать.

Лиза криво улыбнулась – все начинало вставать на свои места.

– Ладно, – врач кивнул, – если вам будет легче, то представлюсь я. Меня зовут Теодор Верц, я вас оперировал.

– Оперировал… – эхом отозвалась Лиза.

Она снова посмотрела на врача. На его лице застыла искусственная улыбка.

– Лиза Карранса, – наконец, сказала она.

Верц обернулся, как выяснилось, чтобы взять со стола карту и, видимо, написать в ней ее имя.

– Почему я жива? – спросила Лиза.

– Ну это проще простого, – Верц продолжал писать. – Вы упали с моста не на проезжую часть, как вам того, несомненно, хотелось бы, а на разделительное ограждение…

– Вы не понимаете… – резко прервала его Лиза.

– Теперь ваше понимание и великое предназначение никому не интересны. Лучше вам это понять здесь и сейчас, а не когда вас выпишут. Так вот, вы упали на разделительное ограждение, одна из машин только задела вас. У вас была сломана спина, правая рука и ребра, трещина в черепе, проколоты левое легкое и сердце, множественные повреждения внутренних органов. Легкое спасти удалось, сердце нет. Остальное мы вам восстановили. Хоть мы и госпиталь Святой Елены, а не прибежище Великого Медицинского знания, и прикосновениями лечить не можем, но кое-что у нас пока еще получается, – он отложил карту, – так что дня через три, когда достаточно окрепнете, можете выходить в большую жизнь. Вопросы?