Аксенов
Шрифт:
Е.П.:Ну, у меня тут чуть-чуть иное мнение на сей счет. «Зависеть от царя, зависеть от народа…» Как он мог зависеть от народа, если он сам и был этот народ?
Приложение
Открытка,
посланная Василием Аксеновым Евгению Попову и его жене Светлане Васильевой из Америки поздней осенью 1982 года непосредственно после того, как умер БРЕЖНЕВ ЛЕОНИД ИЛЬИЧ (1906–1982), политический и государственный деятель, Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР, Маршал Советского Союза (1976), Герой Социалистического Труда (1961), четырежды Герой Советского Союза (1966, 1976, 1978, 1981), кавалер ордена «Победа» (1978, указ о награждении отменен в 1989-м как противоречащий статусу ордена), лауреат Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» (1973) и Ленинской премии по литературе (1979):
Дорогие Женя и Света, разрешите мне рассказать вам одну нью-йоркскую историю. В день кончины Мистера Броу, еще не зная об этом (и никто еще в Новом Свете не знал), мы
Глава шестая
Аксенов и его политика
ЕВГЕНИЙ ПОПОВ:Итак, сначала Василий Павлович, будучи ребенком, был вне политики — родители сидели в тюрьме, а ему рассказывали, что они на Севере где-то, в командировке… Естественно, после Магадана, после встречи с матерью, он стал антисоветчиком, вернее, антисталинцем, я бы так сказал…
АЛЕКСАНДР КАБАКОВ:Мне кажется, что ты начал немножко сбивчиво. Приделал сюда детство, которое вообще никакого отношения к предмету разговора не имеет… А разговор сегодня о политических взглядах Аксенова, вот о чем. Действительно, сначала, я думаю, он сделался просто антисталинистом под влиянием Евгении Семеновны, потом — резким антисоветчиком уже непонятно под каким влиянием, по инстинктам, что ли…
Е.П.:Потому что он стал информацией большей владеть… В Питере, потом в Москве…
А.К.:И по инстинктам стиляги. А дальше пошло… Так что теперь, в двух словах формулируя, каковы были, на мой взгляд, политические взгляды… ну, так скажем, зрелого Аксенова, я могу заявить твердо: он был последовательным атлантистом. Так у нас было раньше принято и теперь снова принято называть людей, исповедующих традиционные принципы западного мира и прежде всего американского… ну, истеблишмента, не американской интеллигенции, которая «левая» в большой степени и в большой части, а истеблишмента, столпов общества. И этим атлантизмомобъясняется абсолютно всё: его антисоветизм и вообще антикоммунизм, его взгляды на все политические проблемы. Например, его позиция по отношению к поздней советской власти — какая она была? Точно такая, какой она, меняясь, была у американского истеблишмента, у Америки и, если угодно, у НАТО. Если же он расходился с американским истеблишментом, то… не подберу выражения… в тех случаях, когда он был еще больше атлантистом, чем американцы. Например, в его позиции по отношению к чеченской проблеме.
Е.П.:О, это интересно…
А.К.:И довольно широко известно… Я же сказал: у Аксенова были взгляды классического атлантиста, традиционного. А в последние десятилетия Америка — в том числе все больше, вслед за американской интеллигенцией, и американский политический истеблишмент — перестала быть той Америкой, которая когда-то сформировала его взгляды.
Е.П.:Объяснись!
А.К.:Пожалуйста: он твердо и непоколебимо выступал «за Запад», против агрессивного коммунизма, против всякой угрозы Западу — в том числе и такой очевидной для него угрозы, как напор Юго-Востока, исламского фундаментализма, азиатчины. В свое время против этих угроз твердо выступали и Америка, и НАТО. Но западные подходы постепенно поменялись из тактических соображений, под давлением политического прагматизма и проникающей всюду политкорректности, а он не поменялся. Он считал такую новую политику изменой западным принципам. Этим объяснялась эволюция его отношений к новой советской… к новой русской власти. Этим же объяснялся важный и, к счастью, не имевший практических последствий эпизод его биографии: он сошелся с Борисом Абрамовичем Березовским и едва не возглавил партию, которую Березовский хотел создать как альтернативу уже начинавшей тогда свое существование партии власти, как либеральную, западническую альтернативу. Аксенов этим увлекся, потому что всегда и во всем стоял на позициях традиционного, классического западного «правого» либерала, атлантиста. И был даже готов за эти свои взгляды бороться…
Е.П.:Атлантист, атлантист… Я насторожился при слове «атлантист». Но когда ты сказал «правый либерал», то я абсолютно с этим согласился. Только я еще хочу сказать, что, как ни странно это звучит, он ухитрялся быть при этом русским патриотом. Не в том дурном смысле этого слова, которое возникло в 90-е годы, когда одни ругались словом «пидриоты», а другие — словом «либерасты», нет, он был патриотом в том смысле, в каком нормальный русский человек должен быть…
А.К.:И никакого противоречия тут на самом деле нет. Потому что настоящий атлантизм предполагает патриотизм. Классический атлантист всегда патриот, допустим, Америки или Великобритании — он не может быть таким беспристрастным интернационалистом…
Е.П.:Ты знаешь, я с уважением отнесся к твоей схеме относительно его атлантизма, но схема есть схема, а жизнь есть жизнь. Как атлантист может быть русским патриотом?
А.К.:А как правый либерал может не быть патриотом своей страны? «Правый» — обязательно патриот…
Е.П.:Ну, не знаю… Правильно писали в восемьдесят восьмом в журнале «Крокодил» под руководством этого самого, забыл его фамилию, сатирика-то…
А.К.:Пьянова.
Е.П.:Да, правильно. Под общим заголовком «Мы, штатские». Именно насчет
атлантизма, как ты выражаешься. То есть его уличали в том, что он патриот Америки, а не России…А.К.:Вот в этом и было противоречие его атлантизма. Будучи гражданином Америки и вообще западником, атлантистом, он не мог не быть американским патриотом. Но, будучи правым либералом, он не мог не быть патриотом своей настоящей родины, то есть России. «Правый» и «патриот» — это почти одно и то же. Другое дело, что у нас такая вывернутая вся действительность, в которой коммунисты, например, провозглашают себя патриотами, в то время как их предшественники, коммунисты-интернационалисты, Россию замучили, уничтожили, половину народу перебили и мечтали о мировой революции, в которой Россия сгорит, как фитиль. И еще разные люди, которые хотят превратить Россию опять в зону, в ГУЛАГ, объявляют себя патриотами на том основании, что они инородцев ненавидят. Так они русских не меньше ненавидят… А Вася был настоящий патриот, каким должен быть правый либерал.
Е.П.:Не хочется себя цитировать, но придется. В предисловии к одной его книге я написал, что тоска по России богатой, веселой, открытой — вот патриотизм Аксенова.
А.К.:Мы говорили про «Остров Крым»: вот скажи, кто, кроме атлантиста с одной стороны и при этом русского патриота с другой, мог написать такой роман?!
Е.П.:И все равно слово «атлантист» мне не нравится.
А.К.:Хорошо, я легко сдаюсь. Тогда так: кто, кроме западного правого либерала и русского патриота в одно и то же время, мог написать такой роман? У него там крымская Россия — абсолютно западная страна. Которую он любит до слез — вспомни финал романа.
Е.П.:Пожалуй… И на этой позиции он стоял всю жизнь.
А.К.:В ранней молодости позиция не была такой твердой. Как почти все шестидесятники, он прошел эволюцию: антисталинист — антисоветчик — далее кто как… В молодости довольно быстро прошел.
Е.П.:Не все шестидесятники эту эволюцию прошли до конца.
А.К.:Антисталинизм прошли все, конечно, хотя некоторые потом вернулись. Зиновьев покойный…
Е.П.:Мне кажется, что это, как говорил про себя многажды помянутый Феликс Кузнецов, «ролевое сознание»… Я сейчас вспомнил один случай к месту, как мне кажется. Вася мне рассказывал, как он выступал еще в Западной Германии, еще в советские времена, значит. И там нашелся у него ярый оппонент из местных, обычный такой европейский левый интеллигент, который все говорил, что Аксенов клевещет, что в Советском Союзе жизнь замечательная… А когда Вася привел ему в ответ факты и аргументы различные, достаточно убедительные, тот в ярости вскочил и ушел. Вася думал, что это какой-нибудь маргинал, а оказалось, что это был кто-то из преподавателей и богатый человек. Он вышел, там какая-то стояла роскошная машина, в которую он злобно сел и уехал…
А.К.:Когда он столкнулся с западными леваками, он оказался к этому хорошо подготовлен. Магаданским ссыльным обществом, мамой…
Е.П.:Мама вообще играла большую роль в его жизни, когда он уже был вполне взрослым.
А.К.:И он, надо сказать, советской власти не простил смерти Евгении Семеновны — он советскую власть после этого еще больше возненавидел, вот мое глубокое убеждение… Может быть, грех об этом говорить, кто-то кощунством сочтет, но я вспоминаю один эпизод… Я ведь в то время, на которое попал «МетрОполь» и потом его отъезд, был от него, в общем, далек, мы общались редко, в основном по телефону. Я теперь думаю, что он сознательно меня… немного отодвинул, так скажем. Он знал, что я не хочу рисковать работой, что не хочу вступать с властью в прямой конфликт… Тем более что никакой стоящей литературы, которую я мог бы предложить «МетрОполю», у меня в столе тогда еще просто не было. Ну вот, и в это как раз время, когда началось это отдаление, умерла Евгения Семеновна. Как-то я ему позвонил… ну, не помню, в семьдесят восьмом, весною, кажется… И Кира мне сказала, что только что умер пес, ирландский красный сеттер, который был у Васи. Они пошли с ним гулять, Вася спустил его с поводка там в парке, тот убежал и приполз назад с раскроенной головой. И умер. Убили. И Вася сделался совершенно не в себе. Он хватил, кажется, даже водки, чего с ним тогда уже давно не бывало, прыгнул в машину и умчался куда-то. И она очень волнуется, Вася может в таком состоянии разбиться. И я уже не помню, то ли тогда, то ли позже, но у меня возникла мысль, я говорю, такая кощунственная мысль… что вот этого всего вместе — а перед этим умерла Евгения Семеновна — Вася не простит советской власти. Он стал как поплавок без якоря. Смерть Евгении Семеновны его полностью развела с советской властью — полностью. Все, идите все в жопу, меня больше ничего не держит, и я ничего не боюсь. И вот эта вот история с собакой… И еще примерно тогда же он ушел от Киры к Майе… Все. Он отвязался, якорей не стало. И он ушел в свободное плавание — в «МетрОполь», потом в отъезд… Я к чему это говорю? Он советской власти сначала многое прощал. Он ей прощал, допустим, посадку родителей: ну, посадили, ну, вышли оба живыми. Он прощал преследования, разгромы хрущевские… И как-то все обходилось. Вот в этом известном его последнем сочинении, в «Таинственной страсти», он описал, как они, молодые-опальные, идут из Кремля и ждут, что их просто арестуют на Манежной площади… И они резонно предполагали. По логике прежней советской власти так и должно было произойти! А не арестовали. Никого не тронули. А они, только что обруганные самим вождем, пришли в ресторан, начали, как обычно, выпивать… Ну, мы об этом уже говорили… Так что он многое советской власти прощал. Но когда — так он это воспринял — советская власть начала убивать тех, кто ему был дорог, вот этого он не простил…