Аксенов
Шрифт:
А.К.:Или вот тебе другой пример — изумительно одаренный Василий Белов. Он когда своих, деревенских, описывает — все замечательно, все тонко, органично, весомо. И «Лад», и «Плотницкие рассказы», и «Привычное дело», и «Кануны». Но как только берется за горожан, например, в романе «Всё впереди», — неизбежно получается несмешная пародия неизвестно на что.
Е.П.:Беда. Беда. Хотя Астафьев этого своего Гогу в конце концов убивает. Понимаешь, гибнет человек, а жалости к нему никакой.
А.К.:А потому что эти гоги и беловские столичные ублюдки — чужие для Астафьева и Белова люди.
Е.П.:О,
А.К.:Добродушная писательская улыбка — это тоже или дано, или никогда. Действительно, почти все, написанное Аксеновым, написано с добродушной улыбкой.
А.К.:Что ж, действительно пора подводить итоги. Писателя Аксенова с детства воспитала жизнь. Какая жизнь была — так и воспитала. Жизнь с деревенской нянькой, с мамой Евгенией Семеновной Гинзбург, троцкисткой, интеллигентной еврейкой, с папой — большевиком из крестьян…
Е.П.:…и тоже большим любителем Троцкого.
А.К.:Верующая нянька, папа, мама, пацаны во дворе, шпана — всё это вместе. Стиляги, шанхайские джазмены, выпавшие в Казань, сама Казань с ее Волжской флотилией и Свияжском, инвалиды-фронтовики, эвакуированные, книги, стихи, предвестие первой любви, «Рыжий с того двора», тоска по матери, отцу — всё вместе!
Е.П.:Всё! На сегодня заканчиваем.
Приложение
Из заявления А. В. Аксенова
в Управление детскими домами НКВД ТАССР
28 января [19]38 г.
Я — брат врага народа П. В. Аксенова, находящегося в настоящее время в Казанской тюрьме № 2. У П. Аксенова был сын Василий Павлович Аксенов — пятилетний мальчик, которого 20 авг[уста] 1937 г. органы НКВД взяли и распределили в детский распределитель НКВД. В настоящее время мальчик находится в одном из детских домов Костромского районо. Вот я и хочу просить вашего распоряжения о том, чтобы мне дали разрешение взять на себя заботу за содержание племянника, Васю. Тем более что в настоящее время органы НКВД возвращают детей репрессированных родителей их родственникам. Следовательно, я заверяю вас, что имею законные основания вернуть его к себе. Васильку будет у меня неплохо, ибо я педагог, люблю детей вообще, а его в особенности. Я обязуюсь обеспечить его всем необходимым, посвятить свою жизнь его образованию и коммунистическому воспитанию.
О себе сообщаю вам следующее.
В начале сен[тября] 1936 г. […] ЦК ВКП(б) командировал меня в г. Сталинабад (Таджикистан) на педработу. В Сталинабаде я работал в Таджикском и вечернем пединститутах и в 9–10 классах средней школы в качестве преподавателя истории народов СССР и новой истории. […]
1 июля я приехал к сестре в Казань, где имел в виду провести свой отпуск. 3 и 4 июля мне пришлось встретиться с П. Аксеновым. Он был тогда членом партии и работал на стройке гортеатра. 7 июля, после постановления президиума ВЦИК о предании суду П. Аксенова, последнего арестовали.
18
авг[уста] я вернулся из Казани в Сталинабад. 19 авг[уста] я сообщил секретарю парткома т. Назарову и члену парткома т. Кульчину о том, что мой брат и его жена репрессированы. Это заявление послужило причиной моего исключения из партии… […] После исключения из партии 8 сентября последовал приказ дир[ектора] ин[ститу]та о снятии меня с препод[авательской] работы. […]С 19 авг[уста] я не работаю. После постановления январского пленума ЦКС ВКП(б) мне разрешают работать в средней школе, правда, не по специальности. Думаю, что в Москве мне дадут работу по моей специальности. Я 14 лет работал преп[одавателем] истории. Никогда я не имел взысканий за свою работу… С братом с 1934 г. абсолютно никакой связи не имел… За его преступные действия, о которых ничего не знаю, кроме газетного материала, я несправедливо несу бездушное надругательство.
Вот, кажется, и все.
А. Аксенов (подпись).
P. S. Если в Москве разрешится вопрос о моем назначении на работу в тот или другой край, то я прошу вас разрешить Васильку жить в Казани у моей сестры.
Глава третья
Стиляга Вася
ЕВГЕНИЙ ПОПОВ:Даже интересно, что после темы судьбоносной — детство писателя, мы говорим о пижонстве Аксенова.
АЛЕКСАНДР КАБАКОВ:А это тоже судьбоносное…
Е.П.:Да, я полагаю, что его стиль, одежда, и не только одежда, много могут сказать о нем. Я здесь очень надеюсь на тебя, потому что, извини, ты тоже пижон, тряпичник. Потому что у тебя…
А.К.:Хорошо, я тряпичник. Какой я тебе тряпичник?! Я вообще моду не признаю.
Е.П.:Извините, пожалуйста, Александр Абрамович.
А.К.:И прошу впредь…
Е.П.:Все, все, я признаю, полностью разоружился. Я только хочу сказать, что у тебя тоже, как и у Аксенова, цепкая память на детали, на названия, одежды в том числе. То есть внимание к вещному миру вообще.
А.К.:Да, это есть. Но что касается Васи — он был при этом странным образом невнимательным к вещам, я бы так сказал, меньше определенного масштаба.
Е.П.:Интересное наблюдение. Ведь его, наоборот, упрекали многие за внимание именно к мелочам.
А.К.:У меня есть этому, настаиваю, невниманию к мелочам объяснение. Когда Вася перестал быть сыном советского начальника, у которого было много всяких вещей, игрушек например, он стал сиротой, у которого не было ничего. Бедные люди не помнят деталей, потому что у них ничего нет, нечего помнить…
Е.П.:Ну как это у них ничего нет?
А.К.:А что, у Васи игрушек было много? Тряпичный львенок — он его на всю жизнь запомнил.
Е.П.:Вот именно! У бедных вещей мало, вот они их и запоминают. Я не могу сказать, что жил в богатой семье, но я, например, помню прекрасно с шестилетнего возраста свои вельветовые штаны, которые застегивались на…
А.К.:…пуговичку под коленкой?
Е.П.:Совершенно верно, на пуговичку под коленкой. Вельветовые, и цвет их помню, такие коричневатые. Что ж мне еще помнить, если не их? Именно потому, что небогатые, все запоминалось. Так что твое объяснение твоему же наблюдению, что Вася был невнимательным к особо мелким вещам, не проходит.