Аксенов

Со времени выхода статьи «Об искренности в искусстве» мера искренности изменилась. И широта взгляда тоже. Выяснилось, что свободных мест для новогонет. И пора сносить стены, предназначенные для разбивания голов энтузиастов и упражнений в стрельбе. Подумать только! На сколько лет аксеновская метафора стеныопередила пинкфлойдовскую The Wall!..

Но его текст радует читателя и не склонного к рассуждениям над иносказаниями.

Например — образами трудящихся. Ведь тогда именно лесорубы, литейщики, шоферы, электрики, ткачихи, рыбаки занимали ключевое место в любом рассчитанном на успех сочинении. У Аксенова они прекрасны: в «Звездном билете» рыбаки едут в Таллин на выставку графики. А после идут обедать. И — выпив за обедом «несколько бутылочек» — следуют в концерт, где внимают скрипкам, виолончели и пению. Ильвар засыпает. Володя спешит в буфет. А утром — в рейс к Западной банке. Чудн ы е рыбаки!

И в «Коллегах» рабочий человек прост и мил. Главного героя — доктора провинциальной больницы Зеленина, бросившего клич «В борьбу с алкоголизмом должна включиться общественность!», общественность спрашивает: «Сам-то совсем не употребляешь?» И в ответ на лепет: «Я… умеренно… если повод, так сказать» — хохочет: «Повод найти не сложно». Таковы люди труда. Сперва они находят повод. Потом перевыполняют план. А мерзавцев изгоняют и карают. Вот такие современники.

То, как Аксенов обращался с образом человека труда, не нравилось критике. А публике — нравилось. Это случай, когда автора сделал знаменитым не телевизор, не скандал или цеховые панегирики, а книги. Современники потянулись к нему. И читатели, и литераторы, и товарищи, в чьи обязанности входило с ним работать. К его услугам оказался Союз писателей. Кооператив на улице Красноармейской. Дома творчества, ЦДЛ, артистические клубы. Поездки за рубеж.

«Шестидесятникам» были доступны чужие страны. В первые же годы известности Аксенов успел много где побывать. О, эти его заметки о Японии!..

Впрочем, тогда загранпутешествия совершались с разрешения или по поручению властей. А коли их не было, Париж заменяли Вильнюс, Таллин, Рига, Львов и вообще Прибалтика и Закарпатье — этот как бы Запад. Готика, копченая черепица, шпили и трубы, башни, арки, решетки, львы и орлы рождали иллюзию необъятных возможностей. А также уверенность в себе, чувство силы, правоты, неподкупности.

Много лет спустя в книге «Улица генералов» Анатолий Гладилин вспомнит эпизод из жизни Константина Симонова… В самую теплую пору «оттепели» на некоем выпивоне отважные молодые литераторы упрекнули старика: вы продавались, служили властям, а мы — не продаемся! Симонов усмехнулся и спросил:

— А вас покупали?

Кто даст сегодня ясный ответ на этот вопрос? Не знаю. Но, судя по рассказам владельцев звездных билетов, сперва власть их не очень-то покупала. Ничего выходящего из ряда вон им не предлагалось. Публикации, книги, вечера, «артистическая жизнь», путешествия и прочие блага казались тем, кто их распределял, и тем, кто ими пользовался, чем-то обыкновенным. Вот если б еще б без цензуры б и редактуры б…

Часть вторая. МЕЖДУ ВОСТОКОМ И ЗАПАДОМ

Глава 1. ПЕРВАЯ ОПАЛА

Итак — старт 1960-х. Василий и Кира живут в Москве. Она учится языкам и пению, готовится родить сына. Он каждый день ездит в туберкулезный диспансер, а вернувшись — пишет.

Однажды ему позвонил Авербах: старик, я в Москве, хорошо бы встретиться.

— Обязательно встретимся, старик! И пойдем-ка мы с тобой в «Пльзень».

То был безумно модный чешский пивбар в парке им. Горького. Там встречались все… В «Пльзене» было хорошо. Пахло Европой, свежим пивом и шпикачками.

Авербах пришел с рыжим парнем, одетым — о чудо! — в настоящие американские джинсы.

— Вася, — представился Аксенов.

— Алик, — представился парень.

Это был уже знаменитый в узких кругах Александр Гинзбург — театрал, скалолаз, постановщик пьес Эжена Ионеско в городе Коврове, герой фельетона «Бездельники, карабкающиеся на Парнас» и издатель рукописного журнала «Синтаксис». В нем, говорят, наряду с московскими «литературными подпольщиками» вроде Генриха Сапгира и Сергея Чудакова, не стеснялись публиковаться Белла Ахмадулина и Булат Окуджава.

Авербах изумился, узнав, что друг Василий — «настоящий советский писатель». А Гинзбург — не удивился вовсе. «Мы живем в мире фантастики! — вскричал он. — …Они не могут за нами уследить. (Говоря они, он имел в виду, конечно, органы идеологического контроля.) Нас слишком много… Такое получилось поколение: в ногу мало кто марширует… Ну как начальству уследить за всеми пишущими, актерствующими, играющими джаз, поющими под гитару, снимающими кино, когда никто всерьез не принимает эту идеологию? Наше время дает массу возможностей!»

Многим и впрямь казалось, что достаточно быть смелым, творческим, заводным и не нападать открыто на режим, и р-р-раз — станешь лидером артистического движения, известным художником, влиятельным критиком — покровителем молодых талантов…

Через две недели Гинзбурга арестовали. Дали два года. Перевели стрелку жизни. Был фрондерствующий артист. Стал политический борец. Второй раз в СССР Аксенов увидел его в 1967-м. Алика выводили из здания суда. Дали срок, посадили в воронок и услали на северо-восток.

Но в тот вечер никто ни о чем таком и не думал. В баре «Пльзень» составилась компания веселая, большая и отправилась гулять по Москве, распевая песни Окуджавы и травя анекдоты, вроде: «Лежат Ленин и Сталин в мавзолее. Вдруг — шум: Хрущев прется с раскладушкой. Ленин ему радушно: „Устраивайтесь, товагищ!“, а Сталин: „Куда? Здесь тебе не общежитие!“». Взрыв беззаботного хохота.

Казалось, уже многое можно. Почти всё. Не верилось, что у власти-то дело было за малым: собраться и разобраться с теми, кто идет не в ногу.

Возможно, кое-что в этом тексте может показаться не вполне понятным некоторым читателям. Скажем, тем, кто родился после 1990 года. Например: почему джинсы — чудо. И почему боялись рассказать анекдот. Или — за что арестовали Гинзбурга.

Сегодня самочинная постановка пьесы, как и издание самодеятельного журнала или сайта, не кажется молодым людям чем-то из ряда вон выходящим. В их распоряжении есть нужная техника и возможности. Идеологические запреты лежат вне их реальности. Даже если в своих поисках они вторгаются в социальную жизнь, а то и в политику.

Вместе с остатками советской системы в прошлое уходит и знание о ней. И потому многое описанное может удивить. Например, озабоченность государства ситуацией в искусстве. Или выступление его лидера в роли художественного критика. Кто-то может не знать о союзах писателей. Кому-то, возможно, будет невдомек: как это одни авторы ругают других за интервью иностранному журналу. Или — за изданную за границей книгу. Поэтому, думаю, нужно коротко разъяснить социально-политическую и культурную ситуацию того времени. Те, кто в курсе, могут пропустить следующие несколько абзацев.