Актея
Шрифт:
Войдя, Актея застыла на месте, потрясенная увиденным. Никогда, даже в детских снах, где нет преграды воображению, ей не могло бы присниться такое великолепие. Этот вестибул, весь сверкающий бронзой, слоновой костью и золотом, был так обширен, что его обегали колонны в три ряда, образовывавшие портик длиной в тысячу шагов, и так высок, что посредине его стояла статуя высотой в сто двадцать ступней, изваянная Зенодором [181] и представляющая божественного императора во весь рост и в облике бога. Актею охватила дрожь, когда она проходила мимо этой статуи. Какая же чудовищная власть была у этого человека, если он приказывал запечатлеть себя в изваяниях втрое выше Юпитера Олимпийского, гулял среди садов и прудов, больше похожих на леса и озера, и для своей потехи и развлечения отдавал узников на растерзание тиграм и львам? В этом дворце были извращены все законы человеческой жизни: достаточно было одного движения, одного знака, одного взгляда этого человека, чтобы все было кончено – какой-нибудь несчастный, целая семья, целый народ навеки исчезали с лица земли, и ни единая живая душа не посмела воспротивиться исполнению его воли, и не раздалось ни единой жалобы, кроме воплей умирающих, и ничто не содрогнулось в природе, солнце не померкло, не грянул гром, возвещавший, что над людьми есть небо, а над императорами есть боги!
181
Зенодор (I в. н. э.) – римский скульптор, грек из Малой Азии; прославился дошедшими до нас лишь в уменьшенных копиях гигантскими статуями Меркурия Арвернского (в Галлии, близ нынешнего города Пюи-де-Дом) и Нерона (в вестибюле Золотого дома).
Эти мысли вызвали у Актеи глубокую, мучительную и все возрастающую тревогу; пока она поднималась по лестнице,
– Луций… все тот же Луций, правда?
– Да, да, моя коринфская красавица, успокойся! – мягко ответил Цезарь, знаком подзывая ее к себе, – все тот же Луций! Ведь ты узнала и полюбила меня под этим именем, полюбила ради меня самого, а не за мою власть и не за мою корону, как все, кто меня окружает!.. Иди ко мне, Актея! Встань! Пусть мир лежит у моих ног, но ты будешь в моих объятиях!
– О! Я это знала! – воскликнула Актея, бросаясь на шею возлюбленному. – Я знала, это неправда, что мой Луций – злой человек!..
– Злой человек! – повторил Луций. – Кто же успел тебе сказать такое?
– Никто, никто! – спохватилась Актея. – Прости меня! Но люди порою думают, что лев – он благороден и отважен, как ты, он царь над зверьми, как ты император над людьми, – порою люди думают, будто лев жесток: не зная своей силы, он может убить лаской. О мой лев! Пощади свою газель!..
– Ничего не бойся, Актея, – с улыбкой ответил Цезарь, – лев приберегает когти и зубы для тех, кто нападет на него… Видишь, он ложится к твоим ногам, словно ягненок.
– Но я не Луция боюсь. О! Луций для меня – это гость и возлюбленный, он отнял меня у родины и у отца, он должен любовью воздать мне за похищенную у меня чистоту. Нет, тот, кого я боюсь… – она осеклась, Луций сделал ободряющий жест, – это Цезарь, сославший Октавию… это Нерон, будущий муж Поппеи!
– Ты виделась с моей матерью! – крикнул Луций, вскакивая и глядя в лицо Актее. – Ты виделась с моей матерью!
– Да, – прошептала девушка, вся дрожа.
– Да, – с горечью отозвался Нерон, – и это она сказала тебе, что я жесток, не правда ли? Что я могу задушить в объятиях, так? Что у меня только одно свойство Юпитера – губительная молния? Это она рассказала тебе об Октавии, которой она покровительствует и которую я ненавижу; это она против моей воли бросила ее в мои объятия, и мне стоило такого труда ее оттолкнуть! Октавия, от скудости своей любви всегда одарявшая меня лишь холодными, принужденными ласками! О! Глубоко ошибается и плохо рассчитывает тот, кто воображает, будто от меня можно чего-то добиться, докучая мольбами и угрозами! Я пожелал забыть эту женщину, последнее отродье проклятого семейства! Так пусть меня не заставляют о ней вспоминать!..
Едва успев произнести эти слова, Луций умолк, испуганный впечатлением, какое они произвели на Актею. С побледневшими губами, глазами, полными слез, запрокинув голову, она прижалась к изголовью ложа и вся дрожала, впервые наблюдая вспышку гнева своего возлюбленного: в самом деле, его нежный голос, вначале задевший самые потаенные струны ее сердца, внезапно зазвучал мрачно и устрашающе, а глаза, в которых она до сих пор читала одну лишь любовь, метали грозные молнии, перед которыми Рим в ужасе закрывал свое лицо.
– О отец мой! Отец мой! – рыдая, воскликнула Актея. – Отец мой, прости меня!
– Ну, разумеется, ведь Агриппина, должно быть, сказала тебе, что за твою любовь ко мне ты будешь в полной мере наказана моей любовью; она, конечно, поведала тебе, какого дикого зверя довелось тебе полюбить, рассказала о смерти Британика, гибели Юлия Монтана, [182] да мало ли о чем еще! Но при этом, конечно, забыла упомянуть, что один из них хотел лишить меня трона, а другой ударил палкой по лицу. Это и понятно: ведь жизнь моей матери совершенно безупречна…
182
Нерон любил переодетым бродить по Риму, бражничать в самых сомнительных компаниях, нападать на прохожих и т. п. В 56 г. некий молодой сенатор Юлий Монтан сильно оттолкнул набросившегося на него Нерона, но узнав императора, упал перед ним на колени и стал молить о прощении. Нерон приказал Монтану покончить с собой.
– Луций! Луций! – воскликнула Актея. – Замолчи, во имя богов, замолчи!
– О! – откликнулся Нерон, – она наполовину посвятила тебя в тайны нашей семьи. Что ж, выслушай теперь остальное. Эта женщина, что ставит мне в вину смерть подростка и смерть негодяя, была изгнана за развратное поведение своим братом Калигулой, а ведь он не отличался большой строгостью нравов!. [183] Когда Клавдий взошел на трон и вернул ее из ссылки, она стала женой Криспа Пассиена, патриция из знатнейшего рода, который имел неосторожность завещать ей свои несметные богатства и которого она приказала убить, посчитав, что он зажился на свете. Тогда началась борьба между ней и Мессалиной. Мессалина проиграла. Победным трофеем стал Клавдий. Агриппина обрела власть над своим дядей; вот тогда-то у нее и созрел план – править империей от моего имени. Октавия, дочь императора, была помолвлена с Силаном [184] Она оторвала Силана от подножия алтаря, нашла лжесвидетелей, обвинивших его в кровосмешении. Силан лишил себя жизни, и Октавия стала вдовой. Она еще оплакивала Силана, когда ее бросили в мои объятия, и мне пришлось принять жену, чье сердце было отдано другому! Но вскоре одна женщина попыталась отбить у племянницы ее безмозглого дядю. Тогда те же свидетели, что обвинили Силана в кровосмешении, выдвинули против Лоллии Павлины. [185] обвинение в колдовстве, и Лоллия Павлина, считавшаяся красивейшей женщиной своего времени, – на ней, имея примером Ромула и Августа, женился Калигула [186] и показал ее римлянам в драгоценном уборе, где было изумрудов и жемчуга на сорок миллионов сестерциев, – медленно умерла от пыток. Теперь дорога к трону была свободна. Племянница вышла замуж за дядю. Клавдий усыновил меня, и сенат дал Агриппине титул Августы [187] Погоди, это еще не все, – продолжал Нерон, схватив за руки Актею: она хотела заткнуть уши, чтобы не слышать обвинений сына против матери. – Однажды Клавдий приговорил к смерти какую-то женщину за супружескую неверность. Этот приговор заставил задрожать Агриппину и Палланта. [188] На следующий день Клавдий ужинал на Капитолии со жрецами. Его отведыватель Галот подал ему грибы, приготовленные Локустой. Но доза яда оказалась недостаточной; император, упав на пиршественное ложе, боролся с агонией, и тогда его врач Ксенофон, якобы желая вызвать рвоту, ввел ему в глотку отравленное перо – и Агриппина овдовела в третий раз. [189] Она обошла молчанием всю эту первую часть своей истории, верно? Она начала рассказ с того дня, когда она посадила меня на трон, думая, что будет править от моего имени, что я стану ее тенью, что она будет явью, а я призраком; и какое-то время действительно так оно и было. Она взяла себе в охрану преторианцев, председательствовала в сенате, издавала указы; она приговорила к смерти вольноотпущенника Нарцисса, [190] приказала отравить проконсула Юния Силана. [191] Насмотревшись на эти зверства, я однажды посетовал, что она ничего не дает мне делать, и услышал в ответ, что для постороннего человека, для усыновленного, я делаю даже слишком много и что, к счастью, она и боги сберегли Британика!.. Клянусь тебе, пока она этого не сказала, я думал о мальчишке не больше, чем сейчас думаю об Октавии, и настоящей причиной его смерти стал не яд, который я ему дал, а эта ее угроза! Мое преступление не в том, что я совершил убийство, а в том, что я захотел стать императором! И вот тогда – терпение, скоро конец! – и тогда, послушай это, ты, девушка чистая и целомудренная даже в опьянении любви, и тогда, потеряв надо мною власть как мать, она попыталась стать моей любовницей.
183
Калигула активно предавался кровосмешению то ли из-за извращенности
натуры, то ли из желания подражать богам. Он состоял в связи со своими тремя сестрами; одна – Друзилла – умерла в 38 г., двух других, в т. ч. Агриппину, он сослал по обвинению в разврате.184
Луций Юний Силан (ум. в 49 г.), правнук Августа, был помолвлен с Октавией, но Агриппина, желая выдать замуж Октавию за Нерона, чтобы еще более приблизить его к трону, уже как зятя императора, добилась интригами того, что Силан был обвинен, совершенно безосновательно, в кровосмешении с сестрой, лишен сенаторского звания и всех должностей и принужден покончить жизнь самоубийством.
185
Лоллия Павлина (ум. в 49 г.) славилась своей красотой. Прослышав об этом, Калигула вызвал ее к себе, развел с мужем, военачальником Гаем Меммием Регулом, взял в жены, но вскоре развелся, запретив ей с кем-либо вступать в связь (тем более – в брак). После падения Мессалины некоторые придворные предлагали Лоллию в жены Клавдию, но Агриппина оттеснила соперницу. Осуждена Лоллия была уже после брака Клавдия и Агриппины, причем обвинена она была в гадании о действиях императора, что приравнивалось не к колдовству, а к государственному преступлению. Лоллия была приговорена к ссылке с конфискацией большей части имущества, а уже в ссылке ее по требованию Агриппины принудили к самоубийству (о пытках, которые упоминает далее Дюма, ничего не известно).
186
Ромул взял в жены Эрсилию, а Август – Ливию, хотя обе они были замужем.
187
Имя-титул Август имел женское соответствие – Августа. Впервые это имя получила жена Августа Ливия, которую он по завещанию удочерил. В 50 г. сенат по требованию Клавдия нарек Августой Агриппину, что означало включение ее в императорскую фамилию. Позднее титул августы автоматически давался супругам императоров.
188
Паллант (ум. в 62 г.) – грек-вольноотпущенник, управляющий финансами Клавдия. Во время инцидента с Мессалиной держался в стороне, но после ее убийства стал активно склонять Клавдия в пользу брака с Агриппиной и после этого брака достиг множества почестей и богатства. В конце жизни Клавдий стал раскаиваться в женитьбе на Агриппине и прислушиваться к разговорам (вполне возможно, справедливым) о том, что Паллант – любовник императрицы. Вероятно, именно это послужило побудительным мотивом к тому, что Агриппина отравила Клавдия. Нерон после восшествия на престол стал тяготиться влиянием Палланта и в 55 г. отрешил его от должности управляющего финансами; в следующем году Паллант был обвинен в заговоре против императора, но оправдан; наконец в 62 г. Нерон приказал отравить Палланта, чтобы заодно наложить руку на его колоссальное состояние.
189
Первым мужем Агриппины был Луций Домиций Агенобарб, отец Нерона; вторым – Гай Саллюстий Крисп Пассиен.
190
Нарцисс (ум. в 56 г.) – приближенный вольноотпущенник Клавдия; сначала был союзником Мессалины, но затем именно он рассказал императору о поведении его жены, именно он добился казни Мессалины и ее любовника и впоследствии противился браку Клавдия с Агриппиной, именно он настраивал императора против его последней жены и сообщил ему о связи Агриппины с Паллантом. Заболев, он уехал из Рима на лечение; воспользовавшись его отсутствием, Агриппина отравила мужа; не спрашивая даже разрешения сына-императора, она приказала бросить Нарцисса в темницу, где он вскоре, еще до суда, умер.
191
Имеется в виду Марк Юний Силан (ум. в 54 г.), проконсул провинции Азия, отравленный на пиру по приказу Агриппины (опять же без ведома Нерона) только за то, что этот безвольный и безвредный человек был родным братом жениха Октавии Луция Юния Силана.
– О! Замолчи! – вскричала потрясенная Актея.
– А! Ты говорила со мной об Октавии и Поппее, но не подозревала, что у тебя есть еще одна соперница.
– Молчи, молчи!..
– И не среди ночного безмолвия, не в тихом, таинственном полумраке уединенного покоя подступила она ко мне с этим намерением. Нет, это произошло за трапезой, во время буйного пира, в присутствии моих приближенных: Сенека был при этом, и Бурр, и Парис, [192] и Фаон [193] – все они там были. Она подошла ко мне полуобнаженная, в венке из цветов, среди песен и огней. Именно после этого ее враги, напуганные этими планами, боясь ее красоты, – ведь она красива! – ее враги сделали так, что между нею и мной стала Поппея. Вот! Что ты скажешь о моей матери, Актея?
192
Парис (ум. ок. 62 г.) – актер, вольноотпущенник Домиций, тетки Нерона по отцу, участник увеселений молодого императора, ярый противник Агриппины. Существует версия, что Нерон приказал убить Париса, завидуя его актерскому мастерству.
193
Луций Домиций Фаон (ок. 17 – после 68) – раб отца Нерона, родом из Греции; был освобожден в честь рождения Нерона (при освобождении раб получал родовое имя бывшего хозяина) и приставлен к нему в качестве дядьки; всю жизнь оставался верен Нерону, и именно в усадьбе Фаона Нерон нашел свою кончину.
– Позор! Позор! – прошептала девушка, закрывая руками красное от стыда лицо.
– Да, наш род особенный, непохож на другие, верно? И поэтому, не считая нас достойными звания людей, из нас делают богов! Мой дядя задушил своего опекуна подушкой, а тестя убил в бане. [194] Мой отец на Форуме выбил жезлом глаз всаднику. [195] На Аппиевой дороге он раздавил своей колесницей юношу-римлянина, не успевшего посторониться, а во время путешествия на Восток, куда он сопровождал молодого Цезаря, [196] он за трапезой зарезал столовым ножом вольноотпущенника, отказавшегося пить. О делах моей матери я уже говорил: она убила Пассиена, [197] убила Силана, убила Лоллию Павлину, убила Клавдия, а сам я, последний в роду, [198] я, с кем умрет наше имя, если б был не почтительным сыном, а справедливым императором, убил бы мою мать!..
194
Имеется в виду брат Агриппины Калигула, не просто подопечный, а приемный сын Тиберия (впрочем, последнее оспаривалось: утверждали, что официального усыновления не было, что соответствующий документ – поддельный, составленный уже после смерти Тиберия). По одной из версий, когда Тиберий умирал (или от отравления, или от болезней и старости) и наследник уже принимал поздравления, император вдруг очнулся, и тогда префект претория Невий Серторий Макрон по приказу Калигулы задушил умирающего то ли подушкой, то ли ворохом одежды, то ли еще и сам стиснул ему горло. Отца своей жены, Юнии Клавдиллы (ум. в 37 г.), сенатора Марка Юния Силана (ум. в 38 г.) Калигула приказал казнить по совершенно смехотворному обвинению: тот отказался сопровождать его в морской поездке, якобы надеясь, что император утонет.
195
Имеется в виду родной отец Нерона, Луций Домиций Агенобарб, человек невероятно жестокий.
196
Имеется в виду Калигула, подлинное имя которого было Гай Юлий Цезарь.
197
Гай Саллюстий Крисп Пассиен (ум. в 44/48 г.), консул 44 г., был женат сначала на Домиции, сестре отца Нерона (мужа Агриппины), а с 41 г. – на Агриппине. Отравление Криспа Пассивна весьма вероятно, но не доказано.
198
Нерон действительно оказался последним императором из т. н. династии Юлиев-Клавдиев, потомков – по женской линии и/или по усыновлению – Юлия Цезаря.
Актея испустила ужасный крик и упала на колени, простирая руки к Цезарю.
– Да что это ты? – сказал Нерон, улыбаясь какой-то странной улыбкой. – Неужели ты приняла всерьез то, что было всего лишь шуткой: несколько стихов, которые остались у меня в голове с тех пор, как я последний раз пел «Ореста», [199] перемешались с прозой моих речей? Ну, успокойся, глупый ребенок, успокойся же. Да, впрочем, для того ли ты пришла, чтобы о чем-то просить и чего-то пугаться? Разве я послал за тобой для того, чтобы ты разбивала себе колени и ломала руки? Давай-ка встанем. Кто сказал, что я Цезарь? Кто сказал, что я Нерон? Кто сказал, что Агриппина – моя мать? Все это тебе приснилось, милая моя коринфянка: я Луций, атлет, цирковой возница, сладкоголосый певец с золотой лирой – вот и все.
199
То есть некую трагедию о матереубийце Оресте.