Актрисы старой России. От Асенковой до Комиссаржевской

«У великого артиста нет маленьких ролей, вы это доказали, мастерски исполнив Марту. Мы и не знали, что можно из этой роли сделать подобное».

Но самым важным для певицы было исполнение роли Вани в опере Михаила Ивановича Глинки «Жизнь за царя».

Глинка уже написал для певицы немало замечательных произведений. Это, как уже упомянуто, романсы «В минуту жизни трудную» и «Прости, прости, прелестное созданье!», цыганская песня «Я пойду, пойду косить» и аккомпанемент к цыганской песне «Ах, когда б я прежде знала, что любовь родит беду».

Он помог ей разучить романсы «Утешение» и «Не говори: любовь пройдёт», а также дуэт «Вы не придёте вновь».

Михаил Иванович отдавал приоритет русскому методу исполнения романсов и песен, но советовал Дарье Леоновой для тренировки исполнять и песни зарубежные, в частности итальянские, при этом поясняя: «Хотя мне и не по нутру итальянщина, но она необходима для обработки голоса».

И вот совершенно новая работа. Дарья Леонова вспоминала:

«М.И. Глинка задумал написать третью оперу и сюжет заимствовал из драмы “Двумужница”. На эту мысль навело его мое исполнение его произведений. Я уже говорила, что мой голос очень нравился М.И. Глинке, а главное – он ценил во мне умение исполнять его музыку по одному его намеку. Главная роль “Двумужницы” предназначалась именно мне. Опера, можно сказать, была готова; музыка сложилась у него и нужно было только составить либретто, а так как из прежних знакомых ему либреттистов не было никого – кто умер, а кто уехал за границу, – то он обратился ко мне, говоря: “Найдите мне либреттиста, я хочу написать третью оперу из “Двумужницы”…»

И снова тень Фёдорова. Когда Дарья Михайловна обратилась к нему за помощью, старый интриган, по словам певицы, до сей поры злобствуя, не пощадил «и этого человека, несмотря на его гений, и вот факт, лишивший нас третьей оперы этого великого композитора».

Фёдоров посоветовал Василько-Петрова, совершенно неспособного выполнить эту работу.

Дарья Леонова писала:

«Василько-Петров настолько был некомпетентен в деле писания, что не мог исполнить удовлетворительно того, о чем говорил ему М.И. Глинка, и делал совсем иное, что-то несообразное, а самое главное – по своему плану. Тогда М.И. Глинка просил меня найти ему другого либреттиста, говоря: “Опера у меня вся тут, в голове, дайте мне только либреттиста и через месяц опера готова”. Гениальность М.И. Глинки давала ему возможность создавать сразу и способ его сочинять замечателен: он не писал клавираусцуга, а прямо всю партитуру и голос, и оркестр. И для такого-то композитора я не могла в Петербурге найти либреттиста! Федоров, конечно, нарочно рекомендовал бездарного Василько-Петрова, это несомненно. Да и во мне самой некоторые желали поколебать веру в гений М.И. Глинки. Капельмейстер Лядов, например, когда я сообщила ему о затруднении найти хорошего либреттиста, говорил мне, что М.И. Глинка уже исписался, что ничего больше он уже сделать не может. И другие артисты поддерживали его в этом, сама же я не могла иметь самостоятельного взгляда; читатель знает, как я сделалась артисткой и, не сознавая того сама, поддавалась влиянию этих гнусных и ложных мнений. М.И. Глинка, не найдя себе хорошего либреттиста, уехал за границу, и, таким образом, эта третья опера его осталась ненаписанною».

То есть личная обида Фёдорова, причём обида, не имевшая под собой никакой почвы, привела к тому, что великий русский композитор не смог представить целую оперу, а значит, музыкальное искусство недосчиталось шедевра.

М.И. Глинка

Мы не можем судить об отношениях Глинки и Леоновой. Леонова в своих мемуарах крайне скрытна и почти не касается любовной темы, кроме тех случаев, когда это необходимо для сюжетного построения мемуаров. Тем более очень интересны многие её наблюдения и оценки, в частности оценка Михаила Ивановича как человека.

«Здесь будет кстати сказать несколько слов о возвышенной натуре о об особенностях характера М.И. Глинки. Я бывала у него часто и видела, следовательно, его в частной жизни, где, конечно, всегда характер человека выражается яснее. Так, например, раз мне не пришлось дня два быть у М.И. Глинки. Прихожу и вижу изменение в квартире. До этого у него было два кабинета. Теперь один кабинет, поменьше, преобразился в клетку. Поставлена в нем решетка, за которой пол усыпан песком, расставлены деревья и штук сорок певчих птичек разных сортов поселены в этой большой клетке. Было это в марте. На вопрос мой, как это сделалось в такое короткое время и для чего, он отвечал: “Я устроил это для того, чтобы птички эти наводили меня на новые сочинения; мне довольно одного чириканья какой-нибудь птички, чтобы создать из этого целую музыкальную фантазию”.

В другой раз прихожу и опять вижу изменение в квартире. Надо заметить, что М.И. Глинка жил с сестрой своей Людмилой Ивановной Шестаковой. Они занимали целый этаж; вход направо к ней, налево к нему, а квартира была общая. Так, в этот раз, когда я пришла, вижу, что от передней отгорожена половина и устроена кухня, в которой готовит новая кухарка. Дверь же к сестре заперта. Когда я спросила М.И., что это значит, он объяснил мне, что пожелал пожить своим хозяйством, потому что нашел прекрасную кухарку. Он пригласил меня обедать. Кухарка была шведка и действительно очень искусна. Обед был превосходный, приготовлен лучше всякого повара. Конечно, через неделю или полторы все это уничтожилось и жизнь потекла по-прежнему».

Конец ознакомительного фрагмента.