Аквамарин

Она швыряет планшет на стол перед собой.

– И теперь объясни мне, почему я за это не должна поставить тебе неуд?!

Но Майрону Картеру, который всегда утверждает, что он редкостный счастливчик, не приходится отвечать. Именно в эту секунду дверь с грохотом распахивается и в класс врывается миссис Ван Стин, директриса школы. По ней видно, что она просто вне себя. Она частенько бывает вне себя, поэтому ее любят называть Паровой Машиной. Но сегодня Паровая Машина практически готова взорваться.

– Извините за вторжение, коллега, – начинает она, и при этом возникает ощущение, что еще чуть-чуть – и у нее из носа и ушей начнут вырываться клубы пара. – Я бы ни за что не стала этого делать, если бы у меня не было веской причины.

– Конечно-конечно, миссис Ван Стин, – тут же отвечает миссис Дюбуа. Она сама выглядит напуганной. Ван Стин встает перед классом, ее гневный взор переходит с одного ученика на другого. Наступает звенящая тишина. Все с трепетом ждут, что же сейчас произойдет. Ее взгляд находит меня и – останавливается.

– Лидс! – ревет директриса. – Саха Лидс!

У меня внутри всё леденеет.

– Как тебе вообще могло прийти в голову утверждать, что твои одноклассники столкнули тебя в бассейн для рыбы перед Тоути-холлом?

3

Все уставились на меня. Кажется, что мир сузился до одних глаз. Я не знаю, что сказать, и поэтому не говорю ничего. Да я и не смогла бы из себя выдавить ни слова. Миссис Ван Стин перестает сверлить меня взором, упирает руки в свои могучие бока и окидывает взглядом весь класс, набирая побольше воздуха в легкие.

– В этой школе, – внезапно выдает она театральным шепотом, – царит дух неотрадиционализма, а значит, братства и взаимного уважения. Все наши усилия служат благородной цели поднять всеобщее качество жизни и поддерживать на самом высоком уровне. Каждый день мы учим вас быть готовыми прийти на помощь и уважать ценность человеческой жизни. И это нам прекрасно удается: много наших выпускников выбирают работу в медико-санитарной службе или службе спасения на водах.

Ее голос буквально сочится пафосом. Если бы от пафоса оставались пятна, пол в классе был бы испорчен навсегда.

– Конечно, без ссор не обходится, – продолжает она. – В конце концов, юность – время страстей и гормональных бурь, с которыми бывает непросто совладать. И всё же я с уверенностью заявляю, что норма повседневного общения в этой школе – улаживание конфликтов в диалоге, а не при помощи насилия.

Она даже и не подозревает. То есть вообще не имеет ни малейшего понятия. Ее взгляд снова устремлен на меня, глаза гневно сверкают.

– И при всём том, – продолжает она, шаг за шагом подходя ближе ко мне, и теперь ее голос грохочет, как раскаты грома, – утверждать, что одноклассники столкнули тебя в воду и бросили на произвол судьбы… Это такая подлая клевета… Это просто чудовищно. Чу-до-вищ-но. Никто в этой школе… я повторяю: никто!.. не поступил бы так.

Миссис Ван Стин нависает надо мной.

– Что ты можешь на это сказать? – грохочет она мне в лицо.

Я всё еще парализована, но как-то мне удается открыть рот.

– Я ничего такого никогда не утверждала, – выдавливаю из себя.

– Что? – Ее глаза вот-вот вылезут из орбит. – Эту историю пересказывают во всех классах. Якобы тебя вчера столкнули в бассейн для рыбы, столкнули одноклассники, которые прекрасно знают, что ты не умеешь плавать.

– Я ничего такого не говорила, – повторяю я.

– Тогда откуда же все эти слухи?

– Не знаю.

И я действительно не знаю.

В этот момент в классе раздается звонкий голос:

– Это я. Я рассказал.

Оборачиваются все. Директриса, миссис Дюбуа, ученики и я. И все смотрят на обладателя голоса. Это Пигрит Боннер, тщедушный мальчишка с кожей цвета чая с молоком. Он где-то полгода как перешел в наш класс, после зимних каникул, и до настоящего момента ничем особо не выделялся, кроме того, что часто носил одежду из современных синтетических материалов, которая здесь, в Зоне, не особо приветствуется. К тому же он на год младше нас, потому что перепрыгнул один класс, но при этом контрольные пишет лучше всех.

И вообще, до этой минуты он не очень-то много говорил.

– Ты? – переспрашивает директриса. – Ну и почему ты это сделал?

– Потому что это правда, – объясняет Пигрит, глядя ей прямо в лицо. – Я сам это видел.

Я понятия не имею, как он мог видеть то, что произошло. Там никого не было. Никого, кроме Карильи и ее банды. Ну, и меня, само собой.

Но у директрисы теперь проблема. Пигрит вообще-то сын Джеймса Вильяма Боннера, известного историка, и Сихэвэн очень гордится тем, что его удалось переманить из Мельбурнской метрополии. Пигрит – странноватый тип, но его тоже нельзя трогать, как и Карилью.

Миссис Ван Стил с шумом выдыхает, судорожно пытаясь сообразить, что же ей теперь делать. Звучит это так, будто выпускают воздух из паровой машины.

– Мы продолжим этот разговор у меня в кабинете, – решает она наконец. – Вы оба – за мной.

Директриса несется вперед, она напоминает разъяренного носорога, которого я однажды видела в фильме про вымерших животных. Путь ей никто не преграждает, коридоры и лестницы безлюдны. Мы с Пигритом еле поспеваем за ней.

– Почему ты это сделал? – шепчу я ему.

– Что?

– Рассказал!

Он смотрит на меня снизу вверх и повторяет:

– Потому что это правда.

Как будто бы это всё объясняет. Я чувствую, как во мне поднимается волна злости.

– Если ты всё видел, то почему же меня не вытащил?

Он приподнимает брови.

– Я пытался, – говорит он. – Но ты оказалась слишком тяжелой. Я не смог.

Миссис Ван Стин резко останавливается и оборачивается к нам.

– Ну-ка тишина! Не хватало еще, чтобы вы сговорились!

Я потрясена. Внезапно мне начинает казаться, что смутно припоминаю, как чьи-то руки хватают меня и как кто-то пыхтит и кряхтит, пытаясь вытащить меня наверх. Мою злость как ветром сдуло. Я хотела бы дать Пигриту понять: мне жаль, что я так накинулась на него. Но не решаюсь сказать что-либо вслух. Молча мы идем за директрисой в ее кабинет и усаживаемся на стулья, на которые она нам указывает.

Она сразу переходит к делу:

– Итак, Пигрит Боннер, рассказывай. Что же ты якобы видел?