Аквамариновое танго

– Ой, мама, – пролепетала Бланш и зачем-то двумя руками вцепилась в свою сумочку.

Комиссар побледнел, покраснел, заметался, стал звонить по всем номерам и скликать сотрудников. Выяснилось, что со вчерашнего дня Анри никто не видел, но никто этому не удивился, так как всем было известно, что ему поручили следить за тем, чтобы с Жерве ничего не случилось…

– Даю вам слово, – проговорил комиссар, поворачиваясь к Амалии, – мы найдем его!

– Жерве? – рассеянно отозвалась Амалия. – Конечно, Жерве вы найдете – в не слишком живом состоянии, как я думаю. – Она рухнула на стул. – Мадемуазель, будьте так добры, подайте мне стакан воды… Все эти треволнения совершенно выбили меня из колеи.

– Что это у вас за пластинка? – не удержалась Бланш, наливая воду из графина.

– Пластинка? Это, в общем, то, что подсказало мне правильное решение… Если вы найдете патефон, я все вам объясню.

Присмиревший Бюсси велел послать за патефоном.

– В общем, все, как всегда, оказалось очень просто, – пояснила Амалия, доставая пластинку из конверта. – Это «Аквамариновое танго», первое издание. Поет, разумеется, Лили Понс.

Зашуршала пластинка, и невидимый оркестр отыграл вступление…

Не уходи!И слово эхом стало.Не уходи!Пришло ко мне опять.Не плачь!Смеясь, сказал мне дьявол.Не плачь!И тихо капает слеза.Забудь!И слово-незабудка —Забудь!Растаяло, как старая печаль.Люби!И пожилая проститутка —Люби!Идет к тебе из-за угла.Люблю!Тебя, твой голос и улыбку.Прости!Но ты уходишь навсегда…Не ждуУ тихо скрипнувшей калитки,Уйди!Не плачь, полночная звезда!

Комиссар мрачно поглядел на Амалию.

– Не хочу показаться невежливым, – начал он, – но сейчас это танго все знают наизусть… и в нем не упоминается никакого имени.

– Это потому, что вы слушали только саму песню, но не обратили внимания на посвящение, – парировала Амалия. – А оно напечатано на конверте. – Она перевернула конверт. – «Аквамариновое танго». Слова и музыка Лили Понс. Исполняет Лили Понс. Оркестр… ну, это мы опустим… Вот: «Посвящается самому лучшему Анри на свете, когда он станет большим». Самый лучший Анри на свете, понятно вам? Лили Понс понимала, что она виновата, и пыталась хоть как-то загладить свою вину. Поэтому лучшую свою песню, самую знаменитую – как минимум, одну из самых знаменитых – она посвятила сыну. Это единственное посвящение, которое вообще присутствует в ее песнях…

Бланш шумно вздохнула.

– Потрясающе… Я же столько раз слышала эту вещь… Но… я все думала… – Она долго мялась, но потом решилась. – Почему танго – аквамариновое? Там нет ни слова об этом…

– О-о, – протянула Амалия, – это маленькие хитрости маркетинга… Лили Понс назвала свою песню просто: «Танго разлуки». Ее импресарио, Оноре Парни, сказал, что танго разлук имеется сколько угодно, и предложил дать название «Аквамариновое танго». Мол, оно звучит необычно, и люди сразу его запомнят… Лили со свойственной ей прямотой сказала, что это не название, а чушь, но Оноре настоял на своем. Обо всем этом мне рассказала Ева Ларжильер…

– Боже мой, – вздохнул Бюсси, – ну что нам стоило раньше обратить внимание на это посвящение…

И он опять схватился за телефон, пытаясь отыскать неуловимого Анри Лемье.

Глава 29 Письмо

«Госпожа баронесса,

мне бы хотелось объясниться, чтобы вы не считали меня преступником. Мне, в общем, все равно, какого мнения обо мне остальные, но я не хотел бы, чтобы у вас осталось обо мне превратное впечатление.

Говорят, брошенные дети вырастают какими-то особенно несчастными, но я никогда не чувствовал себя несчастным. У меня были родители – Ашиль и Сильви, тогда с ней было куда легче, чем сейчас. Кроме того, от Ашиля я узнал, что моя настоящая мама – Лили Понс. Это меня обрадовало, потому что я слышал ее песни, и они мне нравились.

Когда у нее появились деньги, она захотела со мной встретиться, и Ашиль это организовал. К сожалению, Сильви прознала о том, что я увиделся с матерью, и это послужило одной из причин напряжения, которое появилось между моей приемной матерью и мужем. Она была (и есть) большая собственница. Она считала, что раз она забрала меня к себе, Лили больше не имеет на меня никаких прав и не должна вообще со мной встречаться. Вы можете сами навестить Сильви в Авиньоне, но я не сомневаюсь, что она расскажет всю историю немного по-другому, напирая на то, что я оказался неблагодарным, а муж вообще не оправдал ее ожиданий.

Лили однажды сказала мне (и я ей верю), что если бы у нее в 1900 году были деньги, она бы никогда меня не бросила. Но ее мать тогда серьезно заболела и не могла мной заниматься, сама Лили не имела за душой ни гроша… в общем, она отдала меня в семью знакомых. Ей было тяжело, она потом говорила мне, что чувствовала себя виноватой. Впрочем, я давно ей все простил.

Когда Сильви развелась с Ашилем и увезла меня в Авиньон, она постаралась прервать все мои контакты с Лили. Вскоре приемная мать вышла замуж за довольно никчемного типа и настояла, чтобы я взял его фамилию. Так из Анри Герена я превратился в Анри Лемье. Мать присылала мне чудесные подарки, но Сильви их выбрасывала. Я однажды узнал об этом и устроил страшный скандал. А через некоторое время Лили умерла.

Я узнал о том, что она покончила с собой, хотя Сильви всячески пыталась скрыть от меня ее смерть… но это было просто глупо. У меня в голове не укладывалось, как Лили могла застрелиться, как она могла бросить меня одного. Потом в Авиньон приехал Ашиль Герен и тайком встретился со мной. Он сказал, что дело нечисто, и Лили, похоже, убили. Но толком там ничего не разберешь – все врут и выгораживают друг друга. Он был уверен только в одном – в том, что Лили не могла покончить с собой. Она хотела забрать меня к себе, заплатив Сильви большие деньги, и начать новую жизнь.

Все, что осталось у меня от матери, – ее чудесный голос на пластинках, несколько вещей и «Аквамариновое танго», которое она мне посвятила. Потом я получил письмо от Ашиля Герена. Он писал, что не может смотреть, как меня обобрали и оставили без гроша. Как вы помните, права на песни достались Жанне Понс, а деньги прибрали к рукам Делотры… Ашиль писал, что встретится в Булонском лесу с одним человеком и поймет окончательно, что там произошло. Но, как вам уже известно, из Булонского леса он не вернулся. Он переоценил свои силы, и Одетта Делотр, которую он хотел разговорить под предлогом шантажа, застрелила его.

Мой второй отчим тем временем удрал, прихватив с собой почти все деньги семьи. В общем и целом, винить его я не могу – жить с Сильви было непросто. Когда-то она мечтала дать мне блестящее образование, но бегство отчима спасло меня, так как у нас осталось мало средств, и я решил, что пойду работать в полицию. Я не знал, каким образом сумею раскрыть убийство моей матери и исчезновение Ашиля, но я был уверен, что при надлежащем упорстве как-нибудь добьюсь своего.

В Авиньоне было страшно скучно, но начальство ценило мое усердие, а еще больше то, что я никогда не создавал им никаких проблем. Я казался им идеальным служащим. Целыми днями я отстукивал на машинке всевозможные рапорты и выслушивал жалобы сослуживцев на их жен и их рассуждения о рыбалке, политике и коммунизме. И когда я завел речь о том, что у меня слабые легкие и нельзя ли будет как-нибудь устроить мой перевод в Ниццу, начальник сказал, что посмотрит, что можно сделать. Мне хотелось вернуться в город, в котором родился я и моя мама. Кроме того, я хотел отделаться от Сильви и зажить своей жизнью. Третьей причиной было то, что я мечтал попасть в парижское полицейское управление, а из сонного Авиньона сделать это было невозможно. В Ницце у полиции куда больше работы, а значит, куда больше поводов отличиться.

Оказавшись в Ницце, я сразу же выяснил, что Рошары, служившие в замке, где умерла моя мать, живут здесь и держат кафе. Я узнал, что у них появились деньги после смерти Лили, и сделал свои выводы. Но начать я все же решил не с них, а с адвоката Гийо. Тогда я считал, что мою мать могли убить только из-за наследства. Рошары, конечно, могли заработать на ее смерти, но мне казалось маловероятным, чтобы они сами ее убили. Я тогда уже наловчился распутывать убийства и решил применить свои навыки и в деле Лили.

Могу похвалить себя – ни когда я убил Гийо, ни когда я прикончил Парни и имитировал пожар, никто даже не заподозрил, что имело дело убийство. Собственно говоря, я хотел лишь получить у них точные сведения, но был готов к тому, что только страх смерти вынудит их к откровенности. Гийо сразу же попытался говорить со мной омерзительным адвокатским языком, который я и так терпеть не могу… Он доказывал мне, что я не имею никакого права вообще его допрашивать, но когда я стал заталкивать его голову в воду, сразу же забыл про права и стал кричать, что он тут ни при чем, это была идея Парни, он вообще ничего не знает… Я утопил его, тщательно уничтожил все следы своего пребывания и ушел. В следующий раз, отпросившись в Ницце с работы – якобы для того, чтобы навестить мать, – я опять отправился в Париж. На этот раз я взялся за Парни, но толстяк вообще не оправдал моих ожиданий. У него оказалось больное сердце, и когда я стал угрожать ему, он просто-напросто умер. Я сымитировал пожар и удалился. То, что я успел узнать у обеих жертв, навело меня на мысль, что никто толком не знает, что там произошло, но при этом убийцей оказался явно кто-то из своих. Я составил полный список всех, кто тогда находился в замке, и решил, что в самом худшем случае я просто убью их всех одного за другим – хоть один из них да окажется тем, кто мне нужен. А так как я по натуре человек методичный, то сделал 17 человечков – по числу подозреваемых. Сюда входили Оноре Парни, Сезар Гийо, Антуан Лами, Эрнест Ансельм, Андре Делотр, его жена Люсьенн, Жером Делотр и его жена Одетта – я не сомневался, что эта изворотливая особа сумела бы пролезть в замок, если бы у нее возникла такая необходимость. Также я не забыл Жана Майена, доктора Анрио, Жозефа и Савини Рошар, горничную Мари, садовника Жюльена, Жака Бросса, Бернара Клемана и Стефана Эриа. Ашиля я исключил, потому что не сомневался в том, что он уже мертв. Кроме того, я никогда не верил, чтобы он мог причинить зло моей матери. Вид человечков, стоявших на полке, забавлял меня, но, чтобы не путаться, я взял двух, которые изображали тех, кого я уже убил, и отрезал им головы. Странным образом мне сразу же стало немного легче.

Следующими в моем списке стояли супруги Рошар, и, чтобы настроить их на нужный лад, я сначала послал анонимное письмо. Если они обратятся в полицию, думал я, то попадут ко мне, и я в любом случае сумею их разговорить. Но тут мои планы нарушились. Я узнал об убийстве Жозефа Рошара, и мало того: прибыв на место, я увидел возле тела листок с надписью: «Номер три».

Боюсь, вы не можете представить себе, что такое лелеять месть, обдумывать малейшие детали и вдруг столкнуться с тем, кто грубо пытается занять твое место… Я был в ярости и, конечно, совершил глупость: просто забрал листок и спрятал его. Увы, ваши показания не оставляли сомнений в том, что вы тоже видели листок и запомнили то, что было на нем написано. Однако покамест меня никто не подозревал.

Вскоре была убита Савини Рошар, и номер на зеркале, написанный красной помадой, не оставлял сомнений в том, что кто-то пытается имитировать мои действия. Я из кожи вон лез, пытаясь вычислить этого человека, но он ускользал от меня. Не будут описывать, как я вел следствие, – вы любезно согласились помогать мне и сами все видели. Я не оставлял надежды поговорить с Лами до того, как до него доберется мой двойник, но увы: Лами был убит, и опять не мной. Однако паника, мелькнувшая на лице Ансельма, когда он увидел мое письмо в почте отчима, подсказала мне, что он может быть к этому причастен.

Тут произошло убийство Жанны Понс, и мне пришлось принять кое-какие меры. Дело в том, что Жанна знала о моем существовании. Она не знала мою нынешнюю фамилию, но на стене у нее висело фото, где я сижу на скамейке рядом с матерью. Вы с вашей проницательностью, боюсь, непременно бы им заинтересовались… Так что, прибыв на место преступления, фото я незаметно снял.

Одетту Делотр я убил совершенно обдуманно, и ничуть об этом не сожалею. На ее глазах я убрал в ящик стола револьвер. Я не сомневался, что с ее характером она непременно попытается им воспользоваться. Она не знала, что он не заряжен, и стала угрожать мне. Когда она нажала на спуск и выстрела не последовало, она чуть не заплакала. Я отобрал револьвер у нее, зарядил его, обернулся к ней и выстрелил в упор. Когда она упала, я вложил оружие в ее руку. Конечно, вам и комиссару я изложил немного другую версию, но, поверьте, я никогда не был настолько самонадеян, чтобы оставлять заряженное оружие в пределах досягаемости преступника, особенно если он – убийца. Однако сначала я заставил Одетту сознаться в убийстве двух человек. Смерть Жанны Понс была мне по большому счету безразлична, но убийство Ашиля я ей не простил. Детали, с помощью которых я заставил ее сознаться, взяты из его письма мне – свидание в Булонском лесу, к примеру. Вам, конечно, я ничего об этом письме не сказал, а назвал источником сведений сожительницу Ашиля (которая давно забыла о нем).

Когда я преследовал Эрнеста Ансельма, который сбежал в одежде своей матери, я колебался между желанием задержать его – и желанием убить. Я выбрал убийство, потому что не сомневался, что ему так или иначе удастся выпутаться. Я вошел в купе и зарезал его, потом быстро вышел, снова постучал и вошел второй раз. Так как он был мертв, а я пытался прощупать пульс, никто не удивился, что моя одежда оказалась испачкана его кровью. Но мои нервы были уже на пределе. Из семнадцати человечков остались только девять, и если бы не вы, боюсь, я бы не удержался и перебил их всех. Это было тем более глупо, что на самом деле убийца моей матери не находился в их числе.

Не знаю, чего мне стоило сдержаться и не убить Жерве на месте, когда вы в своей спокойной манере неопровержимо доказали, что это он убил Лили. Все упростил комиссар Бюсси, когда велел мне не выпускать его из виду. Но я отлично понимал, что вы меня непременно разоблачите и это только вопрос времени. Будь Жан Майен понаблюдательнее, он бы давно вспомнил, что видел меня на могиле Лили Понс – я часто ездил туда. Я уж молчу о посвящении «Аквамаринового танго», о том, что в моем досье, которое находится в полиции, были подробные данные о моих приемных родителях, о том, что я был усыновлен, что я родился в Ницце в 1900 году… Даже Ева Ларжильер могла меня выдать, если бы вспомнила, что моя мать, как и я, терпеть не могла рыбу.

Вот, наверное, и все. Больше мы с вами никогда не встретимся – по крайней мере, я собираюсь позаботиться об этом. Я дарю вам бумажных человечков, которые остались в живых, и их никчемные жизни. Я знаю, что при других обстоятельствах я мог бы быть богатым и считаться законным сыном Лили, но жизнь не признает сослагательного наклонения. Я знаю, что, умирая, моя мать думала обо мне, и это мое главное утешение. Ведь «бедный Ан…», о котором она говорила, – это я. Сам не знаю, как мое лицо не выдало меня, когда вы рассказывали, что именно вам удалось узнать у Жана Майена…

В общем, все получилось так, как она писала в своих стихах:

Каждый топчет одну дорогу,Каждый видит одну звезду,Каждый ищет одну недотрогуИ в бреду зовут лишь одну.Прощайте.Весь ваш Анри Лемье,бывший инспектор полиции г. Ницца.

P. S. Машинка, на которой я печатал письма, до сих пор стоит в моем кабинете в Ницце. Я напечатал сразу несколько штук и рассылал их по мере необходимости. Бюсси может запросить комиссара Оливьери, чтобы он отдал ее для следствия».

Амалия дочитала письмо и, взяв конверт, высыпала на стол девять фигурок бумажных человечков. На спине каждого было написано имя: «Андре Делотр», «Мари Флато», «Доктор Анрио» и так далее.

– Как вы думаете, – решился Эрве, – его все-таки найдут?

Амалия покачала головой.

– Нет. Он слишком умен и слишком хорошо знает систему изнутри. И ему отлично известно, где именно можно затеряться так, чтобы тебя никогда не нашли.

– Он ни разу не допустил ошибки, расследуя убийства, – подала голос Ксения. – Даже когда у него не было никаких доказательств, он всегда арестовывал именно того, кто действительно был виновен. Мама, это оттого, что он сам убийца?

– Может быть, – рассеянно ответила Амалия. – Очень даже может быть… Кажется, в дверь звонят. Наверное, это ваши друзья.

Через минуту в гостиную вошли Габриэль и Бланш.

– У меня новости, – объявил журналист. – Тело Леона Жерве нашли на одной из парижских свалок. Его убили несколькими ударами по голове, причем… ну… фактически снесли полчерепа. Полиция ведет расследование…

Бланш поежилась.

– По правде говоря, меня уже утомили эти убийства, – пожаловалась она. – Может быть, поговорим о чем-нибудь другом? Вечером мы собирались идти на танцы…

– Не исключено, что там будут играть «Аквамариновое танго», – заметил Эрве с улыбкой. – Ты готова вновь его услышать?

– Нет, – призналась Бланш. – Не думаю, по правде говоря…

– Тогда пойдем в кино, – сказала Ксения, поднимаясь с места.

– Присоединяюсь к предложению! – весело объявил Габриэль и взял Бланш под руку.

Когда все четверо ушли, смеясь и перебрасываясь шутками, Амалия подошла к окну. В вечернем небе над Парижем искрилась одинокая звезда. По улице пролетали автомобили, в темной воде Сены дрожали отражения светящихся фонарей. Кто-то в соседнем доме включил радио, и до Амалии донеслись слова песни:

Она летит над морем,Летит над океаном,И кличет капитанаНебесная жена…