Аквариум. Геометрия хаоса
Шрифт:
Обсудив боевое прошлое «Аквариума», мы переключились на вторую тему — о роли пиар-кампаний и рекламы в музыкальной индустрии. Дело в том, что знакомые редакторы попросили меня сделать интервью с БГ для нового глянцевого издания «Рекламный мир». В разговоре присутствовала явная интрига — никто из журналистов этой темы с Гребенщиковым прежде не касался. Дальнейшие события подтвердили правильность моих предположений.
«Реклама выходящего в свет произведения искусства нормальна и необходима, — рассуждал Борис. — Это украшает жизнь. Меня с детства устраивала система, при которой в тот день, когда выходит новый альбом любимой группы, все бегут в лавку и его покупают. Если бы я вырос на
Мне казалось, что со стороны эта беседа выглядела немного сюрреалистично, в духе классических полотен Ивана Генералича. В респектабельном офисе сидят несколько космонавтов и рассуждают о второй реальности: о прямой и косвенной рекламе альбомов, о public relations, об особенностях дистрибуции. О том, чего в России ещё толком не существовало. Ближе к концу разговора к нам подключился Миша Гольд, который поведал о поддержке «Навигатора» Комитетом по культуре Санкт-Петербурга, а также о финансовой помощи банковских структур и, в частности, «Тверьуниверсалбанка». Представить себе участие таких мощных ресурсов в жизни «Аквариума» несколько лет назад было совершенно невозможно.
«К этому проекту мы готовились давно и постоянно искали приемлемые формы сотрудничества, — объяснял Гольд. — Ведь “Аквариум” — существо самостоятельное, никогда не жившее ни с кем вместе и никогда не бывшее кому-то что-то должным. Группа умеет делать музыку, умеет продвигать её на рынке, но пока ещё мы не умеем правильно работать с деньгами».
Выслушав этот поток откровений, я неожиданно для себя предложил Михаилу пойти выпить пива, а заодно научить его «работать с деньгами». «Yes!» — с энтузиазмом отозвался коммуникабельный Гольд.
Буквально через полчаса Гребенщиков оказался на каком-то телеэфире, а мы с Мишей уничтожали холодное пиво у меня дома на Шаболовке. В ярких красках я расписывал ему пресс-конференции по книге «Золотое подполье», а также упомянул тиражи журналов и газет, в которых вышли материалы о ней. Меня послушать, так это было пиздец как круто — просто Дмитрий Дибров какой-то. Или Леонид Парфёнов. В результате директор «Аквариума», которому было не чуждо всё яркое и театральное, неслабо впечатлился. Разрушение сознания питерского гостя довершил авторский экземпляр книги, подаренный ему прямо на кухне. О пафосе дарственной надписи стыдливо умолчу.
«Слушай, а ведь у нас в Москве сейчас столько дел, а с прессой работать некому», — задумчиво произнёс Миша. Судя по всему, его мысли витали в каких-то неведомых фудзиямах, что в данной ситуации было неплохо. Неторопливо дожевав курицу и подумав ещё несколько минут, Гольд вздохнул и наконец-то решился.
«А давай-ка ты поработаешь с нами по “Навигатору”, — сказал он, почесывая макушку. — Пресса, радио, газеты, журналы — ну, ты всё знаешь».
Я, мягко говоря, не сильно сопротивлялся. «Аквариум» мне нравился, «Навигатор» нравился. И ушлый Гольд, несмотря на всю комичность ситуации, тоже нравился. Вручая предоплату, он заявил: «Предлагаю договориться прямо на берегу. Пусть Гребенщиков о нашей сделке ничего не знает. Всё равно он в этих делах не слишком понимает, ему бы только песни писать. Ты будешь спокойно делать публикации, а Боря пусть думает, что это происходит само собой».
Я настолько охренел от услышанного, что согласился без лишних слов. После чего Гольд мгновенно растаял в пространстве, а по радио «Божья коровка» продолжала петь про гранитный камушек в груди.
К середине девяностых музыкальный рынок в России сильно оживился. Во-первых, появилось
множество лейблов, которые с небывалым энтузиазмом принялись тиражировать компакт-диски и кассеты с архивными композициями «Аквариума», в том числе — записанными в студии на Фонтанке. Самой крупной из таких компаний оказалась фирма «Триарий», которая подготовила официальное переиздание классических альбомов — от «Треугольника» до «Равноденствия». А это значило, что, как пел когда-то Гребенщиков — «время любви пришло».Во-вторых, летом и осенью 1995 года страну накрыло целой волной новых глянцевых журналов — от «ОМа» и «Амадея» до «Матадора» и «Птюча». Издания старой школы — «Огонёк», «Эхо планеты», «Московский комсомолец», «Известия» и «Комсомольская правда» — начали регулярно писать о современной музыке. К ним добавились новые журналы про аппаратуру и звук, а также англоязычная пресса, ориентированная на переехавших в Россию иностранцев. Кроме того, в эфире появились первые FM-радиостанции, и резко активизировалось музыкальное телевидение. В воздухе носились флюиды новой эпохи, и прозевать их я не имел морального права.
Работа закипела. Эксклюзивную фотосессию с Гребенщиковым делал мой приятель — фотохудожник Серёжа Бабенко, прямо во время интервью. Снимки были репортажные, но с настроением. С ними мы и работали дальше — в частности, с изданиями, анонсирующими презентацию «Навигатора» в ДК Горбунова. В тот момент мне казалось, что работа по новому альбому будет лёгкой прогулкой. Я наивно полагал, что если мне нравится «Аквариум», то его автоматически полюбят и мои приятели из профильной прессы.
Но не тут-то было. Как говорят в народе, поспешишь — людей насмешишь. Глубокое погружение в архивы «Аквариума» ввело меня в состояние ступора. Во-первых, в течение последних месяцев о группе никто не писал — словно её не существовало на свете. Худо-бедно команда Гребенщикова упоминалась в течение предыдущего, 1994 года. Но мнения о её творчестве носили, мягко говоря, полемичный характер.
«Последние альбомы “Аквариума” вызывают неадекватную реакцию — как у публики, так и у музыкальных критиков, — писал “Московский комсомолец”. — Эту группу сейчас любят не за новые песни, а просто за то, что она есть. От музыкантов по большому счёту никто не ждёт неожиданных откровений. Публике за глаза хватает того, что было написано несколько лет назад».
Но это были ещё ягодки. Цветочки, выросшие после совместных выступлений «Аквариума» с Дэвидом Бирном, смотрелись гораздо пессимистичнее.
«Результат получился ужасным, — огласил в “Московской правде” свой приговор Липницкий. — Я никогда не обнаруживал в раздевалке ленинградцев столь подавленной атмосферы, как после концерта 11 октября 1994 года… Русские в двадцатом веке так растратили себя, что на исходе столетия быстро утомляются и рано стареют. БГ, будучи на год моложе Дэвида Бирна, на концерте выглядел пенсионером на фоне поджарого и ожесточённого ритмом американца. БГ вещает о новых (с его точки зрения) для России истинах с Востока на удручающе старомодном музыкальном языке. Удел “Аквариума” сегодня: марши и романсы. Но, как вы понимаете, с ленинградским качеством».
Так получилось, что я присутствовал на обоих выступлениях в ДК Горбунова, и разница между уровнем артистов была колоссальной. Бывший лидер Talking Heads, не сильно напрягаясь, высокохудожественно втоптал в паркет все идеалы юности. Мне говорили, что после одного из концертов Борис беспощадно напился, и мудрый Липницкий в своей статье талантливо объяснил почему.
Дальше было ещё хуже. После выступлений с Бирном «Аквариум» сильно лихорадило и часть концертов была отменена. Об этом я узнал случайно, прочитав откровенное интервью Бориса в одной из архангельских газет. Материал датировался декабрём 1994 года, и, похоже, группа переживала тогда сильнейший раздрай.