Аквариумная любовь

— Это из Лиссабона…

Он смотрит минуту, а потом медленно открывает его. При виде обложки, на которой улыбаются пятеро смуглых парней с электрическими гитарами, он довольно хмыкает.

— Спасибо, — громко говорит он и убирает подарок во внутренний карман.

— Это какая-то местная группа, — поясняю я.

— Понятно…

Сеппо встает.

— Ну… мне пора на работу. Пока.

— Пока.

Он идет в коридор тяжелой поступью, так что в окнах дребезжат стекла. Я слышу, как за ним захлопывается входная дверь. Вот и попрощались. В пять часов я уезжаю в Тампер.

Я сижу одна на кухне, пью остывший кофе и смотрю на улицу. И снова думаю о Йоуни — что ему нравится просто быть, что все его существование наполнено детской радостью, что он умеет в любом деле найти что-нибудь приятное для себя. Он всегда кричит «привет» выскакивающему из тостера хлебцу, потому что «у него тоже есть чувства», а поджаренный хлебец с хорошим настроением гораздо вкуснее, чем хлебец, настроение которого на нуле. Он придумывает для меня всякие сюрпризы и прячет маленькие подарки везде, где только можно. Он с жадностью смотрит мне в лицо, когда я открываю его подарки. Часть из них он тайком стащил из магазина, но не испытывает по этому поводу ни капли вины.

Просыпаясь, он первым делом думает: «Чем бы таким мне сегодня заняться?..»

Я люблю его до беспамятства, до боли в мышцах. Но в постели я с ним не получаю удовольствия.

Мы больше никогда не сможем любить друг друга, как прежде, больше не будет настоящих искренних мгновений. Мы слишком далеко зашли и оказались в тупике. Или точнее, я. Это я во всем виновата, с меня все началось.

Я подумала, какими пошлыми теперь кажутся мне разговоры о том, что в постели все уладится само по себе, лишь бы только все остальное было в порядке. Что если люди в духовном плане подходят друг другу, то и в сексе все будет хорошо. Что секс объединяет двух людей. Ни хрена. Некоторых он только разъединяет. Нас, например.

Я в панике вскочила со стула и бросилась к телефону. Набрала номер Йоуни. Не отвечает. Набрала снова. Опять ничего. Я решила позвонить на радио — он говорил, что у него сегодня эфир. Там сказали, что его нет.

Мне стало так плохо, что безумно захотелось с кем-нибудь встретиться. Ханну Токола. Как я могла о нем забыть?!

Я набрала номер.

— Ханну Токола слушает, — ответил представительный голос.

— Привет, это Сара.

— A-а, привет. Как дела?

Было слышно, что он удивлен и даже как-то растерян.

Я не выдержала:

— Честно говоря, мне ужасно плохо.

Он закашлялся.

— Что-то случилось?

— Да нет. Слушай, я сейчас в Коккола. Приезжай. Или нет. Не приезжай. Давай сходим в бар.

Ханну засмеялся. Это был хороший знак.

— В бар? Ты на часы вообще смотрела?

— Не-а.

— Времени — без четверти одиннадцать.

— Знаешь, у меня по жизни правило: до одиннадцати не пить. Так что у нас с тобой в запасе еще целая четверть часа. Думаю, за это время мы как раз успеем добраться до ближайшего бара.

— Ну ты даешь…

Он лениво зевнул в трубку.

— Ну хорошо, давай. Встречаемся через четверть часа.

Я собралась за три минуты. Схватила старый велик и, отмотав два километра за четыре с половиной минуты, вскоре была на месте.

Во дворе кабака уже стоял старый «Фольксваген». Ханну успел приехать раньше меня. Ишь как его в кабак потянуло, а еще ломался.

Я вошла внутрь. В баре не было никого, кроме Ханну. Он сидел за стойкой. На нем был темно-зеленый свитер и вельветовые штаны. Одежду ему до сих пор покупает мать.

Зимой он всегда ходил в куцем пальто с меховым воротником, купленным на распродаже «Армии спасения». У него были короткие сальные волосы. Он вышагивал по поселку, крутя головой из стороны в сторону. Вылитый русский турист.

Девчонки в школе от него просто кипятком писали, хотя мне он никогда не казался особо привлекательным — лицо словно вырублено топором.

— Привет, — небрежно поздоровалась я и уселась напротив.

— Привет, — ответил Ханну и помахал мне рукой, хотя я сидела всего в нескольких сантиметрах от него.

Я была и в самом деле рада его видеть. Рядом с ним жизнь казалась проще.

Мы заказали по пиву.

— Ну, как жизнь молодая? — спросил Ханну с наигранной развязностью, как всегда, когда он смущался.

— Я же уже сказала: хреново.

— А че так? Общага не нравится?

Я сделала большой глоток. Времени было без двух минут одиннадцать. Моя жизнь медленно катилась под откос.

— Да не в общаге дело. У меня, понимаешь ли, кризис в личной жизни.

Ханну понимающе кивнул, хотя я прекрасно знала, что он ни черта не смыслит в этих вещах.

— Но не будем об этом, — бодро сказала я. — Как у тебя дела?

— Да ничего особенного… Работа и все такое.

— А как на личном фронте?

Ханну поспешно хмыкнул.

— Ну… была у меня одна некоторое время… но не знаю. Она была такая нерешительная… из разряда тех, кому надо бы вначале врезать хорошенько по башке, а уж потом разговаривать, все равно о чем, хоть о рытье траншеи.

— Понятно.

— А сейчас я встречаюсь с Тойни, где-то уже неделю. Она работает продавщицей в «Анттиле».

Неделя для него — это уже рекорд.

Мы поболтали о том о сем. Я рассказала о работе, об общаге, немного о Йоуни. Ханну расслабился. Мы заказали по второй кружке пива.

— Мне за руль не раньше вечера, — пояснил он, слизывая пену с губ.

— Да мне-то какое дело, — сказала я.

То, что мама будет дома, когда я приеду забирать вещи, меня тоже мало волновало.

Мы сидели, молча пили пиво и смотрели в окно. Было пасмурно. По улице, закутавшись в шубу, шла женщина и вела на поводке пуделя.

— Так, значит, ты теперь типа встречаешься? — спросила я, не придумав ничего более умного.

Ханну усмехнулся:

— Ну, типа да.

— Ясно…

Ханну уставился в стенку.

— Тойни, говоришь?

— Тойни.

Я понимающе кивнула. Я никак не могла перейти к интересующей меня теме. И тогда я решила спросить напрямую.

— Слушай, — бодро и непринужденно начала я. — Расскажи мне о своих подругах. Какие они в постели? Ничего?

— Кхе, кхе… — закашлялся Ханну. Он удивленно посмотрел на меня. — Чего это ты вдруг?