Алатырь-камень

Словом, пришлось ехать в этакую даль самому Константину. Его визит в середине лета выпал, но уже не по совпадению, а специально подгаданный, на еще один праздник – йыйын [128] . На него собрались чуть ли не все старейшины племен. Приехали даже минги и юрматы с самых дальних кочевок.

Башкирам, ценившим отвагу и ловкость, особенно пришлось по душе, что русичи, приехавшие с царем и верховным воеводой, особо не чинились, веселились на равных, а славные батыры из дружины царя не просто приняли участие в традиционных состязаниях, но и стали лучшими во многих из них.

128

Йыйын праздновался в середине лета. На нем не только устраивалось пиршество и различные состязания, но и решались самые важные вопросы. Кроме того, это было время для заключения торговых сделок, брачных договоров и различных ярмарок.

Афонька-лучник тряхнул стариной, не просто метко всадив вторую стрелу в самый центр деревянной мишени, но и расщепив ею древко первой, которая уже торчала в ней.

Отличились русичи даже в национальной борьбе, которую здесь называли кэрэш. В финал состязаний вышли Кокора и воевода Юрко Золото, который в решающей схватке ловким приемом ухитрился завалить могучего рязанского богатыря.

Общее изумление вызвали и товары, привезенные с Руси, особенно небольшие медные колокольчики, отливку которых к тому времени наладил на Урале Минька, а также цветные стеклянные изделия, изготовленные лучшими ожскими стеклодувами. Вычурные, с загадочными узорами и письменами на стенках, они внушали темным кочевникам даже не восторг, а почтительное благоговение, будто им были подарены не обычные кубки и чаши, а некие священные сосуды.

На пиру Константин, загадочно улыбаясь, заметил, что хозяйское угощение, конечно, замечательное, но пора старейшинам отведать и того, что привезено гостями. После небрежного взмаха его руки двое расторопных дружинников, небрежно скомкав, метнули скатерть, заляпанную жирными пятнами, в огонь, весело полыхавший неподалеку, после чего вытащили ее оттуда целую и невредимую, да мало того – еще и абсолютно чистую, после чего вновь расстелили ее на траве и принялись заставлять русским угощением и братинами с медом.

Глядя на удивленные лица стариков, с которых в один миг слетела вся важность и степенность, наблюдая за тем, как они удивленно и суетливо щупают края чудо-самобранки, Константин мысленно еще раз поблагодарил Хозяйку медной горы, которая рассказала ему, где искать каменную кудельку, который позже стали называть асбестом.

Разумеется, нужна она ему была не для таких вот фокусов, хотя и они иной раз оказывались необычайно полезными. Большими – три на три метра – асбестовыми полотнищами предполагалось гасить пожары в осажденных городах.

Впрочем, сами чудо-скатерти вот уже два года тоже шли нарасхват. С тех же итальянских купцов Костя ухитрился содрать столько золота, что оно вдесятеро превышало по весу саму ткань. Правда, торговать ею приходилось в очень ограниченном количестве. Увеличь ее поступление на рынок, и она сразу из мистической колдовской вещи превратится в обычную, пусть и редкостную диковинку.

После демонстрации всех этих чудес вести переговоры стало намного легче, но договориться с башкирами все равно удалось с огромным трудом, да и то лишь «благодаря» раскатистому грому боевых барабанов Субудая, который в прошлом году был хорошо слышен всем мирным кочевникам междуречья.

К чести новых подданных надо сказать, что дрались они пусть и не совсем умело, отчасти даже бестолково, но очень храбро. Во всяком случае, обе стороны поняли весьма важные для себя вещи. Субудай уяснил, что силами всего двух туменов разделаться с этими кыпчаками, как он называл кочевников этих мест, вряд ли получится быстрее, чем лет за пять. Башкиры же поняли, что без сильной поддержки им не устоять.

Как раз именно на этом йыйыне они и собирались сделать свой выбор, склоняясь в сторону более близкой Волжской Булгарии, тем более что мусульманскую веру понемногу принимали и жители степи. Голоса за Русь тоже звучали, но гораздо реже. Однако то обстоятельство, что русский царь сам пожаловал к ним в гости, резко склонило чашу весов в другую сторону.

Еще больше этому поспособствовали рассказы половцев. Константин специально прихватил с собой десяток половецких вождей, включая и Бачмана, храброго сына отравленного Данилы Кобяковича. Тогда он был, можно сказать, совсем мальчишкой, теперь же рядом с русским царем сидел уже заматеревший молодой мужчина.

К тому же он мог не только красочно поведать, насколько злы и безжалостны монголы. Именно Бачман в том году пришел на выручку степнякам междуречья. Было с ним не так много воинов – всего-то пять тысяч, но зато это были лучшие из лучших. Именно его гонцы предупредили о страшной опасности жителей всех аулов и становищ, именно они вступили в первые бои с Субудая, перешедшими Яик.

Трудно сказать, сколько именно жизней было спасено благодаря тому, что Субудай пришел на места основных башкирских кочевок с огромным запозданием, но то, что их количество надо исчислять тысячами, – однозначно. А из-за чего получилось это двухнедельное опоздание? Да все из-за тактики летучих отрядов, умело примененной Бачманом. Парень оказался хорошим учеником, мыслил творчески, так что ему вполне хватило тех азов, которые ему преподал Вячеслав.

О том, какую роль сыграл в экипировке и вооружении его войска сам Константин, практически никто не знал. На все расспросы сам Бачман гордо отвечал, что его отец, великий половецкий хан Даниил Кобякович, был не из нищих. В этом всех наглядно убеждали сокровища, которые его верные телохранители вырыли у подножия одного из холмов в Лукоморье [129] .

129

Лукоморье – так в те времена называлось побережье Азовского моря.

Кстати, даже сам Бачман был уверен в том, что сокровища и на самом деле запрятал в свое время его отец, доверивший тайну клада лишь своему бывшему шурину Константину.

По счастью, сын Данилы отнюдь не питал особых иллюзий относительно своих молниеносных побед, одержанных в стычках с передовыми сторожевыми дозорами и с тыловой охраной монгольских обозов, сознавая, что без союза с Русью ему не выстоять, и в настоящих сражениях один на один он обречен.

Так что, занимая одно из самых почетных мест на этом степном собрании, старший сын Данилы Кобяковича отнюдь не обольщался тем почетом, который ему оказывали, и произнес немало лестных слов в адрес самого Константина, его воевод и всего русского войска, которое на Красных холмах одолело столь грозного врага.

Зато условия договора обсуждались долго. Башкирские вожди, например, и слышать не желали о дани. Уж очень их коробило это слово, подразумевающее положение побежденных. Лишь через пару дней Константин, поставив вопрос в совершенно иную союзническую плоскость, сумел договориться, что коней, продовольствие и людей для неквалифицированной работы по строительству будущих крепостей они все равно дадут, только называться это будет не данью, а добровольным вкладом вольных степных племен в дело общей борьбы со страшным врагом.

Немало дебатов вызвало и само месторасположение будущих оплотов борьбы с монгольскими полчищами. Это только кажется, что степь широка и привольна, а межей и границ у нее нет вовсе. На самом деле у каждого племени и каждого рода имелись свои строго определенные места для летних и зимних кочевок.

Немало способствовал успеху переговоров и нехороший товарищ Субудай. Яик течет строго на юг в своих верховьях, но затем, где-то посередине, делает резкий поворот и устремляется на запад. Пройдя таким образом около пятисот километров, река делает поворот на юг и уже не меняет курса, пока не впадет в Каспий.