Алая мантия

– Ты должна доверять мне, Жюли. Кроме того, тебе не следовало принимать дворянина наедине.

Она снова покраснела.

– Я… Боюсь, я не думала о нем как о дворянине.

– А только как об одном из коварных идолопоклонников, – усмехнулся Бласко. – Конечно, это большая разница.

Жюли вышла, а Пьер улыбнулся:

– Вы должны простить мою сестру. Она очень молода и не бывала в свете. В Беарне мы живем просто. Наш дом рядом с дворцом королевы, и жизнь там совсем не такая, как в больших городах. Хотя мы придворные, но живем как землевладельцы, а молодежь у нас воспитывается по-простому.

– Вам незачем извиняться за сестру; я нахожу ее очаровательной и польщен, что она так заботится о моей душе.

Слуга принес вино. Бласко и Пьер поговорили о Париже, а потом вышли пройтись по городу.

– У меня для вас новости, – сказал Пьер. – Королева Наваррская разрешает вам присоединиться к ее свите сегодня вечером в Лувре, где королева-мать дает бал в ее честь.

Бласко от души поблагодарил юношу. «Дела идут хорошо, – подумал он. – Кто знает, может, вечером я увижу королеву-мать и выполню свою миссию».

Сделав это, он вновь почувствует себя свободным. А когда Бьянка приедет в Париж, ему будет больше нечего желать. Бласко уверял себя, что, каков бы ни был смысл сообщения короля Филиппа и какую бы роль он ни сыграл в этом деле, он всего лишь исполнит долг подданного своего короля.

Никогда еще Бласко не был свидетелем подобного блеска, никогда еще он не видел столько красивых и роскошно одетых женщин. Его удивляли цвета их платьев – ало-голубые, серебряно-золотые – и непривычные, облегающие фигуру одеяния с низким вырезом. Драгоценности были ослепительны. Бласко слышал о расточительности французского двора, но не мог представить себе ничего подобного.

Зал был освещен факелами, и Бласко казалось, будто мужчины одеты так же нарядно, как и женщины, а не которые из них даже надушены и накрашены.

Он понимал, что скромное облачение выдает в нем испанца, так как его темный камзол отличался даже от простой одежды гостей-гугенотов.

Бласко пришло в голову, что в таком костюме ему не представится возможность шепнуть несколько слов королеве-матери.

Он был в компании Леранов, которые также изумлялись увиденному.

После банкета, на который Бласко не был приглашен, гости собрались в бальном зале, где должны были начаться танцы.

Танцы были под стать нарядам – причудливые, величавые и в то же время соблазнительно нескромные.

Жюли стояла рядом с Бласко, выпучив глаза и раскрыв рот. Она выглядела донельзя смущенной.

– Разве эти дамы не прекрасны? – шепнул ей Бласко.

– Только не в глазах Господа, – отрезала Жюли.

– Тогда я счастлив, имея глаза человека, ибо смотрю на них с большим удовольствием.

– Вы не в состоянии ни о чем думать, кроме удовольствий.

– А о чем еще я должен думать?

– О Боге и Его деяниях.

– Но разве все, что здесь находится, не создано Богом? Жюли сердито отвернулась, и Бласко коснулся ее руки. Он почувствовал, как она отпрянула, и ему сразу же захотелось заставить ее полюбить его.

«Если бы здесь была Бьянка, – подумал Бласко, – она бы танцевала так, как ни одна из этих дам, и затми ла бы их всех своей красотой!»

– А вот и королева-мать, – шепнул ему Пьер.

Бласко увидел женщину средних лет, с бледным плоским лицом, которая выглядела так, будто злоупотребила яствами. Она была одета в черное и не пыталась соперничать с окружающими ее красавицами, что, по мнению Бласко, свидетельствовало о ее здравомыслии.

Он не мог оторвать взгляд от ее одутловатых щек, лишенных выражения глаз, кривящихся в улыбке губ. Все это внушало ему отвращение. Бласко припомнил слышанные им истории о стоящих вокруг нее красивых женщинах, которых называли escadron volant, [32] и красоту которых королева использовала, чтобы выпытывать тайны мужчин.

Рядом с ней стояла королева Наваррская, – она так же была некрасива и неброско одета по гугенотскому обычаю, но, видя их рядом, Бласко, чувствовал, что королева Наваррская, несмотря на суровую внешность, была доброй женщиной, в то время как Екатерина Медичи словно излучала зло.

32

Летучий эскадрон (фр.).

Внимание Бласко привлекла еще одна женщина. На ней было алое бархатное платье, и пышные черные волосы рассыпались по плечам. Ни у одной из других женщин не было такой прически, а вырез на платье был еще ниже, чем требовала мода. Блестящие черные глаза смотрели гордо и вызывающе.

– Очевидно, принцесса Марго решила показать свое недовольство будущим браком, – заметил какой-то муж чина рядом с Бласко.

– Бедняжка Марго! – отозвался собеседник. – Только подумать, что ей предстоит выйти за этого беарнского олуха! Говорят, что у него манеры как у мужика. Судя по его подданным, присутствующим здесь, это недалеко от истины. Все знают, что Марго тоскует по де Гизу, который был ее любовником еще в совсем юном возрасте.

Кровь хлынула в лицо Жюли – она повернулась, собираясь заговорить, но Бласко с такой силой стиснул ей руку, что девушка поморщилась, и, прежде чем она ус пела опомниться, мужчины отошли в сторону.

– Как вы смеете! – возмутилась Жюли.

– Я сделал это, чтобы помешать вам навлечь неприятности на себя и на ваших друзей.

– Разве вы не слышали, что он назвал нашего короля олухом?

– Вы слишком серьезны.

– Разумеется, я кажусь серьезной такому легкомысленному человеку, как вы.

– Легкомыслие здесь в порядке вещей. Находясь в Париже, вы должны вести себя как парижанка.

– Ни за что! – воскликнула она.

– Почему? Парижане – славные люди.

– Да, в глазах таких, как вы.

– Посмотрите на прекрасную принцессу. Разве она не радует глаз?

– Она бесстыжая распутница! Не желаю смотреть на таких!

– Вы рискуете остаться в одиночестве, мадемуазель. Почти все смотрят на нее.

– Тогда посмотрите и вы.

– Я? Мне казалось, вы хотите уберечь меня от избытка удовольствий. Ну, наконец-то начинаются танцы! Это бранль, старинный танец, о котором я слышал. Танцующие хлопают в ладоши, изображая прачек на берегу Сены. Потанцуете со мной, мадемуазель?

– Мы не танцуем. Танцевать грешно.

– Как же вы, пуритане, любите грех!

– Любим грех?

– Вы постоянно о нем твердите, а люди обычно говорят о том, что больше всего любят.

– Вы, кажется, смеетесь надо мной.

– Мне не следует этого делать, так как это доставит вам удовольствие. Вы наслаждаетесь, когда над вами смеются. Это помогает вам чувствовать себя чистой и добродетельной. Но я не должен забывать, что удовольствие для вас тоже является грехом.

– Думаю, господин Каррамадино, вам лучше прекратить общаться с нашей семьей.