Алая зима
Шрифт:
До солнцестояния Эми собиралась молиться Аматэрасу, чтобы рассказать ей о пропавших Кунитсуками. Если Аматэрасу найдет их, то Широ сможет попросить Инари снять два последних витка оненджу.
Она содрогнулась и сжала кулаки. Почему было так больно понимать, что она не сможет сама снять оненджу, как обещала? Почему было так больно знать, что она больше его не увидит? Почему в груди была боль? Она не могла выкинуть из головы его вид, когда он был без сознания, в крови, и отпечаток ее ладони был на его груди. Он должен был выжить. Она не вынесет, если он умер из-за нее.
Она не сможет даже поблагодарить
«Потому что ты одинока и напугана, и я не понимаю, почему».
Почему только он это видел? Даже до того, как она прочитала руководство каннуши и узнала правду о своей судьбе, страх и одиночество постоянно были с ней. За формой мико и обликом камигакари она всегда боялась, но никто не видел этого. А если и видели, им было все равно.
«Обещаешь?».
Она зажмурилась, борясь со слезами. Да, она будет помнить его до последнего дня. У нее не будет времени забыть его, ведь ее последний день наступит скоро.
Шаги прозвучали возле ее комнаты, ее сердце сжалось. Пора. Как только она выйдет из комнаты на встречу с Ишидой, ее судьба окажется вырезанной на камне.
– Катсуо, - прогудел голос Минору за дверью. – Каннуши Фуджимото отправил тебя в патруль до вечера.
– Мне нужно поговорить с Эми, - заявил Катсуо. – Всего минутку, Минору. Прошу.
– Катсуо…
– Мне нужно только поговорить. Ты знаешь, что другого шанса не будет.
Минору вздохнул.
– Я за водой. Вернусь через пять минут.
Ее дверь открылась, она повернулась, а в комнату зашел Катсуо. Он застыл, огромными глазами он смотрел на ее наряд и лицо.
– Э-Эми, - пролепетал он. – Ты… выглядишь невероятно.
– Как ками? – пробормотала она.
– Я не… - он тряхнул головой и закрыл дверь. – Эми, это правда? То, что ты сказала во дворе? Каннуши Фуджимото отмахнулся, когда я спросил.
Она опустила плечи.
– Я нашла информацию в книге из кладовой… В руководстве каннуши описывалось, что случается с камигакари, когда спускается ками.
Он побледнел.
– Так ты… ты просто…
– Исчезну, - сказала она, почти улыбаясь с горечью, ведь она ненароком повторила его ответ на ее вопрос о телах ёкаев. Она заломила руки, кривясь, ведь задела бинты. – Я хотела рассказать тебе, Катсуо, но я просто…
– Понимаю, - он прижал два пальца к виску. – Что будешь делать? Гуджи Ишида хочет забрать тебя в Шион сегодня. Я слышал его только что. Он сильно разозлился. Он требовал от Фуджимото объяснений, откуда ты все узнала.
Она понимала, как злится Ишида. Она видела его злым в день, когда умерла Хана, и это зрелище было ужасным.
– Что будешь делать? – повторил Катсуо и шагнул к ней. – Стоит тебе попасть в Шион, и все кончено. Ты застрянешь там до церемонии, а потом будет слишком поздно.
– Уже слишком поздно, - прошептала она, не выдержав его отчаянный взляд. – Я не могу перестать быть камигакари, потому что не хочу этого. Даже если меня не радует грядущее, я не могу отвернуться от своего долга.
– Что? – выдохнул Катсуо. – И все? Ты просто примешь это? Позволишь им убить тебя? Твоя жизнь тоже ценна, Эми! Ты
не вызывалась на это. Как можно сдаться?Она увидела перед глазами Широ, кровь текла по его груди, он пытался встать и заслонить ее, сражаться, хоть он и знал, что не победит.
Она тоже не могла победить. Она не знала, как бороться со своей судьбой. И не была уверена, хочет ли этого.
– Мы убежим, - заявил он. – Мы спрячем тебя где-то, пока не пройдет солнцестояние.
– Мы? Но, Катсуо, твоя работа…
– Плевать на это! Твоя жизнь важнее всего!
Ее грудь сдавили эмоции.
– Не сработает. Аматэрасу найдет меня в этот день, где бы я ни была. Церемония – лишь формальность.
– Мы что-нибудь найдем, - он обхватил ее руки, заставляя выпрямиться. Она и не понимала, что пораженно горбилась. – Не сдавайся, Эми. Пока еще не сдавайся.
В его глазах горели такие же ярость и решимость, как было и в глазах Широ. Как и кицунэ, Катсуо боролся бы, какими бы ни были шансы. Если Широ смог встать после того, как его ранила Амэонна, то Эми тоже сможет сразиться… но как? Чего она хотела? Она не была уверена, но понимала, что не хотела этого – чтобы каннуши увезли ее в Шион и заперли в комнаты на оставшиеся два месяца, ведь тогда последние недели она потратит зря. Даже если она не могла изменить судьбу, она хотела чего-то еще, чего-то большего. Чего она хотела?
Она вспомнила, как Широ смотрел рубиновыми глазами на звезды, обхватывая проклятые бусы на руке. Она заключила с ним сделку. Нет, не просто сделку. Она обещала. И ее обещание снять проклятые оненджу означало не только возвращение его силы, но и возвращение его жизни, его сущности. Проклятие многое в нем сковало, и она не могла оставить его таким.
«Потому что я верю, что, когда ты обещаешь, ты свое слово сдержишь».
Она хотела сделать это до того, как покинет этот мир. Ей нужно было вернуть ему жизнь.
– Ты прав, - сказала она, дрожа из-за того, что задумала. – Я не могу уехать с гуджи Ишида.
Катсуо просиял.
– Уйдем отсюда, и тогда мы сможем…
– Погоди, - сказала она. Там, куда она собралась, Катсуо идти не следовало, она не могла так рисковать им. – Я… хочу попросить тебя кое о чем. Об услуге.
Он все еще обхватывал ее руки, забыв или пренебрегая запретом трогать камигакари.
– Какой?
– Катсуо… - ее сердце забилось быстрее. – Можешь… поцеловать меня?
Он отреагировал не сразу. А потом его рот раскрылся.
– Ч-что?
– Поцелуешь меня? Я… не знаю, что будет, но не хочу уйти, так и не… - она слабо улыбнулась. – Ты обещал помочь мне с новым опытом, верно?
– Но… так нельзя… - он замолчал. – Ты уверена?
– Да, прошу.
Он сглотнул, щеки пылали. Она подняла голову, руки дрожали. Он окинул взглядом ее лицо, а потом осторожно склонился. Она закрыла глаза.
Его губы легонько коснулись ее, лишь задев. Он отпрянул, а потом прижался губами к ее губам. Его ладони гладили ее руки, лаская ее, а она переживала. Не было жара, голодного желания, головокружения. Но постепенно из глубины поднялось тепло, незнакомые чувства. Вместо огня и страсти она ощутила притяжение всего, что привлекало ее в Катсуо. Его доброта, сострадание и честность окутывали ее, прогоняя все сомнения и боль, терзавшие ее душу.