Альбедо

— Мне грозит опасность? — Марго застыла. Воздух вокруг уплотнился, стал густым и жирным, как сметана — из него, точно месяц из облаков, выныривало покрытое капельками пота лицо инспектора.

— О, не бойтесь! — рука Вебера сильнее сжала ее ладонь, глаза оказались так близко — расширенные зрачки дрожали, как вода в колодце. — Я могу оградить вас от всего зла этого мира! Маргарита! — он задохнулся, слова клокотали в горле и не шли, дыхание обжигало щеку. — Я должен кое-что вам, наконец, сказать… вернее, сделать… я только теперь понял, насколько вы мне дороги, хотя должен был сделать это очень давно!

— Сделать что, Отто? — озадаченно спросила Марго.

— Это, — ответил Вебер и, склонившись, коснулся губами ее губ.

Марго бросило в жаркую дрожь — тогда, с Генрихом, был ожог, и винная пряность, и головокружение, — но теперь не случилось ничего. Лишь ощутила сухость рта и густой табачный привкус.

— Не… надо! — ее ладони уперлись инспектору в грудь. — Отто, нет!

Задыхалась, пытаясь выпростать руки. Вебер не слышал ее, не отпускал, ловя ее губы жадным ртом, вышептывая:

— Мар… гарита! Люблю… люблю вас!

Марго уворачивалась:

— Перестаньте же! Ну!

Толкнула его и вскочила сама. Стул громыхнул о паркет. Вебер откачнулся, тяжело дыша и словно очнувшись от обморока, его дикий взгляд бездумно блуждал по комнате.

— Почему? Я ведь люблю вас! Уже три года люблю!

Он снова шагнул навстречу. Марго отступила еще.

— Простите меня, Отто… Но я вас — нет.

Вебер закаменел. Его грудь, перевитая форменной портупеей, еще взволнованно поднималась и опускалась, но растерянность во взгляде таяла, уступая место обиде.

— Как же так, — проговорил он и сжал кулаки. Марго захлестнуло неясной виной.

— Мне жаль, — прошептала она и заговорила, волнуясь и комкая платок: — Отто, вы друг мне! Прекрасный, добрый, замечательный друг, который готов прийти на помощь в любую минуту! Но друг — не значит «любимый». Я никогда не относилась к вам как-то иначе! И если своим неосмотрительным поведением вдруг дала ложную надежду — простите за это! Я никогда не любила вас… — вздохнула и, взявшись за дверную ручку, добавила: — и не полюблю.

— А кого полюбите? — донеслось в спину. — Неужели кронпринца?

Марго замерла. Кольцо, продетое в цепочку, легло в ложбинку между грудей, и в памяти всплыла последняя ночь — сумасшедшая, полная огня и признаний, откровений и горечи расставания. Внутри, прямо под черепной коробкой, заворочалось что-то злое, темное, слова просочились ядом:

«Он знает, грязная свинка! Он знает обо всех твоих непристойных фантазиях и тайных интрижках!»

— Вы удивлены? — продолжил инспектор. Марго обернулась и порезалась о язвительную усмешку. — Но я ведь говорил, что за его высочеством ведется круглосуточный контроль. А теперь, когда я получу повышение, я буду знать о каждом его шаге… как и о вашем, Маргарита.

«Ты действительно понадеялась, что это останется в тайне? — продолжил в голове барон, и с каждым словом голос креп, и с каждой фразой боль простреливала виски. — Глупая, наивная свинка! Все это время за твоей спиной смеялись! Все это время обсуждали, сколько и в каких позах ты отдавалась его высочеству…»

— Я не хочу слушать! — выкрикнула Марго, сжимая уши ладонями.

Вебер принял это на свой счет.

— И все-таки, послушайте, — сказал он, приближаясь. — Да, я знал о вашей интрижке. Но не держу на вас зла. Нет, не держу, — он взял ее безвольные руки в свои. — Молодой женщине вроде вас — даже такой смелой и самостоятельной! — непросто отказать августейшей особе. Особенно кронпринцу. Особенно Спасителю. Ведь, когда люди глядят на него, они видят воплощение Бога. А я, — тут Вебер пожал плечами: — Я вижу только распутника и пьяницу, который слишком часто наведывается в салон на Шмерценгассе. И лишь поэтому я прощаю вас, Маргарита.

— Прощаете… меня? — с удивлением выдавила Марго, поднимая глаза. Всегда сочувствующий взгляд инспектора теперь горел незнакомым упорством, и это сначала напугало ее. Но только сначала…

— Прощаю, — повторил Вебер, не выпуская ее рук. — Я знаю о Спасителе куда больше вашего. Я знаю, например, что каждой обесчещенной принцем девушке дарится серебряный портсигар с памятной гравировкой, а потом ее имя заносится в специальную книжечку. И знаю, что по возвращению в Авьен его высочество ни разу не навестил вас в особняке, и только раз переслал записку через камердинера. Я знаю, что сегодня после посещения госпиталя кронпринц укатил к своей давней любовнице и бывшей элитной проститутке на Леберштрассе — в особняк, который подарил ей незадолго до своего отъезда. А еще знаю, что у вашего дома до сих пор дежурит незнакомый фиакр…

Марго молчала, дыша прерывисто и громко. Голова гудела, в горле копилась злость.

«Пока ты не веришь, — вкрадчиво говорил барон. — Но ведь ты своими глазами видела Спасителя в полицейском участке. И знаешь, что до тебя у него было много женщин. Ты думаешь, что ты одна, кто удостоился разделить с ним постель? Не обольщайся, грязная бродяжка. Ты лишь одна из многих…»

Выдохнув, Марго коснулась ладонью груди.

Кому-то серебряный портсигар, кому-то «фамильное» кольцо на цепочке. Кого-то забывают сразу, кому-то оставляют пустую записку, и уезжают нежиться в чужих объятиях.

Наивная, глупая дурочка!

— Мне все равно, какие ходят слухи, — тем не менее, сдерживая дрожь и гнев, заговорила Марго. — И я не стану оправдывать свои поступки ни перед кем. Ни перед вами, Отто, ни перед тайной полицией. Разве что перед Господом, но ему я отвечу за все свои грехи разом. А что касается вас, — она мотнула головой и выпростала ладони, — я, было, понадеялась на вашу помощь. Но не ждала, что за нее вы потребуете плату.

— Я просил лишь любви, — сказал Вебер. — Вы говорили, что заслужили нового шанса? Так вот он! Перед вами! — он ткнул себе в грудь. — Пусть я не столь знатен и не ношу титул кронпринца и Спасителя, но и вы — совсем не из круга приближенных к императору особ! С ним нет никакого шанса для вас, Маргарита. И нет никакого будущего, тогда как я… Я вполне смогу обеспечить вам безбедную жизнь! — он снова попытался взять ее за плечи, Марго отступила, коснулась спиною двери. Вебер навис над ней — непоколебимый, как скала, со взглядом, искрящим безумием. — Сколько вы получили за ночь со Спасителем, Маргарита? — задыхаясь, осведомился он.

— Я влезу в долги, но заплачу вдвое больше!

Что-то сломалось в ней. Что-то спустило сжатую пружину, и Марго ударила, вкладывая в пощечину все возмущение, всю досаду и горечь. Инспектор мотнул головой, хватаясь за покрасневшую щеку, и это вызвало у Марго безумное, злорадное торжество.

— Подите прочь! — звенящим шепотом сказала она. — И не приближайтесь ко мне больше! Слышите? Никогда! Никогда…

Метнувшись к столу мимо застывшего инспектора, подхватила со стола бумаги. Потом, на пороге, замерла, словно желая что-то сказать. Но, так и не высказав, качнула головой и выскочила в декабрьскую непогоду. Дверь за ней хлопнула, словно обрывая некую нить доверия, которую не получится соединить уже никогда.

Собор Святого Петера, Петерсплатц.

Барон любил повторять, что врагов надлежит держать к себе ближе, чем друзей. Но друзей у него не было, а враги — были.

Марго помнила, что в последние годы жизни фон Штейгер был осмотрителен и скрытен. Он все чаще, к ее вящей радости, покидал особняк, и к досаде возвращался озлобленным и загнанным. Его взгляд — сощуренный, искривленный параличом, — бездумно блуждал по гостиной и каждый раз — каждый чертов раз! — выглядывал ее, Маргариту, куда бы она ни спряталась. Тогда он бил жену особенно остервенело, называя ее сукой и потаскушкой, хотя — видит добрый Боженька! — ни один мужчина не дотронулся до ее уставшей, истерзанной плоти. Марго сносила оскорбления и побои с одинаковой молчаливой злостью, и это распаляло барона еще сильнее. Он знал, что главный его враг — собственная жена.