Альбер Ламорис

— Подведем итоги, — шутил Ламорис, кончая рассказ о «Ветре влюбленных» и о фильмах, снятых им с вертолета, — о «Путешествии», о «Париже, никогда не виденном», о других фильмах. — Я полагаю, что в области съемки фильмов с вертолета я сейчас не превзойден — достаточно скромно, правда? Еще я хочу сказать, что в фильмах, снимаемых с вертолета, важно иметь очень слаженную съемочную группу, идеального нилота. Такой пилот у меня есть. Это парижский летчик мирового класса…

«Ветер влюбленных» — заказной фильм, и следующие фильмы, очевидно, тоже будут заказные. Когда у меня появятся деньги, я начну снимать фильмы для себя. Мне уже сейчас очень этого хочется снимать свои собственные фильмы, без заказа господ министров, даже самых хороших…»

И все же режиссер предпочитал заказные фильмы фильмам, снятым на деньги продюсеров, ибо такие фильмы — очень часто компромисс. А режиссер мог снимать только то, что задумывал, что чувствовал, только тот фильм, в котором выражалась его своеобразная индивидуальность. Никаких иных интересов, кроме интереса подлинного отношения к искусству, честности в искусстве, не существовало для этого обаятельного и искреннего человека. «Каждый раз я все ставлю на карту, — говорил он. — Я без колебания беру на себя весь риск, я имею право его взять. Я бы не решился на это с деньгами других».

20 марта 1970 года Ламорис улетел из Москвы в Париж, а оттуда — в Иран: доснять несколько современных кадров для фильма «Ветер влюбленных». 2 июня 1970 года Альбер Ламорис погиб. Его вертолет упал в озеро Карай, недалеко от местечка Караджи в Иране…

Много раз в своей жизни Ламорис рисковал, много раз играл с судьбой, словно испытывая се. Еще в 1953 году, поехав в Альпы, он попал в снежную лавину и чудом остался жив — жив после ранений, от которых обычно умирают; встав на ноги, стал сразу же снимать новый фильм. Но опыт Альп помнился недолго, и вот уже, начиная с «Путешествия на воздушном шаре» и кончая последним фильмом, Ламорис не расставался с небом. Режиссер шутил, рассказывая о съемках «Путешествия»: «Раза три мы чуть не врезались в землю, один раз я думал, что мы в этот день не вернемся живыми домой». И все–таки он снова и снова поднимался вверх. Судьба, казалось, предостерегала, а Ламорис полюбил вертолет и уже не мог жить без него — вертолета марки «Лялюэтт» («Жаворонок»).

Истории, рассказанные Ламорисом, открывали нам новый, удивительный мир. Но, освоив его, Ламорис стремился дальше — найти и подарить нам еще более новое и неизведанное. Вертолет дал ему эту возможность. С вертолета даже все обычное представало необычным, сказочно измененным, необъятным — вертолет раздвигал границы мира, границы видения и открывал даль, неизвестное, неизведанное.

Невиданный Версаль, невиданный Париж, невиданный Иран… (Ламорису очень понравился Ленинград, он напоминал ему Париж своей классичностью, гармонией, симметрией площадей, памятников, улиц, театров; он сказал: «Есть только три таких красивых города: Париж, Ленинград и Венеция. Когда у меня будут деньги, я приеду снимать Ленинград с вертолета»).

Ламорис погиб, и его сын Паскаль должен закончить фильм «Ветер влюбленных».

Ламорис не раз повторял, что он любитель в кино, что кино для него — это хобби. Но из хобби он сделал профессию, в свое увлечение он вложил все: деньги, время, талант — и жизнь.

Ламорис работал очень своеобразно, жил на съемках примерно так, как потом в фильмах жили его герои.

Он целый год приручал осликов, а снимал фильм «Бим» пять месяцев. Так же долго приручал он и диких коней, а ставил «Белую гриву» несколько месяцев.

И медведя–папу Ламорис решил сначала приручить, сделать из него актера и друга, и всех своих персонажей Ламорис сначала приручал, делал друзьями — и осликов, и лошадей, и медвежат… (Так и хочется сказать — и Красный шар).

В юности Ламорис был профессионально обучен верховой езде, лыжному слалому и плаванию. Когда снималась «Белая грива», он сам играл одного из манадьеров и сам плыл вместо Фолько по волнам Роны; потом для съемок несостоявшегося фильма о медведях он сам поехал в Альпы «объезжать» на лыжах натуру. Чтобы сохранить свою индивидуальность и выражать лишь то, что он сам хочет, Ламорис и писал сценарии, и был продюсером, и продавал свои фильмы. У него есть картины менее удачные, чем, скажем, «Красный шар», но ни в одной из них нет никаких уступок, никаких компромиссов, никакого чужого влияния. Каждый его фильм сильно и своеобразно выражает его индивидуальность, его тему, его видение мира.

Индивидуальность, постоянство темы, символики, стиля, персонажей — по этому принципу, кажется, определяет П. Лепроон талант режиссера, по этому принципу собрал в своей книге и дал портреты крупнейших французских кинематографистов: Абеля Ганса, Рене Клера, Марселя Карне, Марселя Паньоля, Жака Тати и… Альбера Ламориса, хотя к моменту выхода книги Лепроона у Ламориса было только три фильма — три короткометражки. Для Лепроона этого достаточно, он заканчивает книгу главой о Ламорисе, считая, что творческая индивидуальность режиссера настолько значительна, что она обеспечила ему прочное место в почетной галерее создателей французского кино.

В фильмах Ламориса нет ни жестокостей, ни насилия — по способу своего выражения они так же чисты, как чисты и те чувства человека, к которым обращается Ламорис: чувство дружбы, верности, ответственности за друга. Фильмы Ламориса пробуждают в человеке фантазию, воображение, способность ощущать поэзию — качества, столь остро развитые в детстве, но утерянные в более позднем возрасте. Поэтому героями его фильмов становятся те, кто еще ничего не утерял — дети, подростки, юноши; но это не значит, что и сами его фильмы обращены к детям — они обращены к людям всех возрастов, к подлинно нравственным, подчас заглохшим, подчас и навсегда исчезнувшим чувствам человека. Почти все фильмы Ламориса — это сказки, но не просто сказки, существующие вне страны, в которой живет, вне эпохи, в которую творит режиссер; нет, они этой эпохе очень близки, они несут на себе ее веяния, ее проблемы. Легко обнаружить, как тесно вымышленный мир фильмов режиссера связан с реальным — с пятидесятыми, с шестидесятыми годами во Франции; как сказочный мир зависит от действительного; как тема и герои режиссера, казалось бы, придуманные, встают в ряд с темами и героями многих современных произведений французских художников.

Так оказывается, что взаимоотношения ребенка и сказочных героев в короткометражных фильмах Ламориса, мальчика и природы, которая открывается с высоты полета воздушного шара, юноши и поворачивающейся ему благодаря крыльям разными гранями жизни в полнометражных фильмах режиссера — взаимоотношения эти по–разному зависят от современной героям буржуазной действительности; так оказывается, что герои Ламориса эту действительность не приемлют, потому что она не только лишена поэзии и свободы, но и враждебна им, а значит, враждебна и героям: она не дает героям у себя места и преследует их, изгоняет их, заставляет их спасаться от неё бегством; куда? тут уже вступает в силу сказка, которая не лишает героев надежды на возможность существования иного мира, где есть поэзия и нет вражды. Но время идет, и постепенно реальность все сильнее вторгается в сказку: всюду жизнь оказывается лживой, внешняя форма ее выражения не соответствует внутренней, и только на небольшом клочке Франции, где труд на природе составляет смысл жизни людей, и находит режиссер место, где могут жить опять спасающиеся бегством от современного общества повзрослевшие герои Ламориса. Но в то же время эта связь фильмов Ламориса с эпохой раскрывается режиссером очень опосредствованно, очень своеобразно, очень тонко. Нельзя забывать, что фильмы Ламориса — сказки, и в них отражаются лишь те веяния времени, которые органичны теме режиссера, его персонажам, его сюжетам.

Большинство французских режиссеров берет в основу своих фильмов истории, сотни раз использованные и литературой, и театром, и, конечно, кино. Истории эти переходят из фильма в фильм, но каждый талантливый художник один и тот же сюжет использует, раскрывает по–своему, из старого извлекая новый смысл. А Ламорис создавал прежде всего небанальную, нетривиальную историю и делал из нее удивительный фильм. Его фильмы непохожи ни на какие другие, потому что каждый из них — современная сказка. «Сказки Ламориса» — можно было бы выпустить книгу, если бы только фильмы выпускались как книги. Это сказки — значит, придуманные, вымышленные истории, но способ их повествования, естественный, ненавязчивый, но логика, достоверность волшебного, чудесного в них делают их правдой нашего воображения, «документами воображаемого», по словам Базена.

В фильмах Ламориса присутствует мир, созданный его воображением, — как во многих фильмах Мельеса или Рене Клера. Жорж Мельес, создавая фантастический, нереальный мир, еще был связан с театром и кино рассматривал как особый вид театрального зрелища. В таких фильмах Мельеса, как «Путешествие на луну», «400 шуток дьявола» или «Галлюцинации барона Мюнхаузена» чаще всего отсутствует действие, движение; обаяние и поэзия из этих фильмов в какой–то мере ушли, потому что они построены на театральных или даже цирковых трюках (Мельес пользуется системой зеркал, канатами, люками, специальными ящиками с секретом) и подчас кажутся заснятыми на пленку театром, цирком или мюзик–холлом.