Альбина

XI

Завидной была смерть Гаспара. Он переселился в вечность со спокойною улыбкою праведника. У его изголовья стояли Конрад фон Эппштейн и Роземонда. Итак, его последние желания исполнились. На другой день, только что занялась заря, все семейство проводило Гаспара до его последнего приюта на земле; могила доброго старика оросилась искренними слезами.

Во время этой семейной трагедии Эверард впервые увидел подругу своего детства. Но Роземонде было теперь пятнадцать лет, и Эверард не смел подойти к своей сестре; в его сердце запала какая-то непонятная тревога. Роземонда, заметив смущение эппштейнского дикаря, первая подошла к нему и, протянув свою руку, сказала: «Здравствуй, Эверард». После этого они перекинулись несколькими словами, но Эверард говорил робко, с невольным уважением.

На другой день, когда все возвратились с кладбища, Конрад отвел в сторону Эверарда и Джонатана, чтобы доверить им свои тайны и в то же время проститься с ними. Долг повелевал ему немедленно оставить их, но он не хотел расстаться с сыном Альбины и мужем Вильгельмины, не сказав им ни слова о своей жизни.

— Я изгнан из своего семейства, — сказал он, — кроме вас никто в свете не принимает во мне участия; одни только вы знаете, что я еще существую, и только вам я поверяю свою тайну. Печальна история моей жизни; отчасти вы знаете ее, теперь я доскажу остальное. Удалившись во Францию, я переменил свою фамилию; меня все забыли, даже я сам забыл себя на некоторое время. Но разразилась буря революции, и я поступил на службу новой республике. Моя Ноэми ободряла меня на новом поприще. Но это было самоотречение с ее стороны, самоотречение, которым она хотела вознаградить мою любовь. Я простился с нею, не подумав об ее положении, но мое заблуждение продолжалось недолго: я скоро очутился в темнице и тогда понял ничтожество своей мечты. Остальное вам известно. Я лишился своей Ноэми. Три или четыре года после ее несчастной смерти я не знал, что со мною делается; не помню даже, какие мысли занимали меня в то время. Из этого оцепенения меня вывела только шумная молва о победах Наполеона. Я почувствовал, что моя жизнь может еще пригодиться на что-нибудь. Я последовал за этим великим человеком, как будто по воле неодолимого могущества; я повиновался ему, как закону судьбы. Вам странно слышать это от потомка графов фон Эппштейн, но я не Конрад фон Эппштейн; Конрад давно умер. С вами говорит французский полковник, который отправлен с тайным поручением в Вену.

— Теперь, Джонатан и Эверард, вы знаете все; сохраните эту тайну, заклинаю вас; ни одного слова о том, что было между нами. Забудьте меня, особенно скрывайте мое свидание с вами от брата Максимилиана. Теперь прощайте, мои друзья. Увижусь ли я с вами — это известно одному Богу. Но я предчувствую, что не в последний раз я был в замке моих предков. До свидания, Джонатан. А ты, Эверард, проводишь меня до Вормса; мне надо еще переговорить с тобою.

Эверард уехал вместе со своим дядею.

XII

Через восемь дней Эверард возвратился из Майнца в свой любимый лес. Но теперь новые мысли волновали его душу; он не мог дать себе отчета в происшествиях, случившихся в один месяц. Отъезд Джонатана, прибытие Конрада, смерть Гаспара, возвращение Роземонды, рассказ дяди о первом посещении замка за шесть месяцев до смерти Альбины — сколько случаев, сколько идей! Прошедшее прояснилось, будущее оставалось в тени. Но история несчастной любви Конрада и Ноэми как будто бросила искру света и в будущность Эверарда.

Эверард подумал о Роземонде и побледнел от этой мысли. Теперь он боялся увидеться с нею, и вместо того чтобы возвратиться в домик егермейстера, он направил свои шаги к замку. Поздно вечером он дошел до калитки парка. Занятый своими мыслями, мечтатель не замечал необыкновенного движения на дворе и в коридорах и с поникшей головою медленно прошел в свою комнату.

— Вот господин Эверард! — сказал слуга, отворив ему дверь.

Эверард вошел в комнату, не понимая, к чему был сделан этот возглас. Какой-то незнакомый мужчина высокого роста сидел в креслах перед пылающим камином.

— А, да, вот господин Эверард! — повторил незнакомец сардоническим голосом и встал со своего места.

— Да, это я! — сказал Эверард, с удивлением посмотрев на незнакомца, который расположился как дома в комнате Альбины. — Что вам угодно?

— Что угодно? Я хочу знать, откуда ты пришел, бродяга.

— Откуда мне вздумалось, — отвечал Эверард, — кажется, я никому не должен отдавать отчета в этом.

— Какая дерзость! — произнес незнакомец, нахмурив брови. — Знаете ли вы, государь мой, с кем вы говорите?

— Сказать правду, решительно не знаю, — отвечал Эверард.

— Как, не знаете? Вы шутите, когда я спрашиваю вас, забавляетесь, когда я обвиняю вас.

— Конечно, потому что я не знаю, какое вы имеете право спрашивать и обвинять меня.

— Какое право? Вы глупец, государь мой! Я граф Максимилиан фон Эппштейн… я… ваш… отец.

— Вы граф фон Эппштейн! Вы мой отец! — вскричал Эверард.

— А! Вы не узнали меня? Да, чудесное, совершенно сыновнее извинение.

— Простите, граф, но клянусь, что в этой темноте и с первого взгляда… кроме того, давно уже я не имел чести видеть вас.

— Молчать! — закричал граф, взбешенный этим оправданием. — Отвечайте, как следует покорному сыну.

Граф остановился. Эверард со слезами на глазах ожидал, что будет дальше. Граф начал ходить по комнате взад и вперед, бросая суровый взгляд на этого мальчика, которого он ненавидел от всего сердца, потому что не мог простить ему своих угрызений совести. Наконец он остановился перед Эверардом, скрестив руки.

— Отвечай же! — вскричал он.

— Я думал, что вы приказали мне молчать, — отвечал юноша.

— Я приказал? Да. Но теперь я приказываю говорить. Откуда вы пришли? Для чего вы оставляете замок на целые недели? Уже пять дней, как я приехал; я посылаю за вами, мне говорят, что не знают, куда вы девались, что после похорон какого-то мужика вы уехали с каким-то бродягою.

— Граф, это умер Гаспар и…

— И вы, граф фон Эппштейн, провожали этого крестьянина до могилы — чудесно! Но после этой глупости куда отправились вы? Отвечайте… Но, клянусь всем святым… отвечайте же.

— Извините, граф, — отвечал Эверард, — оставляя замок на несколько дней или даже недель, я не беспокоил этим никого.

В этих простых словах граф нашел дерзкий намек на забвение, в котором он оставил своего сына.

— Перестанете ли вы оскорблять меня? — вскричал взбешенный граф. — Вы не беспокоите никого, говорите вы; да стоит ли беспокоиться о вас? Достойны ли вы родительского дома, который вы унижаете своим поведением? Кто вы?

— Мне сказывали, что я ваш сын, сын графа Максимилиана фон Эппштейна, а больше я не знаю ничего.

— Вам сказывали? — повторил граф, в котором это слово пробудило все подозрения и весь гнев. — А! Вам сказывали, что вы мой сын. Уверены ли вы, — продолжал он, опершись кулаком на плечо Эверарда, — уверены ли вы, что это не ложь?

— Граф! — с негодованием вскричал юноша. — Клянусь своею матерью, что лжете вы; вы клевещете на мою мать.

— Презренный мальчишка! — вскричал граф, который не в силах был удержать своего гнева и ударил Эверарда.