Александр Грозный. Исчадия Ада

Однако, пауза неприлично затягивалась…

Александр поднял руку.

— Бог с вами, братья! — громко сказал он и руку опустил. — Не крестом благословляю вас, но светом, ибо грядёт битва страшная с тёмной нечистью поганой. Из света сего вы сотворите огонь господен в коем та нечисть и сгорит.

Не готовился Александр к публичному выступлению такого рода, и речь получилась такой убогой, что Санька едва не скривился. Однако глянув на ауры окружающих, Санька заметил, как они действительно стали наполняться его светом. Причём он не старался свет передать. Свет старцы и служители монастыря брали у него самостоятельно и целенаправленно, словно зная, что он у него есть. Что источник света находится именно в нём, в Саньке.

— Едрит — Мадрид, — удивился царь, оценивая свои энергетические ресурсы.

Его личные силы катастрофически таяли, и Александр вынужден был подключить «внутренние резервы». Не хотелось при первой встрече «не оправдать доверие» братии. Его «внутренними резервами» были все «участники» его сети: кикиморки, лешие, и остальная нежить, подпитывающаяся от него силой.

— Ничего, один раз можно, — утешил сам себя Санька, однако подспудно понял, что одним разом, скорее всего, не отделаешься, и, если так пойдёт дальше, надо создавать более емкие аккумуляторы. Вопрос: «как и из чего?», сейчас его не волновал. Санька думал о другом.

Отдавая силу, он впадал в блаженное состояние и переживал, не свалиться ли в обморок, как от потери крови? Но голова, вроде, не кружилась. Да и чувствовал он себя совсем не опустошённым. Наоборот. Он словно стоял в потоке света. Свет Санька брал извне и из сети, а отдавал сразу в ста, минимум, направлениях.

Тогда Александр подумал о людях. Не будет ли им худо? Он оглядел собравшихся и понял, что «кормление» пора прекращать. И он прекратил.

— Всё, братья! Хорошего помаленьку! — тихо произнёс Александр. — Будет день, будет и пища!

— А будет сей день? — спросил один из старцев, стоявших рядом с Варлаамом.

— Как величать тебя, святой человек?

— Зосимой кличут, светлый князь.

— Не тот ли ты Зосима, что на Соловецком острове монастырь учредил и его первым игуменом был? — очень тихо спросил Александр.

— Не я один тот монастырь учредил и не я первым игуменом был, — очень тихо вздохнул старец.

— Так сколько же тебе лет, тогда? — прошептал Санька.

— Много, государь — снова со вздохом проговорил Зосима.

— Так тебя, вроде, как канонизировали Макарьевским церковным собором в пятьдесят пятом году[4] к лику преподобных.

— Бывает и такое, — пожал плечами старец, не меняясь лицом.

— И много тут таких?

Зосима невесело улыбнулся.

— Хватает.

Зосима подошёл совсем близко к царю и заглядывая своими мутными старческими глазами тому в глаза, спросил:

— А ты кто будешь, светлый князь, что предрекаешь день страшный?

— Я не предрекаю. Я знаю, что тот день настанет скоро, — сказал Санька и, не отводя взора, тяжко вздохнул. — Я вижу их.

Старец вздрогнул и опустил взгляд.

— Значит, пришёл и наш черёд, — проговорил он задумчиво. — Ну и, Слава Богу!

Потом старец снова посмотрел на Александра.

— Так кто ты, светлый князь?

— Веди в трапезную, старец. Вечерять станем. Там всё и скажу.

Зосима снова вздрогнул, и взгляд его спрятался за насупленные седые брови.

— Кого за стол свой вечерять зовёшь, государь? — спросил он едва слышно.

— Сами выбирайте. Но не многих.

— Двенадцать?

Санька пожал плечами и согласился.

— Пусть будет двенадцать.

Монастырская братия всё время разговора Зосимы и царя стояла молча, как бы прислушиваясь больше к себе. И взоры их были обращены вовнутрь, словно люди рассматривали в себе, что-то новое, необычное. На многих лицах присутствовало удивление, а на некоторых — испуг.

Александр огляделся. Вокруг него уже скопилось более ста человек, и люди всё прибывали и прибывали.

— Следуй за нами, — сказал Варлаам, развернулся и двинулся сквозь толпу, рассекая её, словно ледокол, разламывающий ледяной покров моря. Люди дробились на группки и расступались.

— Откуда столько цивильных людей в монастыре? — спросил Санька. — Ведь не монахи они?

— Не монахи, — вздохнул игумен. — Две лечебницы у нас по сорок коек, изба презрения на двадцать мест, мастерские, солеварни, таможня. Совсем погрязли в делах мира. Монахи в дьяков превратились. Нет в монастыре жизни монастырской. Оттого старцы и уходят в леса, что…

Варлаам махнул рукой.

— Везде так. Какую обитель не возьми, любая обрастает миром, как пёс шелудивый струпьями. Ещё бояре да князья повадились принимать постриг и жить в своё удовольствие. Строят за стенами хоромы, челядь перевозят, сами жируют и братию совращают. Да и лаются про меж собой, аки псы. Повлиял бы ты на них, царь-батюшка.

— Кто такие? — удивился Александр.

— Да Иванка Шереметьев, кого ты силком в постриг отдал, и Васька Собакин.

— Собакин, говоришь? — усмехнулся царь. — Лаются?

— Лаются, государь, — кивнул головой игумен.

* * *

[1] Замятня — смута.

[2] Тут сравнение с шарабаном придуманной Александром повозки не совсем правильное, т. к. шарабан — тип открытой повозки с поперечными сиденьями в форме скамеек, а в этих — «коробочкой» ногами наружу.

[3] Мыто — налог.

[4] 7055 год от сотворения мира — 1547 от Р/Х.

Глава 12

Так с тихими разговорами дошли они до деревянной двухэтажной постройки. В её стенах были пробиты маленькие, в ладонь шириной, оконца, над крышей курились дымами каменные трубы.

— Теперича только по белому топим, — сказал Варлаам, заметив заинтересованный взгляд царя. — Слишком часто горели.

— Давно пора, — буркнул Александр. — Сколько раз уже я указывал: «Претить топить по-чёрному», и до меня Иван Васильевич писал, ан, всё одно…

— За старину держатся, — пожал плечами игумен. — Боязно отступить.

Поднялись по лестнице в помещение, спаренными двухъярусными нарами очень похожее на тюремный постой. В центре «зала» стоял узкий длинный стол со скамьями. За него Саньке и предложили сесть. Александр, трижды перекрестившись на образа, которые он нашёл по лампадам, и прочитав короткую молитву, сел с края скамьи. Расселась на скамьях и братия.

Санька невесело оглядел присутствующих.

— Чтобы отринуть досужие домыслы, сразу скажу, что моё пришествие к вам не является долгожданным вторым пришествием Иисуса Христа, ибо сказано, что вернется на землю Христос во славе, как Господь и Судия. И его Второе Пришествие невозможно будет не заметить: «Ибо, как молния, сверкнувшая от одного края неба, блистает до другого края неба, так будет Сын Человеческий в день Свой»[1].