Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Лагарп настойчиво «тянул Александра в сторону Бернадота». Сам Александр, не возражая в принципе против «шведского француза», готов был посадить на трон Франции даже Евгения Богарне. В штаб-квартире союзников Франц I стоял за регентство Марии Луизы, Фридрих Вильгельм III — за любой вариант без Наполеона и только Р. Каслри — решительно за Бурбонов.

К Бурбонам подталкивали царя близкие К нему эмигранты, в первую очередь — земляк и личный враг Наполеона К.О. Поццо ди Борго. Но решающим образом повлиял на Александра… Талейран.

В апрельские дни 1814 г. «хромой бес» развил фантастическую активность. Пустив слух, будто под Елисейский дворец, где хотел остановиться Александр I, заложена мина, Талейран поселил царя в своем особняке [122] и тем самым резко

увеличил свой политический вес. Затем он собрал меньше половины сенаторов и, не смущаясь отсутствием кворума, заставил их вотировать декрет о низложении Наполеона, скомплектовал и возглавил Временное правительство Франции, а главное, склонил Александра к признанию Бурбонов неотразимым в глазах царя аргументом: «Регентство или Бернадот — интрига. Только Бурбоны — принцип».

122

Ныне этот особняк занимает посольство США во Франции.

Зато судьбу Наполеона Александр решил, можно сказать, единолично. Притупилось ли в отмщенной душе царя личное чувство ненависти к повергнутому властелину мира, или он изобразил себя для саморекламы великодушным, а может быть, как победитель действительно проявил великодушие к побежденному, — как бы то ни было (скорее всего, было и то, и другое, и третье), Александр отверг возражения Талейрана, Каслри и даже Меттерниха и настоял на своей идее: сохранить за Наполеоном императорский титул и предоставить ему в пожизненное владение остров Эльбу, в 50 км от его родины — Корсики.

В разговоре с А. Коленкуром 2 апреля 1814 г. о судьбе Наполеона Александр сказал даже так: «Пусть он примет руку, которую я предлагаю ему, пусть удалится в мои владения, и он найдет там не только щедрое, но и сердечное гостеприимство. Мы дали бы великий пример миру: я — предложив, а Наполеон — приняв это убежище» [123] . Таким жестом независимо от того, в коей мере он был искренним, царь демонстрировал безмерное великодушие, как бы не ведая в чистоте побуждений, что тем самым он безмерно унижает Наполеона. Коленкур был слишком умен, чтобы принять всерьез такое предложение.

123

Этот разговор, со слов А. Коленкура, изложен у А. Тьера, В.К. Надлера и М.И. Богдановича.

Наполеон первые пять дней после отречения, пока шли сборы к его отъезду на Эльбу, одиноко бродил по залам огромного дворца Фонтенбло, страдая от неприкаянности, а в ночь с 12 на 13 апреля принял яд. Со дня битвы при Малоярославце, где он чуть не попал в плен к казакам, император уже полтора года носил с собой опиум, который теперь выпил. Эта минута слабости стоила ему нескольких часов страданий, но смерть, коснувшись его, отступила: яд, очевидно, выдохся. «Я осужден жить», — сказал Наполеон тоже умиравшему от страха за него доктору.

20 апреля во дворе Фонтенбло, который с тех пор называют «Двором прощания», Наполеон простился со своей гвардией. «С такими людьми, как вы, я еще мог бы сражаться против ополчившейся на нас Европы, — сказал он. — Но часть наших войск изменила нам, а я не хочу междоусобной войны, она была бы бедствием для Франции <…> Обо мне не жалейте. У меня есть миссия: рассказать потомству о великих делах, которые мы с вами совершили. Прощайте, дети мои! Я хотел бы обнять и поцеловать всех вас, но, по крайней мере, поцелую ваше знамя…» Преклонившись перед знаменем, Наполеон поцеловал его и ушел. Гвардейцы провожали его глазами, полными слез. Многие рыдали, как дети. А в далеком Лондоне величайший поэт страны, для которой Наполеон был главным врагом, Джордж Байрон писал другу: «Увы, мой бедный маленький кумир, Наполеон, сошел с пьедестала <…> Это способно исторгнуть слезы расплавленного металла из глаз Сатаны»…

3 мая 1814 г. Наполеон прибыл на Эльбу. После стольких лет владычества чуть не над всей Европой теперь он владел кукольным государством в 223 кв. км. «Цезарю подарили державу Санчо Пансы!» — восклицают французские историки. Союзники разрешили Наполеону взять с собой генералов А. Друо, П. Камбронна, А. Бертрана, несколько слуг и батальон Старой гвардии (400 «ворчунов»). Приезжали к нему на Эльбу «мама Летиция», сестра Полина, Мария

Валевская со своим и его четырехлетним сыном. Но Мария Луиза, хотя он заранее приготовил для нее и «римского короля» лучшие комнаты в своем палаццо, не приехала. Не могла приехать к нему и Жозефина. В те дни, когда он уезжал на Эльбу, она заболела и 29 мая. умерла. Ее врач потом так объяснит ему причину ее болезни и смерти: «Горе, тревога, тревога за вас».

С первых же дней на острове Наполеон, как бы отряхнув с себя ипохондрию, развил бурную деятельность: осмотрел каждую деревеньку, разыскал и провел в главный город острова (Порто-Феррайо) новый, лучший источник питьевой воды; начал мостить улицы, исправлять старые и проводить новые дороги; осушил болотистую равнину на юге; загорелся идеей наладить образцовое хлебопашество, рыболовство, производство оливок. Английский комиссар Н. Кэмпбелл назвал его «perpetuum mobile».

Но куда больше Эльбы интересовала ссыльного императора Франция. Вести оттуда шли к нему разными путями — и явно, и скрытно. Он знал, что ограниченный и дряхлый подагрик, состарившийся в двадцатилетних скитаниях по феодальным приютам, Людовик XVIII и его столь же недалекий, но гораздо более злобный и мстительный брат, граф д'Артуа (будущий Карл X), хотя и не рискнули отменить Кодекс Наполеона, поощряли реваншизм эмигрантов. Эти последние заняли почти все места в управлении страной, допуская к себе в компанию лишь самых одиозных из наполеоновских служак. Так, военным министром был назначен генерал П. Дюпон, ранее судимый за капитуляцию при Байлене, а министром полиции — Л. Бурьенн, уволенный Наполеоном с государственной службы за казнокрадство и взяточничество. Роялисты громко требовали возврата к феодальному прошлому. Армия как любимое детище Наполеона подвергалась унижению, ее трехцветное знамя было заменено дореволюционным белым. Словом, Бурбоны, по крылатому выражению кого-то из современников (среди них называют и Наполеона, и Талейрана), «ничего не забыли и ничему не научились». Поэтому они так быстро восстановили против себя большинство нации.

Тем временем европейские монархи — победители Наполеона съехались на международный конгресс в Вену, чтобы переделить освобожденную от Наполеона Европу. Венский конгресс (сентябрь 1814 г. — июнь 1815 г.) стал самым представительным в истории дипломатии и остается таковым доныне: Европа прислала туда глав 216 государств (сегодня столько их нет во всем мире), а именно: двух императоров, пять королей и 209 государей княжеского достоинства. Впрочем, две сотни карликовых княжеств, герцогств, курфюршеств были статистами. Все дела на конгрессе решал квинтет великих держав — России, Англии, Австрии, Пруссии и принятой в их среду королевской Франции. Внутри квинтета главную роль взял на себя Александр I. В отличие от других монархов, которые вверили дипломатическую канитель своим министрам, а сами предались развлечениям, царь занимался делами так, что о нем говорили: «Он хочет сам быть своим представителем».

Разумеется, Александр, будучи верен себе, не отставал от «братьев»-монархов и в развлечениях, особенно он любил общество красивых женщин. Хотя Вена, принявшая в те дни до 100 тыс. гостей, напоминала вавилонское столпотворение, там, пожалуй, не было ни одной красавицы, которую царь не заметил бы и обошел вниманием. Больше других заинтересовала царя княгиня Е.П. Багратион (урожденная Скавронская), давно, еще до 1812 г. оставившая своего героического мужа и державшая в Вене свой салон. Александр стал ее «интимным другом», но, как полагали австрийские соглядатаи, ради того, чтобы узнавать от нее секреты другого ее «интимного друга» — Меттерниха. Кроме женщин, развлекал Александра и экзотический подарок Франца I — говорящий скворец, который, едва увидев царя, принимался кричать: «Да здравствует Александр! Да здравствует Александр!»

И все-таки царь успевал вникать в работу конгресса, причем твердо стоял на одной позиции: герцогство Варшавское должно быть присоединено к России. «Я завоевал герцогство, и у меня есть 480 тыс. солдат, чтобы его защитить», — заявил он Роберту Каслри. Тот возразил, что Англия не хотела бы видеть в лице Александра «нового Наполеона». Англию поддержала Австрия. Пруссия соглашалась с Россией, но при условии, что Россия поможет ей заполучить Саксонию. Против этого выступили и Англия, и Австрия, и примкнувшая к ним Франция. Европейская коалиция, выдержавшая победоносную войну, теперь могла распасться из-за дележа добычи.

Поделиться с друзьями: