Александр I и Наполеон
Шрифт:
Итак, во главе немногим более 10 тыс. бойцов (после урона больными и в боях за Яффу и Хайфу) Бонапарт подступил к столице сирийского паши Сен-Жан д'Акр — крепости, знаменитой со времен крестовых походов. Глядя на нее с вершины холма, который носил имя Ричарда Львиное Сердце, Наполеон мог оценить
16
См. о нем: Barrow D. Life and Correspondance of William Sidney Smith. L, 1897.
Наполеон понимал, что взять Сен-Жан д'Акр можно только решительным штурмом. Изо дня в день французы бросались на приступ, однажды во главе с Данном даже ворвались в крепость, но были отбиты, и Данн, тяжело раненный, с трудом вынесен. Сам Наполеон рисковал собой, организуя приступ за приступом. Рядовой солдат Домениль прикрыл его своим телом от осколков английской бомбы и был ранен. Наполеон произвел его в офицеры. При Бородине генерал Пьер Домениль лишится ноги, а в 1814 г., будучи комендантом Венсена, ответит на требование русских сдать крепость, что «сдаст ее, когда русские возвратят ему ногу, оставшуюся под Москвой».
Взять Сен-Жан д'Акр не удалось. Для победы французам не хватало людей, снарядов, пороха, тогда как осажденные имели все это в избытке. 20 мая 1799 г. Бонапарт снял осаду крепости и к 14 июня привел армию обратно в Каир.
Едва французы успели отдохнуть после сирийского похода, как пришла весть, что в Абукире высадилась 15-тысячная турецкая армия, которую султан прислал освободить Египет от французских гяуров. Бонапарт тотчас выступил ей навстречу. Турки, узнав о его приближении, заперлись в Абукирской крепости. С моря им помогали англичане. Наполеон оказался перед новым Сен-Жан д'Акром. Но теперь у него были свежие войска, оснащенные всем необходимым. В 2 часа ночи 25 июля он приказал штурмовать Абукир и пленных не брать. Первыми ворвались в крепость Ланн, едва оправившийся от раны, и Мюрат, который здесь был ранен в первый и последний раз за свою долгую боевую жизнь. Вся турецкая армия была истреблена. После битвы главный недоброжелатель Наполеона Клебер бросился в его объятия со словами: «Вы велики, как мир!» (другой фрондер — Даву — пришел к такому же мнению еще раньше). «Эта битва — одна из прекраснейших, какие я только видел: от всей высадившейся неприятельской армии не спасся ни один человек», — так с чувством не свойственной ему жестокой радости уведомлял Наполеон Директорию о феномене Абукира.
Можно было понять это чувство генерала Бонапарта после всего, что он пережил между Сен-Жан д'Акром и Абукиром. Сначала — досадная, первая в его полководческой карьере неудача, крах чуть ли не главной его надежды на поход в Индию, возникшая вдруг угроза даже его власти над Египтом, а затем — великолепная, победа (кстати, в том самом Абукире, возле которого ровно год назад Нельсон уничтожил французский флот), безоговорочное покорение Египта и возможность для новой попытки пройти далее на Восток. Казалось, пора забыть про Сен-Жан д'Акр и вновь думать об Индии. Но тут случилось непредвиденное.
Бонапарт долгое время был отрезан в Египте от всякого сообщения с Европой. В августе 1799 г. ему «помог» Сидней Смит, подбросивший французам пачку свежих газет. Так Бонапарт узнал, что пока он завоевывал Египет, сложилась 2-я антифранцузская коалиция из Англии, России, Австрии, Турции и Неаполитанского королевства, а русские войска под командованием А.В. Суворова заняли Северную Италию и угрожают вторжением во Францию; в самой же Франции — кризис власти, ропот масс, смута. «Негодяи! — бранил Наполеон членов Директории. — Все плоды моих побед потеряны! Я должен ехать!»
Сказано — сделано. Наполеон приказал спешно и тайно снарядить два фрегата, посадил на них до 500 отборных солдат, пять генералов (Ж. Ланна, А. Бертье, И. Мюрата, А. Андреосси, О.
Мармона) [17] , несколько адъютантов (включая Е. Богарне и М. Дюрока), самых авторитетных ученых (Г. Монжа и К. Бертолле) и, передав верховное командование оставшейся армией Ж.Б. Клеберу, 23 августа 1799 г. отплыл из Александрии к берегам Франции. Вновь пришлось ему идти на риск почти неминуемой встречи с английскими кораблями все того же Сиднея Смита, которому Нельсон поручил сторожить французов в Египте, но и теперь риск оправдал себя. Наполеон ускользнул от англичан, по пути заглянул даже на Корсику и в свой родной городок Аяччо, а 9 октября причалил к французскому берегу в местечке Сан-Рафаэль, близ Фрежюса…17
Л. Дезэ и Ж.Б. Бессьеру тоже приказано было выехать во Францию, но — позднее.
Зачем он ехал, так рискуя собой и своими спутниками? Почти все историки от француза А. Вандаля до нашего Е.В. Тарле, ссылаясь на самого Бонапарта и близких к нему свидетелей, говорят в один голос — он спешил «покончить с Директорией и взять власть». А.З. Манфред выдвинул новую версию: Бонапарт-де попросту «бежал из Египта», бежал «от неизбежного и недалекого уже позора поражения», чтобы «спасти самого себя». Каких-либо доказательств в пользу этой версии нет. Манфред строит ее лишь на психологическом домысле, более подходящем для какого-нибудь Мурад-бея, чем для Наполеона.
Между тем Франция жила в нужде, горестях и тревоге. Директория, опиравшаяся на крупных буржуа, спекулянтов, казнокрадов, потеряла доверие нации. Народ бедствовал и требовал: «Мы хотим такого режима, при котором едят!» (un r'egime o`u l'on mange). Армии Республики терпели неудачи на всех фронтах. Суворов подступал к границам Франции с юга, из Италии; герцог Йоркский (сын короля Англии Георга III) во главе англо-русской армии — с севера, из Голландии. Все французы понимали, что страна нуждается в сильной и авторитетной власти, которая смогла бы укрепить Республику, обеспечить ее благополучие и защитить от внешних врагов. Понимал это и член Директории аббат Эмманюэль Жозеф Сиейес.
Последний (с 18 июня 1799 г.) состав Директории был таким: три ничтожества (Л. Гойе, П. Роже-Дюко, Ж. Мулен), вероломный, изъеденный пороками П. Баррас («душа публичной женщины в теле красивого мужчины») [18] и, наконец, алчный, изворотливый и тщеславный Сиейес, о котором Е.В. Тарле писал: «Он не был просто эгоистом, а был, если можно так выразиться, почтительно влюблен в самого себя». С 1789 г. Сиейес пережил все режимы (Людовика XVI, фельянов, Жиронду, Гору, термидор, Директорию), неизменно оставаясь на виду, но и не высовываясь сверх меры. На вопрос, что он делал в то бурное время, отвечал скромно: «J'ai v'ecu» (Я оставался жив).
18
Вандаль А. Возвышение Бонапарта. СПб., 1905. С. 11.
Все пять директоров подходили под определение, которое дала им герцогиня д'Абрантес: «Чудовищный сброд безначалия, тиранства и слабости». Сиейес мог согласиться с таким определением для четырех своих коллег, но себя он ставил выше их и вообще кого бы то ни было. Инстинкт самосохранения подсказывал ему, что Директория обречена погибнуть и чтобы не пойти ко дну вместе с ней, а вновь, как это было всегда, остаться на плаву, нужно устроить очередной переворот, который усилил бы центральную власть — разумеется, с ним, Сиейесом, на самом ее верху. Сиейес так сформулировал свой принцип: «Должна быть одна голова и одна сабля, которая подчинялась бы этой голове». Роль головы он, конечно, предназначал для себя и стал подыскивать саблю.
Поиски оказались нелегкими. Из лучших генералов Республики Л. Гош неожиданно умер, Ф. Марсо погиб, Н. Бонапарт, Л. Дезэ и Ж.Б. Клебер были в Египте, Ж.Б. Журдан и Ж.Б. Бернадот не годились из-за своего якобинского экстремизма, А. Массена был слишком прямолинеен, Ж.Э. Макдональд чересчур уклончив. Наконец, Сиейес соблазнил на роль «сабли» генерала Б. Жубера, но тот считал, что хотя он и отличился в итальянской кампании Бонапарта, ему все же недостает боевой славы. Сиейес устроил ему назначение командующим итальянской армией — против А.В. Суворова. Договорились, что в случае победы над непобедимым дотоле Суворовым Жубер, уже осиянный славой, вернется в Париж, разгонит Директорию вкупе с обоими парламентскими советами и поможет Сиейесу реализовать новую конституцию, проект которой уже давно был у Сиейеса в кармане.