Александр II

В полдень турки двинулись на приступ. Над табором заколыхались зелёные знамёна, призывно выкрикивали муллы:

– Бисми-ллахи-р-рахмани-р-рахим! [61]

– Расчехлить полковые стяги и стяги ополчения, – приказал Столетов. – Усилить орудийный обстрел колонн. Контратаковать, допустив на короткую дистанцию!

Турки приближались.

– Николай Григорьевич, пора взорвать фугас, – сказал Столетов ещё раз посмотрел на дорогу.

– Когда первый табор минует тот выступ, взрывайте.

61

Во имя аллаха милостивого, милосердного! (тур.).

Таборов ещё не было видно, но Саушкин уже слышал топот множества ног, густой гомон. Василий Дьячков проговорил:

– И мороза будто нет, жарко.

Из-за поворота показались первые нестройные ряды, а следом повалил весь табор. И тут за горой, будто земля разверзлась, грянул взрыв. Поликарпа качнуло, в ушах зазвенело и зашумело. К небу, клубясь, поднялся столб огня. Турки остановились в замешательстве.

– Братушки! – Капитан Попов, командир третьей дружины, вскочил на бруствер. – Напред! Напред! На бой!

Роты орловцев и брянцев, болгарские дружинники опрокинули турецкий табор. Столетов видел, как после взрыва фугаса дрогнули и побежали задние таборы. А отсечённый табор смяли и погнали болгары и русские солдаты.

– Велите играть отбой, – сказал Столетов.

Перед самым рассветом Александру II привиделась длинная анфилада комнат, и он, сам переходящий из залы в залу. Кто-то невидимый мгновенно распахивает перед ним белые, с позолотой двустворчатые двери.

Александр никак не поймёт, где он. И не Зимний дворец, и не Красное Село…

А он идёт и идёт, и уже в последней зале вдруг появилась Катенька Долгорукая, его, императора, любовь. Александр видит её лицо как в тумане, направляется к ней, но она отдаляется от него. Царь укоризненно смотрит на свою белоснежную красавицу (так называет он её с глазу на глаз), тянет к ней руки, но Катенька, прелестная Катенька молчит, будто не видит его. Царь сердится и просыпается.

Долго лежал под впечатлением сна. Первым порывом было под благовидным предлогом вызвать Долгорукую на Балканы, в Главную квартиру, но останавливает мысль, что уже и так достаточно злословят по поводу главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, упросившего свою любовницу, балерину петербургских императорских театров Екатерину Числову приехать на гастроли в Бухарест.

Царь раздражённо подумал о брате, что у того не о военной кампании заботы, а как в Бухарест к пассии выбраться…

И снова мысленно вернулся к Катеньке Долгорукой. Чем привлекла его, стареющего императора всероссийского: красотой ли, молодостью? Этим летом ей тридцать исполнилось…

Вспомнилась первая встреча… Началось с увлечения, а нынче чувствует к ней любовь и привязанность необычную…

Утро императора в Главной квартире началось, как обычно, с осмотра лейб-медиком Боткиным. Он долго щупал царский живот, просил показать язык. Александр спросил с лёгкой иронией: – Как наш желудочный катар, любезный Сергей Петрович?

– Катар требует режима, ваше величество, – хмурясь, ответил грузный Боткин.

– Вы чем-то недовольны?

– Ваше величество, – Боткин близоруко прищурился, – необходимо принять надлежащие меры к санитарной службе. Раненых и больных многие тысячи, а лечение и уход, как вам сказать мягче, оставляют желать лучшего.

Александр II недовольно отвернулся, постучал ногтем по столу, на который камердинер уже поставил кофейник и сливки. Помолчав, сказал раздражённо:

– Почему-то у всех превратное представление о моей персоне, будто я ничего не вижу и ничего не знаю. – Посмотрел на Боткина. – Я, уважаемый Сергей Петрович, посетил госпиталь в Бяле и считаю: в военных условиях трудно достичь лучшего. Так пусть же санитарная часть остаётся заботой князя Голицына, а вам достаточно и моего здоровья.

Необходимость взятия Плевны теперь понимали все: от офицера до главнокомандующего. Первое спокойствие в штабе Дунайской армии от неудач под Плевной сменилось тревогой и озабоченностью. Плевна явилась причиной отступления отряда Гурко из Забалканья. Плевна приковала бригады и дивизии, которые должны были вслед за Передовым отрядом перейти Шипку и двигаться на Адрианополь. Плевна перечеркнула данный план. Более того, Осман-паша, Сулейман и Махмет-Али-паша в случае соединения отрезали бы Балканский отряд от главных сил, отбросив русскую армию за Дунай. Плевна грозно нависла над правым флангом российской армии.

К Плевне выехали главнокомандующий со штабом и военный министр. Провели рекогносцировку [62] .

Великий князь Николай Николаевич доносил государю в Главную квартиру, что если Осман-паша выйдет из укреплений, он тут же будет разбит и город будет взят, ибо сил для этого у армии, осадившей Плевну, достаточно.

Возвратившись в Главную императорскую квартиру, Милютин и Горчаков имели беседу с Александром. Разговор иногда становился резким, однако император проявил терпимость.

62

Разведка с целью получения сведений о расположении противника и боевой обстановки вообще.

– Вы, ваше величество, – сказал Милютин, – должны были заставить главнокомандующего принять план генерала Обручева. То, что мы имеем сегодня, – результат игнорирования труда опытных работников Генерального штаба. Я, ваше величество, если помните, выражал неудовольствие назначением генерала Непокойчицкого начальником штаба Дунайской армии, но, однако, великий князь Николай Николаевич не прислушался к моим словам.

– Сегодня вы слишком экспансивны, Дмитрий Алексеевич. Это результат ваших впечатлений от поездки под Плевну.

– Отчасти так, ваше величество. Не только главнокомандующий, но и я, как военный министр, несу ответственность за боевые операции, а они, как видите, пока оставляют желать лучшего.

– Надеюсь, со взятием Плевны обстановка изменится. Главнокомандующий обещает.

– Будем надеяться, ваше величество, и уповать на своё счастье и промахи верховного турецкого командования.

Милютин настоял на отказе от четвёртого штурма Плевны.

– Мы положили тридцать тысяч солдат, и пока безрезультатно, ваше величество. Соблаговолите вызвать генерала Тотлебена. Вы ведь сами утверждали, что он непревзойдённый знаток инженерного дела.

Александр II согласился и тут же распорядился вызвать в Главную императорскую квартиру Тотлебена, а также отправить в Дунайскую армию гвардию.

– Я получил депешу от советника Жомини, – сказал Горчаков. – Ему стала известна переписка генерала Вердера с Бисмарком.

– И что же уполномоченный германского императора в Петербурге?

– Язвительность генерала перешла грань дозволенного. Неприязнь его к российскому оружию явная. Вердер пишет: российская армия забыла победные звуки фанфар и австрийцы, при желании, могут наступить ей на пятки.