Александр III: Забытый император

Тут Лорис-Меликов в знак восхищения встопорщил бакенбарды.

– А на самом деле, – увлеченно говорил Вейсман, – профессиональное сходство бьет прямо в глаза. Несмотря на своеобразный отпечаток каждого из них – в зависимости от характера, наклонностей, привычек или даже пороков.

– А что, Карл Карпович, – Лорис прищурил хитрые армянские глаза, – мой почерк тоже изучался в этом кабинете?

Вейсман подошел к полкам с папками и вытащил одну из них.

– Глядите, ваше сиятельство.

– Что это, дюша мой?

– Копии с выписок из ваших писем. В бытность вашу, Михаил Тариэлович, командиром отдельного корпуса на Кавказе в минувшей войне. Тут все, что касается ваших финансовых операций с русскими бумагами…

– Ах, канальи! Ах, безобразники, – с улыбкой шептал Лорис-Меликов, глядя, как мелькают за окном тонкие чухонские сосны.

Он не только победоносно воевал с турками, но и с чисто армянской деловитостью торговал ценными бумагами: и казне принес прибыль, сэкономив немалые суммы, и сам не остался внакладе.

– Вы, конечно, знаете, ваше сиятельство, – продолжал свою экскурсию по «черному кабинету» Вейсман, – что вскрывается еще дипломатическая переписка – для Министерства иностранных дел, и шпионная – для военного и морского Генеральных штабов.

– Но они же тщательно опечатаны и зашифрованы, дюша мой, – удивился Лорис-Меликов.

– У нас, – назидательно отпарировал Карл Карпович, – имеется полная коллекция безукоризненно сделанных металлических печаток. Всех иностранных посольств, консульств, миссий и агентств в Петербурге и Министерстве иностранных дел за границей. А кроме того – всех послов, консулов, атташе, министров и канцлеров. Мы собрали также шифровые коды всех стран…

– Вы, кажется, перлюстрируете и письма наших дипломатов? – осторожно осведомился министр внутренних дел.

– О, это самое легкое в нашей работе. Был только единственный случай, когда нас долго водили за нос.

– Кто же это, дюша мой, скажи?..

– Граф Игнатьев, будучи послом в Константинополе. Он посылал свои донесения в простых письмах, заделанных в дешевые конверты. Перед этим они некоторое время лежали вместе с селедкой и мылом. Кроме того, писать адрес он заставлял своего лакея. И не на имя министра иностранных дел, которому оно предназначалось, а на имя его истопника. Потом он сам со смехом рассказывал об этом…

– Да, недаром графа Игнатьева называли в Константинополе не иначе как Menteur-Pacha, [132] – засмеялся в свой черед Лорис.

…Граф Михаил Тариэлович оторвался от размышлений: за окном вагона уже мелькали постройки гатчинского форштадта.

Молодой император встретил своего министра внутренних дел строгим вопросом:

– Знаете ли вы о подозрительных собраниях, о которых мне стало известно от Баранова? Они происходят… – тут Александр Александрович покопался в бумагах, – происходят на Литейном, кажется, номер десять, у госпожи Каншиной…

132

Паша-плут (фр.).

В тесном кабинетике Гатчинского дворца государь выглядел еще крупнее, точно медведь, ворочавшийся в узкой клетке. Лорис никак не мог привыкнуть к обстановке, окружавшей молодого императора: где попало купленная мебель, на письменном столе – синее сукно, лист грязного папье-бювара, простая чернильница, возле – белая тряпочка для вытирания пера, которой Александр Александрович то и дело пользовался, так как перо плохо писало.

Царь повысил голос:

– На этих собраниях, как доносят мне, много говорится против правительства и моей особы. Весьма возможна связь посещающих это собрание лиц с социально-революционной партией. Собрания у Каншиной тем более опасны, что в них, как сообщается, принимают участие великий князь Константин Николаевич и граф Валуев.

– Ваше величество! – вкрадчиво отвечал Лорис. – Это совсем пустое дело. Я превосходно осведомлен о подробностях. Донос лжив. Он поступил от карлика, который служил у Каншиной, а потом был рассчитан за воровство.

– Доказательства! – недоверчиво перебил его государь.

– Эта Каншина совсем другая птичка, ваше величество. К ней ездят не за политикой, а за совершенно иным. Она торгует собой, будучи весьма привлекательной особой…

Граф Михаил Тариэлович, понятно, счел за благо умолчать, что сам пользовался ее интимными услугами…

– Фу, какая гадость, – с отвращением промолвил Александр Александрович. – И великий князь туда же! Мало ему Кузнецовой. Воистину, куда конь с копытом, туда и рак с клешней… Ну да теперь с ним все кончено…

Да, отставка Константина Николаевича с поста председателя Государственного совета и управляющего морским министерством состоялась еще в конце марта.

– Я не могу видеть его. Пусть уедет куда хочет, – заявил Александр III своему брату Владимиру Александровичу.

Его отвращало от дяди Кости многое. Во-первых, уже то, что великий князь не расставался со своей многолетней любовницей Кузнецовой. Молодому государю уже были известны слова дяди: «Не могу же я ради прихоти императора бросить женщину, которая вполне отдалась мне, от которой имею детей и которой я обязан пятнадцатью годами счастья». А во-вторых, гнев царя вызвало сообщение, что сын Константина Николаевича, великий князь и его кузен Николай Константинович, похитил у своей матери драгоценные бриллианты. Правда, существовало предположение, будто бы Николай Константинович страдал клептоманией, случаи которой встречались в Альтенбургском доме. [133] Но решение императора было суровым. Он повелел заточить кузена в крепость в Павловске, а затем выслал его в Оренбургскую губернию, где великий князь вскоре женился на дочери какого-то полицеймейстера.

133

…Николай Константинович страдал клептоманией, случаи которой встречались в Альтенбургском доме. – Клептомания – непреодолимое, болезненное стремление к воровству, связанное с некоторыми психическими заболеваниями. Альтенбургский дом – династическая фамилия, стоящая у власти в Саксен-Альтенбурге, герцогстве и союзном государстве Германской империи. Мать Николая Константиновича (жена Константина Николаевича) великая княгиня Александра Иосифовна – урожденная принцесса Саксен-Альтенбургская Августа.

В свой черед Константин Николаевич накануне отъезда или, лучше сказать, высылки не преминул съязвить в деликатной форме относительно способностей и воспитания своего венценосного племянника, хоть и начал с характеристики его брата.

– Беда его в том, – сказал он о великом князе Павле Александровиче Лорису, – что племянник недалек, ленив и малообразован, даже в светском отношении. Все внимание покойного государя и императрицы было обращено на воспитание цесаревича Николая Александровича, который был чуть не совершенство. Нынешний же государь и Владимир Александрович в детстве и юности были предоставлены почти исключительно сами себе. И Павлик пошел по их стопам…

Назревал семейный скандал, в существо которого граф Михаил Тариэлович совать свой длинный нос не собирался.

– Как проводится расследование злодеяния? – внезапно спросил император. – Константин Петрович сообщил мне о слабости председателя суда, который дозволяет убийцам вдаваться в подробные объяснения их воззрений. Я уже вызвал Набокова. Ваше мнение, граф?

– Ваше величество! Обер-прокурор Священного Синода не совсем прав. Председатель Фукс действительно несколько вял. Но несмотря на его мягкость, никаких неприличий в суде не происходит, – отвечал Лорис. – Я предложил Победоносцеву самому отправиться на заседание, чтобы убедиться в этом. Но он отказался, сославшись на занятость…

Император вынул из стопки несколько листков.

– Брат Сергей Александрович передал мне ужасное письмо графа Льва Николаевича Толстого. [134]

Он еще раз пробежал глазами по строчкам:

«Я, ничтожный, непризванный и слабый, плохой человек, пишу русскому императору и советую ему, что ему делать в самых сложных, трудных обстоятельствах, которые когда-либо бывали. Я чувствую, как это странно, неприлично, дерзко, и все-таки пишу.<…>

…Отца вашего, царя русского, сделавшего много добра и всегда желавшего добра людям, старого, доброго человека, бесчеловечно изувечили и убили не личные враги его, но враги существующего порядка вещей; убили во имя какого-то блага всего человечества…»

134

…ужасное письмо графа Льва Николаевича Толстого. – Далее автор романа цитирует текст, представляющий собою черновик письма, отправленного Александру III и до сих пор не обнаруженного. Черновик датирован 8–15 марта 1881, днями судебного процесса над участниками террористического акта против государя императора. Письмо, адресованное царю, Толстой переслал Н. Н. Страхову, сопроводив его двумя другими письмами – лично Страхову и на имя К. П. Победоносцева, последнему с «трудной просьбой» передать его Александру III. На письме Толстого Страхову С. А. Толстая сделала приписку: спросить «мнение Победоносцева, не может ли это письмо (Александру III. – В. В.) вызвать в государе какие-нибудь неприятные чувства или недоброжелательство к Льву Николаевичу. В таком случае, ради Бога, не допускайте письмо до государя». Победоносцев, познакомившись с письмом Толстого Александру III, отказался передать его по назначению. Тогда Страхов прибегнул к помощи профессора истории К. Н. Бестужева-Рюмина, тот, в свою очередь, обратился к великому князю Сергею Александровичу, который и вручил письмо царю. Александр III Толстому не ответил, но, по свидетельству С. А. Толстой, «велел сказать графу Льву Николаевичу Толстому, что если б покушение было на него самого, он мог бы помиловать, но убийц отца он не имеет права простить» (см. об этом: Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. Т. 18. М., 1984. С. 878–890).