Александр Македонский. Гениальный каприз судьбы

«Напротив, – утверждает Юстин, – македоняне радовались, как будто потеряли не согражданина своего, столь великого царя, но врага, проклиная и его чрезмерную строгость, и постоянные военные опасности. Кроме того, вожди (войска) домогались царства и власти, а рядовые воины – сокровищ и несметных запасов золота, считая их нежданной своей добычей…»

Как ни странно, по-настоящему оплакивала кончину великого завоевателя лишь мать его главного врага – Сисигамбис. Бывшая персидская царица лишилась покровителя, который обходился с ней более-менее достойно; ничего хорошего от будущего ждать не приходилось.

Курций Руф описывает выражение скорби матери Дария.

Разорвав на себе одежду, она облеклась в траур и, растрепав на себе волосы, упала на землю. Была при ней одна из внучек, оплакивавшая потерю Гефестиона, за которого вышла замуж, и собственное горе объединила с общим несчастием. Но одна Сисигамбис могла охватить горести всех своих детей; она оплакивала и свою судьбу, и судьбу внучат. Новое горе оживляло память о прежнем. Казалось, что она только что потеряла Дария, и что ей, несчастной, приходится хоронить двух сыновей. Она оплакивала как мертвых, так и живых. Кто будет заботиться о сиротах? Какой будет новый Александр? Снова они пленницы, снова лишатся царства. Они нашли человека, который стал охранять их после смерти Дария, после смерти Александра они такого, конечно, не найдут. Вспомнилось при этом, что 80 ее братьев были перебиты в один день свирепейшим царем Охом; прибавилось еще убийство отца стольких сыновей; из 7 рожденных ею детей остался в живых один; сам Дарий благоденствовал недолго, тем более жестокую смерть он испытал. Наконец она не выдержала своего горя, отстранилась от бывших при ней внука и внучки и, накрыв себе голову, отказалась от пищи и света. Она скончалась на пятый день после того, как приняла решение умереть.

Александр умер 13 июня 323 года до н. э., согласно Юстину, «тридцати трех лет и одного месяца от роду»; Арриан сообщает несколько иную цифру, но не столь далекую от Юстина, – 32 года и 8 месяцев. Царствовал же он, согласно Арриану, – 12 лет и 8 месяцев; по сведениям Диодора Сицилийского, – 12 лет и 7 месяцев.

Как же оценивали жизнь Александра и его деяния древние авторы? Их мнения схожи: Александр вмещал в себе множество дурных и хороших качеств, которые проявлялись сообразно с обстоятельствами. Арриан честно предупреждает читателя, что его суждение глубоко субъективно: «Я не стыжусь того, что отношусь к Александру с восхищением»; и потому более приемлемым будет мнение Курция Руфа:

И в самом деле, если справедливо судить о нем, добрые качества царя следует приписать его природе, пороки – возрасту или судьбе. Невероятная сила духа, почти чрезмерная выносливость в труде, отвага, выдающаяся не только среди царей, но и среди тех, для кого она является единственной доблестью; его щедрость, дававшая людям даже больше того, чего просят у богов, милость к побежденным, щедрое возвращение многих царств тем, у кого он их отнимал войной, и раздача их в качестве подарка. Постоянное пренебрежение смертью, боязнь которой лишает других мужества; жажда похвал и славы, хоть и более сильная, чем следует, но вполне объяснимая при его молодости и столь великих подвигах; его почтительность к родителям: мать Олимпиаду он решил обессмертить, за отца Филиппа он отомстил; его благосклонность почти ко всем друзьям, благожелательность к солдатам; забота о них, равная величию его души; находчивость, едва совместимая с его молодым возрастом; мерой в неумеренных страстях было удовлетворение желаний в естественных границах и наслаждение – в пределах дозволенного. Это все, конечно, большие достоинства.

Что ж, Курций Руф весьма щедро наградил Александра положительными чертами, но они характеризуют человека, но не полководца и царя. А ведь следующие поколения будут почитать Александра, как гениального военачальника, талантливого администратора – и это звучит, как непреложный факт. «Никто не усомнится в безграничном мужестве Александра, его гениальном полководческом даре, неиссякаемой энергии и магнетической харизме», – пишет Пол Догерти в предисловии к своей книге «Смерть бога». В аннотации к ней Александр – «великий завоеватель, обожаемый собственной армией и почитаемый покоренными народами».

Никто не усомнится в личном мужестве Александра, но почему Курций Руф ни слова не сказал о его «гениальном полководческом даре»? Потому что нельзя обсуждать то, чего нет. И о магнетической харизме древние авторы не упоминают не потому, что им неизвестны подобные слова. О какой харизме может идти речь, когда Александр гнал воинов в бой обманом, подкупом и страхом казни за непослушание; когда он в одиночку штурмовал города, а все войско смотрело, как царь карабкается на стену? Когда он большую часть войска погубил на пути из Индии, оставшиеся отказались воевать и были отправлены в Македонию… «Почитаемый покоренными народами», потому что отказавшиеся почитать были безжалостно уничтожены. Однажды перед битвой Александр произнес, обращаясь к своим неуверенным в будущей победе воинам:

– Поздно вы начали считать легионы врагов, после того как своими победами создали безлюдье в Азии.

Курций Руф открывает и вторую сторону медали:

А вот дары судьбы: он приравнивал себя к богам и требовал божеских почестей; верил оракулам, внушавшим ему это, и распалялся несправедливым гневом на отказывавшихся почитать его, как бога. Он переменил на иноземные свое платье и обычаи, стал перенимать нравы побежденных народов, которые до своей победы презирал. Его вспыльчивость и пристрастие к вину, проявившиеся в нем с юных лет, могли бы смягчиться к старости. Все же надо признать, что если он многим был обязан своей доблести, то еще больше того – своей судьбе, которой владел как никто среди людей. Сколько раз она спасала его от смерти? Сколько раз безрассудно подвергавшего себя опасности она охраняла в неизменном счастье? Предел жизни она положила ему вместе с пределом славы. Судьба его выждала, пока он, покорив Восток и дойдя до океана, выполнил все, что доступно было человеку. Такому царю и вождю нужно было найти преемника, но тяжесть его дел была не по силам одному человеку.

Ценный труп

Этим словом он как бы подал своим друзьям сигнал к бою и бросил им его как яблоко раздора; (с этой минуты) все стали соперниками друг другу, стремились подольститься к толпе, начали тайно добиваться поддержки у войска.

Юстин. Эпитома сочинения Помпея Трога

Смерть Александра не была внезапной, несколько дней он чувствовал ее холодное дыхание, – тем более странно, что царь не позаботился о наследнике.

Царь попрощался со своими воинами, прошедшими мимо его ложа, и даже утешил «некоторых особенно сильно горевавших». И вот, по словам Юстина, Александр завел разговор о преемнике:

Отпустив солдат, он спросил друзей, стоявших вокруг него: как им кажется, найдут ли они царя, подобного ему? Все молчали. Тогда он сказал им, что этого он и сам не знает, однако только он знает и предсказывает, почти видит своими глазами, как много крови прольет Македония в распрях, сколько убийств, сколько крови принесут ему как погребальную жертву.

Затем Александр завещал похоронить свое тело в храме Амона; но ни одним намеком не показал, кого он желает видеть на троне. Находившиеся подле него чувствовали, что царю осталось немного, и прямо спросили: кого он назначает наследником своей державы?

Александр ответил: достойнейшего (dignissimum). Юстин восхищается выбором Александра:

Столь велика была мощь его духа, что, хотя он оставлял после себя сына Геркулеса, брата Арридея и беременную жену Роксану, он, забывая об узах родства, своим преемником объявил «достойнейшего». И поистине, не подобало бы наследовать престол такого могучего мужа кому-либо иному, кроме столь же могучего, и столь могущественной державе достаться кому-либо другому, а не испытанным людям.

Казалось бы, решение справедливое. Но чем оно закончится, угадать нетрудно: достойнейшими считали себя все, кто был рядом с Александром. Умирающий царь понимал, что у его огромнейшего государства, сшитого из разных заплат наихудшими нитками, нет никакого будущего. Так пусть же вина за последующую вакханалию ляжет на честолюбцев, его окружавших, пусть все пожалеют, что потеряли Александра! Царь желал над своей могилой кровавого пира и добился его всего лишь одним словом.

Не восхищается поступком Александра Юстин – горькая ирония скрыта в этой похвале Александру. Уже следующее предложение этого же автора описывает первые плоды «благоразумия» Александра: