Александр Невский

В голосе Братилы искренняя радость, словно это он поймал рыбу. Но для него сейчас во сто крат дороже своей удачи — удача княжича. Уж очень старик угодить хочет своему господину. И не корысти ради, а так, от чистой и доброй души своей, от нежности, проснувшейся вдруг к этому отроку.

— Зри, зри, эвон под куст, Ярославич.

Вторая щука была вдвое больше, и княжич едва управился с ней.

— Подкинь-ка лучин, а то сгаснет, — посоветовал Братила.

Княжич положил острогу поперек лодейки, занялся огнем. И в это время из темноты вынырнула большая лодья, в которой маячило несколько фигур.

— A-а, збродни! Попались! — злорадно закричали оттуда, и несколько весел мощно ударили по воде.

Но тут же из кустов, тенькнув, пропела стрела и впилась в борт лодьи. И голос Ратмира из темноты приказал холодно и недобро:

— Стой, псы, коли живот дорог!

— Вы че, ослепли?! — взвизгнул Братила. — Се княжич лучит!

На лодье произошло замешательство, весла заработали вразнобой, пытаясь остановить разогнавшуюся посудину.

— Господи, помилуй, — скулил кто-то там испуганно. Но лодья плохо слушалась недружных гребцов. Наконец ее удалось остановить, и она стала разворачиваться бортом. Шесть монахов поднялись в лодье, оставив весла.

— Прости, Александр Ярославич, — сказал один из них. — Нечистый попутал. Помстилось, смерды с лучом шастают.

— А вам-то что за печаль? — спросил княжич. — Чай, угодье-то не ваше.

— Ведомо нам, ведомо, Александр Ярославич, ловитвы здесь княжьи, но далее за луком наш монастырский закол. Так что соседи мы, а смердам где б ни поразбойничать, абы ухватить чужого.

— Вот и гребитесь к своему заколу, — посоветовал невидимый с берега Ратмир. — Да в другой раз допрежь вопить «збродни», зенки-те свои протрите.

Смущенные, монахи убрались восвояси, попросив княжича сердца на них не иметь и пожелав ему доброй ловитвы.

И все же княжич после отъезда монахов велел поворачивать назад, чтобы не заплыть в монастырские воды.

— Для них бы честь была, коли так бы сотворилось, — пробормотал Братила.

Они плыли назад, приближаясь к избенке Братилы, и Александр уже сам высматривал рыбу, а найдя, подымал вверх руку, давая тем знать Братиле, что надо остановиться.

— А что, и ловят они смердов с лучом? — спросил княжич рыбака.

— Бывает, — неохотно отвечал Братила.

— Стало, лучат смерды?

— Так ведь, Александр Ярославич, всякому человеци рыбки хочется. А смерд, чай, всех нас и монахов тех же хлебом кормит, а они…

Братила, спохватившись, умолк на полуслове. Александр оглянулся, внимательно посмотрел на рыбака.

— Ну что, «а они»? Досказывай. Чего смолк-то?

Братила помялся, отвечал уклончиво:

— Дык сторожат, аки совы зайцев.

— Ну а ловят ежели, то что? — допытывался Александр.

— Ежели словят, добра не жди. Такую виру присудят, что сам смерд того не стоит. Смерду попадаться — хуже смерти. Летось одного так-то прихватили, так он не дался.

— Как «не дался»?

— А просто. Прыгнул с лодейки прямо в реку-те, думал, отстанут монахи. Не тут-то. Оне за ним, он уныривать да и попал под корягу, так доси и не вынырнул.

— Ну а у тебя лучат смерды? — спросил в упор рыбака.

— Как можно. Чай, ез-то твой. Рази я позволю… Да я…

«Врет старик, — подумал, веселея, княжич. — Врет, ну и бог с ним».

Александр бросил острогу и, сев на лаву, взял весло.

— Ну что, Братила, достанет нам на уху? Махнем к дому твоему.

— Дык ты б весло мне отдал.

— Ничего, в четыре-то руки быстрее добежим. Пихайся шестом, а я на весле разомнусь.

Княжич заработал веслом сильно и весело, то и дело перекидывая его с одной стороны на другую. Братила не успевал и упереться шестом, лодейка сама мчалась вперед.

— А силенкой тебя, Ярославич, бог не обидел, — говорил рыбак, едва переводя дух. — Кабы нам сослепу-те на берег не выбежать.

— Не выбежим, — отвечал Александр, мощно загребая веслом. — А выбежим, так еще Ратмирку прихватим. Эвон по кустам шумит.

Ратмир и впрямь едва поспевал за ними по берегу, ломясь через кусты и рискуя в темноте выбить себе глаз.

Дружинники, оставшиеся у Братиловой избенки, давно уже развели огонь и поджидали княжича.

— Ну, мужи, оголодали, чай, — крикнул Александр, выпрыгивая из лодейки. — Доставайте засапожники, и живо рыбу пластать.

Дружинники засуетились, подкинули в огонь дров и при свете огромного костра принялись чистить рыбу. Братила, зная, что из щук уха не очень вкусная будет, потихоньку сбегал к садку и приволок оттуда осетра.

Княжич, лежавший недалече на копне сена, ничего не заметил, да и дружинники не обратили внимания. Всю рыбу перечистили и, нарезав кусками, засыпали в кипящий котел.

Ратмир подошел к княжичу. Александр лежал, закинув за голову руки, смотрел на звезды и грыз соломинку. Ратмир присел на копну.

— Ярославич, я тебя спросить хотел.

— Спрашивай.

— Зачем князь на Киев пошел? Али мало тут дел?

Александр повернулся на бок, с удивлением взглянул на милостника, и впрямь дело дивное — он сам только что об этом думал. А тут Ратмир словно мысли его услышал.

— Небось пойдешь, коли Киев без князя остался, — отвечал он.

— А как же случилось сие? Град же, сказывают, самый великий на Руси.

— Верно, велик Киев, оттого и много на него охотников. А пошло все с крамолы Михаила Черниговского да Изяслава Теребовльского. Тайно стали они крамольничать на великого князя Киевского Владимира Рюриковича. В честной рати одолеть не смогли, побил он их. Тогда они поганых призвали — половцев. Киев копьем взяли, разорили, пограбили и великого князя с семьей полонили. Томится где-то Рюрикович в половетчине. А на стол Киевский Изяслав вокняжился. Вот отец и пошел наказать крамольников.

— А побьет он их?

— Побьет, — уверенно отвечал Александр. — Войско-то вполовину из новгородцев у него, а они на рати удачливы. Да и правда ныне за нами, а это войску силу утраивает. Изяславу дай бог ноги унести из Киева.

Едва уха сварилась, Братила первым делом налил глубокую глиняную чашку для княжича. Сам выловил добрые куски осетрины. Принес все прямо к копне, где отдыхал княжич.

— Александр Ярославич, отведай-ка ушицы своей.

— Уже готово? — поднялся Александр. — Ратмир, хлеба!