Александр Невский
Шрифт:
Не мог отказать великий князь Ярослав в помощи и своему дальнему родственнику князю-скитальцу Михаилу Черниговскому, бежавшему из Киева. Тот попросил его вызволить из плена свою супругу, княгиню Феодору Романовну, заключенную в крепости Каменец на Подолии близ Днестра. С малой дружиной прошел Ярослав через всю Русь. Крепость Каменец взял на щит, княгиню освободил и хотел было вернуть ее супругу, но не смог найти того: затерялся князь Михаил где-то в Польше. Зато князья Романовичи — Даниил Галицкий и брат его Василько — потребовали вернуть им сестру на Волынь, что и было сделано Ярославом.
В том же 1239 году великий князь вызвал из Ростова во Владимир монаха-летописца Ефрема и велел тому составить «Летописец» о том, что случилось во Владимиро-Суздаль-ской земле и особенно о татарщине. В другие города и монастыри были посланы грамоты, и оттуда тоже пришли достопамятные известия, включенные в Ростовский свод 1239 года. Свод этот дошел до наших дней.
Летом 1239
На другое лето после нашествия великий князь повелел ростовскому владыке Кириллу перенести из Ростова во Владимир тела своего брата, великого князя Юрия Всеволодовича, и племянника, ростовского князя Василька Константиновича, убитых татарами. В годовщину битвы на Сити, 4 марта, сам великий князь Ярослав, а также епископы, архимандриты и весь священный собор Владимира встречали на Суздальской дороге торжественную процессию во главе с епископом Кириллом, которая несла святые мощи князей-страдальцев. После отпевания в соборной златоверхой Успенской церкви тела Юрия и Василька погребли в каменных гробах в притворах собора. И не было слышно церковного пения из-за плача, причитаний и воплей собравшихся, свидетельствует летописец. В ту пору явилось чудо дивное, памяти достойное. Рассказывают, что когда владыка приложил к телу во гробе отрубленную голову великого князя Юрия, она пристала к честному телу его так, словно никогда не была отсечена.
В княжение Ярослава Русь не знала ни одного мирного года. В 1239 году Батый начал свое второе наступление на русские земли. Он направил часть своих войск к ключевому городу Переяславлю Южному, запиравшему подходы к Южной Руси со стороны степи. Город был взят на щит, разрушен до основания, сожжен, несмотря на героическое сопротивление защитников. Осенью восточные завоеватели взяли и сожгли Чернигов. Не помогло и сопротивление дружины князя Михаила Глебовича. Та же судьба постигла Путивль, Глухов, Рыльск, Новгород-Северский. В том же году тумены хана Мункэ подошли к городку Песочне, на левом берегу Днепра, напротив Киева. Издали любуясь красотой и величием стольного Киева-града, с его белокаменными стенами и башнями, золочеными куполами церквей и монастырей, с дворцами и зеленью садов, Мункэ пришел в великое изумление — он и не знал, что на свете бывает такая красота, — и захотел пощадить город. Он направил к киевскому воеводе своих послов, предложив сдать город добровольно. Но киевляне ответили отказом и убили послов. Оскорбленный хан не решился на штурм и ушел в степи.
15 сентября 1240 года большое монгольское войско — летописцы говорят, что оно насчитывало до 600 тысяч человек во главе с самим ханом Бату — подошло к Киеву. Форсировав Днепр, татары окружили крепость и осадили ее со всех сторон. «И бе Батый у города, — пишет летописец, — и отроци его обседяху град, и не бе слышати от гласа скрипания телег его, множества ревения вельблуд его, и ржания от гласа стад конь его». Во время вылазки киевлянам удалось взять в плен татарина Товрула. От него узнали, что у стен Киева собрался весь цвет монгольских военачальников: Урдюй, Байдар, Бирюй, Кайдан, Бечка, Мункэ, Гуюк, Бедяй, Субедэ, Бурундай. Главный удар был нанесен с юга, со стороны Лядских ворот Киева. Татары использовали китайскую военную осадную технику и греческий огонь. Стенобитные машины — пороки — день и ночь разбивали городские стены. В образовавшиеся бреши устремлялись татаро-монгольские воины. Там их встречали киевляне и бились врукопашную, оказывая отчаянное сопротивление. Стрелы, тысячами летевшие на защитников, мешали даже видеть врагов.
В «Своде булгарских летописей» сохранился рассказ полководца Гази-Бараджа Бурундая. Вот что он записал:
«Когда к Башту (то есть к Киеву. — Ю. Б.) стало возможным подойти вплотную, хинские (китайские. — Ю. Б.) мастера стали неумело бить по стенам. Дело затягивалось, и Бату стал в раздражении драть мастеров плетью, грозя им страшными карами. Я, отлично зная слабости урусских укреплений, не стал, однако, им помогать советами, ибо после гибели Буляра (столицы Волжской Болгарии, где Гази-Ба-радж был царем. — Ю. Б.) не мог уже выдерживать вида жестоких убийств ни в чем не повинных людей. Жалея баштуйцев, я велел Бадри подъехать с нашей стороны к стене и вывести хотя бы часть жителей из города. Когда Аблас-Хин крикнул осажденным: „Выходите! Сейчас будет приступ!“ — и высоко поднял наш хонский (то есть гуннский. — Ю. Б.) стяг, баштуйцы стали выходить из Медных ворот. Пока не подъехал Гуюк, я успел пропустить через свои порядки с пять тысяч жителей. Гуюк, подскочивший внезапно, оторопел от увиденного,
но, к счастью, Бадри успел бросить наш стяг на стену прямо в руки догадливого баштуйца, и я выдал происходящее за вывод пленных из взятых мною ворот. Гуюк не мог меня изобличить, так как баштуйцы размахивали булгарским стягом, и в бессильной ярости велел мне уступить свое место Манкаю (то есть Менгу-хану. — Ю. Б.). Пока хан подходил, баштуец вышел из города с моим стягом, а его товарищи наглухо закрыли ворота. Баштуйца звали Якубом… Я поручил ему вышедших из города баштуйцев, и он смог благополучно вывести их в Галидж (то есть в Новгород. — Ю. Б.). Мы же отошли от города, и я, под видом несправедливо обиженного, уединился в юрту, дабы не видеть последовавшей вслед за этим бойни».В конце концов татары завладели стенами города. Дальше, однако, они вынуждены были остановиться. Воспользовавшись передышкой, киевляне восстановили укрепления возле Софийских ворот. Последних защитников города татары осадили в Десятинном храме. Количество людей, укрывшихся в церкви, было столь велико, что рухнули хоры и часть стены.
Киев пал после восьми дней непрерывного штурма, на Николин день, 6 декабря 1240 года. Все жители, от мала до велика, и все воины были убиты. «И Святую Софию разграбили. И иконы и кресты, и все украшения церковные взяли», — с горечью записывал летописец.
В пламени пожаров сгорели дворцы, дома, церкви и монастыри. Только воеводе Дмитру Ейковичу удалось уцелеть. Весь израненный он попал в плен, но был пощажен Батыем за его мужество.
Итальянский монах-францисканец Иоанн дель Плано Карпини, проезжавший через Киев в 1246 году, писал, что монголы «произвели великое побоище в стране Руси, разрушили города и крепости, убили людей, осадили Киев, который был столицей Руси, после продолжительной осады взяли его, убили жителей города; отсюда, когда мы ехали через их землю, мы находили неисчислимые головы и кости мертвых людей, которые лежали на поле, ибо город этот был очень большим и многолюдным; а теперь он низведен почти ни на что, едва имеется 200 домов, а людей держат они в тяжелейшем рабстве». Так не стало «матери городов русских», как назвал Киев еще князь Олег Вещий. «Только дым, и земля, и пепел»…
После взятия Киева главные силы Батыя устремились к Владимиру-Волынскому и Галичу, пленили и разрушили их, а затем уничтожили еще несколько десятков городов.
Красотой Владимира-Волынского в 1231 году любовался венгерский король. Он считал, что такого красивого города нет в «немецких землях».
Русь была порабощена. Южной Руси повезло еще меньше, чем Северо-Восточной, ибо в ней десятилетиями хозяйничали татарские каратели — Куремса, Бурундай, Ногай, Телебуга…
Позднее, в 70-е годы XIII века, владимирский епископ и проповедник Серапион, передавая впечатление от страшного разгрома Руси во время татарщины, писал: «И вот навел Бог на нас народ немилостивый, народ лютый, народ, не щадящий красоты юношей, немощи старцев, младости детей. Воздвигнули мы на себя ярость Бога: разрушены божественные церкви, осквернены священные сосуды, потоптаны святыни, святители преданы мечу, тела монашеские брошены птицам, кровь отцов и братьев наших, словно вода, обильно напоила землю. Исчезло мужество князей и воевод наших, храбрецы наши, исполненные страха, обратились в бегство. А сколько их уведено в плен! Села наши поросли лесом. Смирилось величие наше, погибла красота наша. Богатство, труд, земля — все достояние иноплеменных. Соседям нашим служили мы в поношение и стали предметом смеха для врагов наших… Каких только наказаний не приняли мы от Бога! Не пленена ли земля наша? Не взяты ли города наши? Не усеяли ли наши отцы и братья трупами землю? Не уведены ли жены и дети наши в плен? А кто остался в живых, не порабощены ли они на горькую работу от иноплеменников?..»
Разгром был ужасающий. Но Северо-Восточная Русь сумела за три-пять лет отчасти залечить свои раны — и во многом благодаря великому князю Ярославу Всеволодовичу. Новгородское же княжество, на столе которого сидел Александр, почти не пострадало; исключение составили лишь его южные города: Торжок, Тверь, села Селигерского пути.
«Война — лучший лекарь, — говорили ханы, — она очищает душу монгола, укрепляет тело, делает одних победителями во имя Неба, а других побежденными, рабами, которыми монголы будут повелевать!»
В 1241 году перед Батыем открылся путь в Европу. Ему надо было завоевать Запад, чтобы исполнить завет Чингисхана. Великие ханы домов Чингиса и Джучи были настроены решительно, так как короли европейских стран и сам римский папа не ответили на их требование полной покорности и не явились с данями перед лицо владык Азиатского мира.
В 1241 году Батый двинул из Галицкой Руси свое 500-тысячное войско пятью колоннами через Карпаты в Венгрию, Польшу и далее в Моравию и Чехию, потом в Словению, Хорватию и Далмацию. В войне участвовало булгарское войско Гази-Бараджа Бурундая, а также русские воины. Сам Бурундай писал в своей летописи следующее: