Александр Первый: император, христианин, человек

Другое дело – позиция историческая. Здесь попроще в том смысло, что ответ на вопрос не требует взлёта над профанным временем. Вопрос не «кто?», а «почему?» – проявляет большую снисходительность к отвечающему, ибо требует не утверждения (отрицания), но интерпретации.

Почему возник миф о Феодоре Козьмиче как об Александре I?..

В нашей истории (равно и в истории любой крупной державы) более чем достаточно созданных текущим социальным запросом, легендированных, так сказать, ролей; «масок», если угодно. Иногда на роль находится незаурядный исполнитель – и становится достоянием учебников; иногда маска остаётся маской, так и не примерившись ни на чьё лицо – и эти случаи теряются в былом…

Было время – довольно упорно циркулировали слухи о брате-близнеце Павла Петровича, некоем «царевиче Афанасии» [56, 247], скрывающемся невесть где по глухим окраинным углам России. Но почему-то этот персонаж не привлёк внимания «артистов» – и слухи сами собой сошли на нет.

Однако, Феодор Козьмич в галерее русских загадок занимает особое место.

Упомянутые «артисты», добывшие себе сомнительную славу – Отрепьев, Пугачёв, княжна Тараканова, etc. – люди, бесспорно, очень разные. Тем не менее, амплуа у них одно: все они рвались к власти, и все личины, ими надеваемые, назывались царями, царевичами, царевнами… А Феодор Козьмич явил собою именно обратное: человек иного измерения, человек анти-власти, и при том помазанник Божий – соединивший своей личностью полярные пункты социума, сведший два полюса в один.

Царь, ставший отшельником!.. Иная геометрия человеческого бытия. Явление не уникальное, но крайне редкое: пожалуй, и десятка таких примеров (и близких к ним) в истории не наберётся. И, судя по резонансу, вызванному Феодором Козьмичом, феномен этот в данное время в данном месте оказался востребован. Россия живо откликнулась на сюжет – и уж, разумеется, главным героем мог стать только царь Александр I, никто другой.

Теперь обозначенное выше «почему» заостряется, насыщается конкретикой: почему именно он, Александр Павлович, увиделся страной как человек, смирением и покаянием исцелявший грехи свои личные, своего народа и всего человечества?.. При том, что большинство людей, воспринимавших это, о таких пафосных формулировках знать не знали, слыхом не слыхивали – их восприятие было безошибочным. Они почувствовали в Александре нечто мифологическое, то, что судьба его может стать доброй, хотя и немного грустной сказкой: идея носилась в воздухе и потому так легко нашла подходящую фабулу. Александр – хороший человек, милосердный царь, стремившийся сделать жизнь подданных лучше, счастливее; это у него не очень вышло, но всё-таки! всё-таки кое-что вышло, хоть немного, да сумел он смягчить чёрствые сердца… Да, умел он «уважать человечество»! А в одной из статей о нём сказано: «В конце царствования Александра она [Россия – В.Г.] стала правовым государством»[67]. С таким утверждением наверняка найдутся желающие поспорить, но тенденция Александрова правления здесь выражена совершенно разумно. Император хотел, чтобы люди были счастливы, чтобы ушла с Земли «вражда племён». Не получилось, да, но свет этого замысла!.. Не мог он остаться без ответной благодарности – и не остался, память человеческая оказалась необычайно тёплой к покойному царю, превратив его в образ светлого старца, тем самым как бы прощая все неудачи в царском чине, наивно, но искренне признавая, что их он исправлял в чине отшельническом; то, чего не смог сделать как властитель, стремился сделать как Божий угодник, в молитвенном уединении, отдав себя всего человечеству, превратив своё Я в канал, связующий наш мир с Богом, не дающий миру пропасть, невзирая на упорную работу рода человеческого по самоистреблению…

И благодарность эта – не только преподобному Феодору Томскому, но и императору Александру I, вне зависимости от загадок или не загадок его судьбы. Потому что и своим царским служением он выразил попытку противоборства трагическому ходу истории, приведшему христианскую цивилизацию к тяжелейшему кризису первой половины ХХ века, к страшным войнам, захлестнувшим всю планету… Сам Александр, в бытность свою государем, вероятно, не мог осознать полный масштаб происходящего – но действовать стремился именнно так, словно чутьё подсказывало ему, куда, к каким чудовищным провалам движется человечество. И он, властитель крупнейшей в мире державы, изо всех сил пытался будущие катастрофы предотвратить…

Но и это у него не вышло.

Вот мы и добрались до ключевого пункта всей книги.

3

Пришествие Христа на Землю стало событием, озарившим выпавший из полноты бытия мир. Оно, конечно, не вернуло его в Царство Божие – да и не должно было этого делать, ибо не посягнёт Бог на свободу Им сотворённых существ. Он освещает путь – а уж их дело увидеть или же не захотеть увидеть этот свет. Свобода воли есть и в падшем мире: каждый из нас волен выбрать свой путь возвращения. Или не возвращаться. Каждый из нас – и человечество в целом.

Человечество покуда так и не вернулось. Могло оно сделать это раньше? Наверно, да. Но – очень уж много случалось поворотов, перекрёстков, развилок безо всяких указующих или хотя бы подсказывающих надписей. Что будет, если повернёшь налево, направо, если пойдёшь прямо?..

В наши дни едва ли не общим местом стал тезис: беда, поразившая европейскую цивилизацию в ХХ веке, нарастала в течении нескольких веков, именно – примерно с конца XVII-начала XVIII – го, когда в умах многих интеллектуалов стал устойчиво поселяться рационализм как ведущий принцип мировоззрения, активная социальная идеология, согласно которой научное познание мира, основанное на абстрагировании, логической индукции и эксперименте – есть универсальный способ обретения человеком титанической мощи, чудо-средство, разрешающее все проблемы и открывающее беспредельные горизонты. Эта идеология со временем действительно стала модной: многие люди погнались за призраком всемогущества, продуцируемого одним только разумом, постепенно отказываясь, как от балласта, от религии и метафизики, вообще от сакрального, от всего того, что по мнению рационализма мешает человеку, отвлекает от подлинного бытия и подлинного возвышения человека над миром… А человек – это звучит гордо!

В упоении гордостью близорукие мыслители не замечали, как десакрализованное мироздание потихоньку подтачивается, проседает – без должной религиозной составляющей общество становится рыхлым, нездоровым… эта болезнь долго тлела в недрах – и, наконец, выплеснулась в открытую фазу в июле 1914 года. «Прекрасная эпоха», как любили говорить французы, лопнула подобно мыльному пузырю.

Иногда утверждают, что корни глубже: оплошавший и обанкротившийся рационализм был дитя (а точнее, внук) XVI века, прямой потомок Реформации – она источник, с неё всё когда-то началось…

Такая схема действительно стала расхожей. Сейчас, уже почти век спустя после того, как обрушение произошло, былое без большого труда упаковывается в некую удобную концепцию. В ней есть истина! – возражать не приходится. Однако, в данной системе ценностных координат эта истина обретает обвинительный характер: несколько столетий, дескать, христианский мир шёл по ложному пути, заразившись вирусом ratio, который долгое время придавал социальному организму обманчиво-цветущий вид, но в итоге сразил-таки внезапно вспыхнувшей горячкой…

Следует признать, что историческая композиция сложнее. Она требует поглубже заглянуть в прошлое.

Все социально-философские концепции так или иначе являют собой Прокрустово ложе, в которе приходится втискивать живую, невероятно сложную, неуловимо-переменчивую судьбу человечества. Поэтому – то, что будет изложено далее, конечно, тоже схема. Но, думается, есть основания считать её достаточно действенной.

4

Какие моральные проблемы и отклонения искажали и угнетали европейскую цивилизацию в первые полторы тысячи лет после Рождества Христова, что помешало ей дотянуться до света истины?.. Увы, много тому разных причин. Нерон, Диоклетиан, Юлиан Отступник… вообще весь этот саморазлагающийся, надолго отравляющий умы декаданс умирающей античности, в котором давно исчезло то лучшее, что составляло величие греко-римской культуры, за исключением разве что утончённого, но, разумеется, не могущего претендовать на историческое соревнование с христианством неоплатонизма… Нет сомнений, что влили в Европу свои ядовитые струйки и бесчисленные ереси – от гностицизма до иконоборчества – а также суровый абсолютизм императора Юстиниана, и «великий раскол» 1054 года… и многое, многое другое, ныне забытое. Всё это отдаляло горизонт, вытягивало путь, добавляя в него год за годом, год за годом… Годы складывались в чьи-то судьбы, поколения сменяли друг друга, могилы дедов и прадедов терялись, зарастали травой… а потом уж и следа их было не найти.

Христианский мир врастал в русло течения лет – собственно, переставая быть христианским, ибо не может Вечность быть в плену у времени. А коли уж оказались люди в нём, значит, где-то что-то они не уловили, что-то упустили, и свет потускнел – и стало быть, впереди оказались ещё и ещё перепутья, неизбежность обретений и утрат, и близость бездны, и дыхание безумия – и далёкий, но не погасший, ясный, зовущий, печальный, всё-таки живой над нашим миром свет.

Блуждания по странным, невесёлым перепутьям сделались пугающими ближе к концу XV века, когда Европу вдруг захлестнула волна грубого оккультизма и демономании. Это было настоящее цунами! – при том, что колдовство, ведовство и тому подобное присутствует всегда, во все века во всех культурах, и европейская не исключение. Но именно вторая половина пятнадцатого столетия полыхнула такой бурей магических страстей, какой прежде никогда не было [21, 162]. Почему?!

В порядке рабочей гипотезы можно допустить, что в те годы произошёл всплеск рождаемости людей с экстраспособностями – «детей индиго» пятнадцатого века; отнюдь также не исключено, что эти способности инициируются некими биосферными факторами (какими?)… Планета Земля живёт своей жизнью, меняется её структура, меняется климат, и как это влияет на биопсихический комплекс, называемый человеческим индивидом, и по сей день являет собой загадку.

Разумеется, эти экстраспособности с нравственной точки зрения не хороши и не плохи. Они – инструмент, предоставленный человеку для координации его действий с внешним миром, так же, как и способность человеческого мозга к рациональному мышлению. Иное дело, что всякий инструмент может послужить что во благо, что во зло – смотря с каких моральных позиций его использовать.