Александр Первый: император, христианин, человек
Шрифт:
Но вдруг судьба решила исправить свою неправду и тоже посадила маршала на трон. Точнее говоря, не совсем на трон, но фактически, конечно, он сделался главой государства… Самолюбие утешилось. Зато родилась мстительная непокорность: Бонапарт по привычке вознамерился было помыкать наследником шведского престола, а тот, считая, что отныне с прежнего поводка ушёл, властные замашки императора воспринял как оскорбление. Это обстоятельство подметила наблюдательная русская дипломатия: она принялась щедро подкармливать ненасытное самолюбие Бернадота, на что принц тут же приветливо откликнулся. «Забудем прошлое. Я находился тогда в ужасных обстоятельствах и, клянусь честью, никогда не желал зла Швеции,» – извинительно говорил шведскому посланнику Александр, объясняя захват Финляндии [12, т.4, 366]. Русское правительство дало также понять, что оно ни словом не обмолвится, если правительство шведское заявит права на Норвегию, которая тогда являлась полуизолированной
Таким образом, «северный Тальма» Александр переиграл южанина Бонапарта и на севере и на юге. «Кордон» обвалился по краям. Плацдармом Бонапарта остался только центр.
В центре вроде бы Наполеон достиг немалых удач. Австрия с недавних пор стала для него родственной страной… да, собственно, это даже и не суть важно. В 1809-12 годах с правительствами Австрии и Пруссии он мог творить всё, что хотел. И к февралю-марту 1812 года он продавил союзные договоры с обеими странами. Согласно этим договорам Пруссия обязывалась выставить 20-тысячный, а Австрия – 30-тысячный контингенты на стороне Франции, в случае, если последняя начнёт войну с Россией.
Но эти достижения Наполеона действительно были – «вроде бы». Он мог давить на правительства, но не мог давить народы этих стран. Сам-то он полагал, что мог – он вообще считал, что может всё, и что ему какие-то там народы… Потом-то, конечно, он запоздало прозрел, но чтобы прозреть и понять суровые истины, ему понадобилось оставить в снегах России, в горячей пыли Испании сотни тысяч жизней – не солдат, людей, сотворённых по образу и подобию Божию… Но покуда не понял, он мыслил лишь дивизиями, корпусами, эскадронами, полагая, что это и есть настоящие орудия истории…
Он заблуждался.
Немецкие патриоты, конечно же, не могли смириться с тем, во что превратились германские государства под тяжкой Бонапартовой дланью и зорким приглядом. Ещё в 1808 году в Пруссии возникла организация непокорных – Тугенбунд (Tugendbund – «Союз добродетели»), объединявшая тех, кто ставил целью борьбу против французского влияния. Сначала это была партия легальная, и характер её деятельности был более культуртрегерский, нежели политический: собирались люди, говорили о славном немецком прошлом, вспоминали свободолюбивый нрав древних германцев, которых невозможно было обратить в рабство – они убивали сами себя, но не сдавались в плен. Такие разговоры, конечно, пьянили молодые горячие головы, и вот уже пошло сверканье глаз, биение кулаками в грудь… Наполеон какими-то путями узнал о подобных сборищах, недовольно прикрикнул на Фридриха-Вильгельма, и тот с перепугу «Союз добродетели» запретил. Но Тугенбунд продолжал собираться нелегально, распространился и на другие государства, приобретая всё более явно выраженный политический оттенок. Ничего реального он, правда, сделать не успел – дело решилось без него; однако, настроения, преобладавшие в германских обществах, выразил явственно. И государи знали об этих настроениях… О мелких тут говорить особо нечего, а вот Фридрих-Вильгельм и Франц, чувствуя себя между молотом и наковальней, за спиной Наполеона тайно общались с Александром, уверяя, что даже если их и втянут в войну против России, то они будут всячески эту войну саботировать. Что в этих уверениях правда, а что ложь – на совести монархов, но то, что от таких союзников Наполеону радости оказалось немного, несколько позже подтвердилось полностью.
Особенно не доверяли Наполеону и боялись его в Пруссии. Должно сказать, что он сам бестрепетной рукою рассеял там семена недоверия, обращаясь с этой страной до крайности небрежно – видимо, считал, что она доведена до такого состояния, при котором никакие политесы больше не нужны. Поведение императора одно время (к концу 1810 года) довело прусское правительство до отчаяния, возникла жуткая мысль о предстоящем тотальном уничтожении королевства [12, т.4, 253], и в Петербург полетели умоляющие просьбы – пруссаки соглашались едва ли не на русскую оккупацию, лишь бы избавиться от парижского покровителя.
Впрочем, тот увидел, что переборщил, спохватился и осадил себя, заговорив более милостиво. Тем не менее давления он не прекратил и, наконец, вымучил из обессиленной Пруссии пресловутый союзный договор.
Русскому императору, ведшему крайне деликатную игру, к тому же находившемуся в состоянии войны с Турцией (и с Персией, не надо забывать!) никак нельзя было не то, чтобы вводить войска в Пруссию, но даже ненароком продемонстрировать излишнюю симпатию к ней – это тотчас же вызвало бы острую и совершенно не нужную России реакцию Наполеона. Поэтому Александр, при неизменной своей любезности, к прусским мольбам отнёсся сдержанно, если не прохладно, чем, конечно, бывших союзников от себя отстранил. Но он сознательно пошёл на эту жертву и спокойно воспринял франко-прусский договор, ибо убеждён
был в его непрочности.Несколько большее беспокойство вызвал у него договор франко-австрийский; правда, Меттерних через доверенных лиц клялся и божился, что Австрия, случись война, будет максимально лояльной к России – но уж кому, как не Александру знать цену дипломатическим клятвам! Хотя в данном случае Меттерних мог быть почти искренним… однако мог и не быть. Поэтому позиция Австрии не могла не заботить Александра – не очень уж большое, но всё же тёмное пятно в его международной стратегии, которую он так тщательно и тонко выстраивал, и которая работала, реально работала! события разворачивались именно так, как Александр хотел. Результата ещё не было – но его и не должно было быть, стратегия рассчитывалась так, чтобы он проявился позже…
7
Стратегия императора! Можно назвать её провокацией. Можно – активным бездействием. Действительно, с сентября 1809 по июнь 1812 года государство Российское не предпринимало на европейской сцене никаких видимых движений, если не считать войны в Валахии – что никоим образом не равнялось отсутствию действий как таковых. Александр действовал, и один Бог ведает, чего это ему стоило! Его часто не понимали приближённые, даже самые близкие, на него каждый день обрушивалась тьма административных забот, придворные затевали вокруг него разные вздорные игры, он постоянно находился в поле столкновений интересов, самолюбий, своеволий и амбиций… Понятно, что такова уж государева жизнь – но ведь не каждому государю дано твёрдо держать должный курс в этом море, полном коварных невидимых рифов!.. Александр это сделать сумел.
Придётся повториться, но здесь тот самый случай, когда повторение благо. Исходный пункт стратегии: идея, руководящая Александром, императором Всероссийским, несомненно выше, чем призраки взбудораженного Бонапартова воображения. Правда, эти призраки вот уже который год держат Европу в плену совсем не призрачного ужаса – но ему-то, Александру, ясно, что рано или поздно они лопнут, рассеются… А вот с тем, чтобы это сделалось по возможности раньше, можно помочь.
И Александр взялся за это – помогать Наполеону выполнять невыполнимое. Он, продолжая именоваться союзником Наполеона, не просто саботировал этот союз и не только вёл свою политику втайне от французского императора. Нет, всё было куда сложнее, тоньше, психологичней. Александр должен был делать это так, чтобы Наполеон догадывался о неверности восточного коллеги – и не догадывался об истинных причинах этой неверности, точнее, причине, поскольку она одна: обман в данном случае не средство, а цель. Александр обманывал Наполеона не с целью обмануть, а с целью заставить поверить в обман и соответственно действовать; ну, а то, что ложные действия противника есть часть твоей победы – это азбука политики. Бонапарт есть противник?.. В этом Александр ничуть не сомневался.
В сущности, он провёл грандиозную спецоперацию. Ему удалось создать миф, который, как известно, сильнее фактов – Наполеон смотрел пьесу, где режиссёром был Александр. Он показывал, что его министр иностранных дел Румянцев и посол в Париже Куракин – ширмы, за которыми в Петербурге загадочно дымит своя кухня; он собирал войска на западной границе и стремился поскорее завершить войну с турками, чтобы высвободить силы для того же западного направления (на восточном Кавказе всё никак не мог закончиться конфликт с Персией, но он по масштабам был несопоставим с европейскими проблемами России)… Наконец, Александр позволил себе издевательские ультиматумы – насчёт Варшавского герцогства, скажем – заранее зная, что Наполеону их исполнить невозможно. Что же касается соблюдения режима континентальной блокады, таможенного тарифа… то об этом и говорить нечего.
Так что же должен был думать единственный зритель, для которого и предназначался сей спектакль? Наверное, подумать он мог всякое, но судя по тому, как события развернулись, подумал всё-таки то, что нужно Александру. А именно: что Александр, сохраняя маску показного дружелюбия, втайне пытается соединиться с врагами Французской империи. То есть враг-то, если не считать двуличного Бернадота, один: Англия. Вот уж – гневался в своей резиденции Тюильри Наполеон – вот уж корень всему, всем зловредным гнусностям!.. Конечно – Англия известный мошенник, а Александр хоть лукав, но недалёк. Наверняка англичане прельстили его какими-то ложными выгодами (они это умеют!), пообещали что-нибудь вроде того, что нужно, дескать, втихомолку накопить силы, да ударить с двух сторон одновременно – и Наполеонова держава расколется, как орех в клещах. Он, несчастный, поверил в это, сделался орудием в гнусных английских руках; пуще же всего поверил в то, что герцогство Варшавское – плохо замаскированный инструмент будущей агрессии против России! Что вернув части поляков независимость, Бонапарт, освободитель в их глазах, непременно взбудоражит польских подданных Российской империи, усыпляя бдительность Александра пустыми разговорами о том, что никогда не восстановит польскую государственность в полном объёме… Видимо, это так напугало царя, что он теперь спешно наращивает силы на западных рубежах, и кто знает, может быть, в страхе решится первым нанести удар по герцогству и по Пруссии – чего допустить нельзя.