Александр Поляков Великаны сумрака

Красиво, да сердцу тоскливо. Скука смертная. Нет, это не для него. И Капелькин выжидающе смотрел на Дворника и Тигрыча: когда ему дадут шестиствольный револьвер? Он помнил: такой был у Нечаева.

Но у Михайлова были свои виды на отвергнутого влюб­ленного.

— На углу Невского и Надеждинской проживает некая Анна Петровна Кутузова, — начал Дворник издалека. — Она содержит меблированные комнаты — уютные и деше­вые.

— Благодарю, но я вполне устроен, — на впалых щеках Николая заиграл нетерпеливый румянец.

— Это хорошо, очень хорошо! — вдруг расхохотался Двор­ник. — Да вот штука какая. Анна Петровна молодая вдова, и так уж мирволит юному студенчеству, что это юное студен­чество ей все и рассказывает. И такое подчас рассказывает, что сидит потом под арестом.

— Выдает полиции? Так ее убить мало.

— Зачем же, Николай Корнеевич? Надобно пользу извлечь. Ибо у вдовушки есть кузен, который служит в III Отделении.

— В чинах? Его застрелить? — Капелькин заметно нервни­чал.

— Да что же вы право, кровожадный какой! — хмыкнул попивающий чай и до этого молчавший Тигрыч. — По виду не скажешь.

От волнения у Капелькина запотели очки. Дворник поло­жил тяжелую руку на его острое плечо.

— Стрелять не надо, — наставительно сказал он. — Ду­маю, найдутся стрелки и получше. — И вдруг спросил: — А в карты вы играете?

Николай готов был заплакать. Еще бы: ведь он приехал в Петербург совершенно с определенным прожектом — уме­реть на террористическом акте! А тут. Нет, ему не доверяют. Но прямо сказать не могут: тоже мне, великаны сумрака! И в Симферополь ему путь заказан: там вечная боль, там Дашень­ка. Родители в письмах зовут в Пензу. Что ж, значит снова туда — в пустую, бессодержательную жизнь.

— Играю! — ответил он с вызовом. Напоследок захоте­лось надерзить этим могущественным революционерам. — Я, знаете ли, долго жил в глухой провинции, среди чиновни­ков. Дрязги и попойки — у нас привычное дело. А карты. Ну как же без картишек? Не бунтовские же прокламации с гектографа читать.

Подвижные глаза Тигрыча заискрились и забегали еще быстрее. А Дворник улыбнулся и по-братски приобнял Ка- пелькина.

— Не обижайтесь. Надеюсь, вы не последователь Валери­ана Осинского, у которого на печати были вырезаны пере­крещенный топор и револьвер? — глянул Дворник на изящ­ные пальцы Николая. — Ну и славно. Тогда к делу.

Дело заключалось в следующем. По заданию «Земли и воли» Капелькин должен был переехать в комнаты Кутузо­вой, большой любительницей перекинуться в картишки. Очаровать тоскующую хозяйку, сблизиться с ней, как толь­ко возможно. И затем.

— Ее кузен Георгий Кириллов состоит в должности заведу­ющего 3-й экспедицией III Отделения собственной царской канцелярии, — почему-то торжественно произнес Тигрыч. — И главное его дело — политический сыск. Вы понимаете.

— Понимаете, насколько нам важно, чтобы в экспеди­ции служил наш агент? — продолжил нахмурившийся Двор­ник. — Партия несет большие потери. Необходимо обезопа­сить себя от шпионов. Нужно, чтобы нас предупреждали за­годя о готовящихся арестах и репрессалиях. Вот ваше место в боевом строю. Надеемся на вас.

Николай Корнеевич задрожал, как осиновый лист. Одно дело мгновенная гибель в пламени динамита, другое. Он представил, как его, разоблаченного, месят на пыльном полу тяжелыми жандармскими сапогами. Это невыносимо. Даже отец, гневаясь на сына, ни разу и пальцем его не тронул.

— Нет. Не знаю. — с трудом зашевелил Капелькин оне­мевшими губами. — В этом вместилище сыска. Они все прочтут в моих глазах.

— Ничего они не прочтут! — воскликнул Дворник. — Это же ограниченные людишки. Где уж им додуматься, что вы подосланы нелегальной партией! К тому же вас порекомен­дует сестра самого Кириллова.

Что же делать? Быть может, вернуться в Симферополь и на пыльной Дворянской самоубиться на глазах у Дашеньки Поплавской? Капелькин закашлялся, вынул платок. На платке увидел точечку крови; совсем маленькую, почти не­заметную.

— Согласен. Но если меня заарестуют. Если. Позволи­тельно ли будет сказать, что я работал на вас за деньги? Это понятнее. Не сразу убьют.

Дворник и Тигрыч переглянулись.

— Хорошо. Обольщайте несравненную Анну Петровну. И почаще проигрывайте ей. Она это любит.

За месяц новый жилец проиграл хозяйке почти триста руб­лей. Дворник озадаченно наморщил широкий нос, но денег добавил. Спросил только: во что играете? Капелькин про­бурчал что-то невнятное.

А играли все больше в ландскнехт. Эту игру обожала ма­дам Кутузова. Ей нравилось думать, что в ландскнехт пере­кидывался еще Людовик XIII, нравилось быть банкометом, и когда по обе стороны вдруг выходили одинаковые карты, она громко вскрикивала «плие!», снимала деньги и переда­вала колоду Капелькину, норовя коснуться горячими паль­чиками его руки.

Деньги Капелькин проигрывал с легкостью и неповтори­мым изяществом (и это нравилось вдове!). Почти как ее по­койный супруг, пять лет назад насмерть поперхнувшийся на Троицу куском свежайшего пармезана. Но Николай Корне­евич еще и пел под гитару:

Я ее не люблю, не люблю...

Это — сила привычки случайной!

Но зачем же с тревогою тайной

На нее я смотрю, ее речи ловлю?

Однажды понтировал сам Кириллов, и не без успеха. Ухо­дя с хорошим выигрышем, мурлыча что-то из Аполлона Гри­горьева, он неожиданно посетовал: мало, ох, как мало слу­жит преданных Отечеству и престолу молодых людей.

Это и поторопило Николая Корнеевича. Когда остались с хозяйкой одни, он вздохнул:

— Как же хочется найти место в каком-нибудь почетном учреждении! Дело не в деньгах. Я обеспечен вполне. Одна­ко. Нерастраченные силы. (После слов про силы Анна Петровна со значением посмотрела в его глаза).

— Вы очень благовоспитанны, Николай Корнеевич! — порывисто подалась к нему. — Но непозволительно скром­ны. Сказали бы моему братцу... Впрочем, я поговорю с ним сама. Думаю, все устроится. Согласны ли послужить в III Отделении собственной Его Императорского Величества канцелярии? — вопросила она.

— Я?.. Безусловно. — залепетал новоявленный конспира­тор: он и ждал и одновременно страшился этого момента. — Почел бы за честь.

Он разволновался вконец. И от волнения проиграл Анне Петровне на целых три рубля больше обычного (как отчи­таться перед Дворником?), чем растрогал ее до предела.

— Завтра сыграем в мушку. Прелестная игра. — пропела она загадочно.

Канцелярия III Отделения — это не то учреждение, куда попадают с бухты-барахты. Об искателе места наводились подробнейшие справки. И только 25 января 1879 года в свет­ло-серое здание на Фонтанке вошел стройный молодой чело­век, одетый в двубортное пальто с меховым воротником. Это был Николай Корнеевич Капелькин, сын пензенского архи­тектора, бывший служащий Симферопольского окружного суда, ныне секретный агент, коллежский регистратор с жа­лованьем 30 рублей в месяц. Он тотчас же поразил началь­ство аккуратностью и каллиграфическим почерком: так уж выписывал ферты и ижицы, что каждая напоминала гатчин­ского гвардейца в парадном строю, а завитки иных букв по­ходили на размашистые крылья альбатросов; и поскольку сам Кириллов прежде служил в гвардии, а в юности мечтал о мореплавании, то все и решилось: уже в марте Капелькина назначили помощником делопроизводителя с окладом 900 рублей в год. Но самое главное — ему вскоре выдали ключи от ящика конторки, где хранились секретные бумаги. Тиг­рыч и Дворник ликовали: лучшего и придумать было нельзя!..