Александра

— Подойди ко мне, Александра. — Велел Василий. Я подошла, остановилась напротив трона. — Откуда у тебя этот перстень?

Ну вот, пошла игра на грани фола.

— Это осталось от нашей с Еленой бабушки, Екатерины. Её предки попали в Византию из Руси, давно. Толи в период нашествия хана Бату, толи ещё раньше. Она из знатного княжьего рода. Этот перстень, всё что осталось у неё. Он передавался от отца старшему сыну. Но так как у родителей моей бабушки сын погиб совсем молодым, его тоже убили османы при защите Константинополя, то перстень мой прадед передал дочери. С наказом, что она передаст его сыну. Она и передала его моему отцу. А батюшка передал его мне, так как я была старшая из детей, а сыновей у родителей не было.

Возле трона правителя стояли двое, в том числе и Вельяминов. Они что-то стали говорить Василию.

— А знаешь ли ты, Александра, что это за перстень?

— Перстень печатка. Это тавро, им предки моей бабушки ставили свою метку, печать. Мне уже сказали, что такая же была у Великого киевского князя Юрия Владимировича Долгорукого, основателя Москвы.

Неожиданно митрополит встал со своего места. Подошёл ко мне. Посмотрел на печатку на моём пальце. Кивнул.

— Всё верно, государь, то печать Юрия Долгорукого, пращура твоего. Видел я сей рисунок в Старой Ладоге на стене Успенского собора. Как известно Андрей Боголюбский, после смерти отца своего Юрия Володимировича, отослал двух своих младших братьев Василька и Мстислава в Византию, где их приняли благосклонно. Больше о них ничего не известно. Получается, что эти две девы потомки либо Василька, либо Мстислава. И перстень, именно тогда он пропал. По преданиям его увезла с собой вторая жена Юрия Долгорукова, мать Василька и Мстислава в Византию. Тогда всё сходиться. Нашлась ещё одна ветвь рода Мономаха.

Я смотрела в глаза Великому Князю. Его взгляд был словно острый клинок. У меня мурашки побежали по спине. Вот, чёрт! Если он, не дай бог решит, что мы можем, вернее наши с Еленой дети, представлять хоть какую-то угрозу его прав на трон или его детей, от нас мокрого места не останется. Ну, Санька довралась до цугундера! Ладно, сделаем ход конем! Я спокойно сняла печатку со своего пальца. Василий, митрополит и все остальные внимательно следили за мной. Зажав перстень в кулачке, я протянула его Василию. Разжала ладонь.

— Великий Государь, этот перстень всегда передавался от отца сыну. Если сыновей было несколько, то старшему. У нас не осталось мужчин. И получается, что ты старший из мужчин. Поэтому он должен и по праву принадлежит тебе. Возьми его, прошу тебя со всем смирением и надеждой.

Наступила тишина. Митрополит, стоя рядом с государём и опираясь на посох, улыбнулся мне и кивнул. Правильно всё сделала дщерь наша, читалось в его взгляде. Сам Василий внимательно продолжал смотреть мне в глаза, на перстень внимания не обращал. Вот он чуть склонил голову на бок, в его бороде скользнула улыбка. Он протянул руку и я положила ему в ладонь перстень. Взяв его, стал рассматривать. Хмыкнул. Опять посмотрел на меня.

— Значит Рюриковны, из Мономашичей. Так… Царевна?

Я готова была закричать от радости. Но сдержалась. Слово сказано, теперь никто не посмеет оспаривать наше с Ленкой высокое положение. Конечно, впереди ещё будут горки и качели, но начало положено. Я услышала, как облегчённо выдохнул Фёдор Мстиславович. Митрополит улыбнулся шире.

Василий, налюбовавшись серебряной печаткой передал её подскочившему дьяку.

— Унеси в мою опочивальню. — Велел он. Опять смотрел на меня. Потом снял перстень у себя с пальца с большим изумрудом. Протянул мне.

— Возьми Александра в обмен. Ибо не гоже мне, государю забирать что-то у поданных моих, да ещё у девы прекрасной, не отдариваясь взамен.

— Гоже ли это, Великий Государь? — Спросила я на всякий случай.

— Гоже, гоже. Бери. Тот перстень пращура нашего намного ценнее этого. Поверь.

Я взяла, надела его на средний палец взамен отданного. Он был мне большеватый, но ничего.

— Скажи, Александра, почто моего окольничьего хотела плетью отходить?

Ага, уже успел пёс такой настучать своему господину.

— Прости, Великий Государь, но разве делает мужу именитому честь хаять честных женщин, словно не высокородные они, а холопки безродные? Обвинять нас в самозванстве. Да в нашем лице оскорблять род верного поданного твоего, боярина Вяземского Фёдора Мстиславовича?

Василий удивлённо посмотрел на меня, потом перевёл взгляд на Вельяминова. Тот побледнел. Похоже он изложил Государю свою версию, конечно же, в свою пользу. Митрополит осуждающе посмотрел на окольничьего. Покачал головой.

— Ванька, поясни? Ты оскорблял Рюриковну? Мою родственницу? Ты не сошел ли с ума?

Тот бухнулся на колени.

— Прости государь, лжа всё это.

— Нет не лжа, Государь. — Тут же парировала я. — На то свидетели есть. Свёкр мой, Фёдор Мстиславович. Муж мой, Иван Фёдорович. Вои, что прибыли сюда, охраняя сокровища, что привезли мы с Еленой. Боярин Тучков-Морозов Василий Иванович, твои вои, что на карауле стоят возле Грановитой палаты.

Василий смотрел на склонившего голову Вельяминова. Все знали, Государь крут на расправу, а оскорбление членов его семьи, а он признал нас с Еленой родственницами, Василий не прощает, ибо это роняет тень и на честь монаршей семьи, а значит на него самого.

— Уйди с глаз моих. Я потом с тобой поговорю.

Двое стражников с топориками, подняли под руки боярина и утащили куда-то. В зале стоял осуждающий Вельяминова гул. Кто-то радовался началу падения наглого окольничьего. Интриги никогда не прекращаются в таких местах и среди всей этой гамадрилии. Василий поднял руку. Наступила тишина. Опять посмотрел на меня.

— Скажи, Александра, а правда ли это, что ты с пятью десятками воев взяла каменный, хорошо укреплённый замок, да ещё с пушками на стенах?

Я слегка поклонилась

— Правда, Государь.

В зале опять возник гул. Василий недоверчиво смотрел на меня.

— Что-то сомнения меня берут. Никто так раньше сильные крепости не брал. Если только не предательство.

— И всё-таки это так, Великий Государь. Никакого предательства не было. Просто я применила диверсионную тактику ассасинов. Нечто подобное применяют казаки. У них особые воины есть, зовутся пластунами. — Я не знала точно, есть уже у казаков пластуны или нет. Но посчитала, что это не существенно. Василий продолжал на меня заинтересованно смотреть. — Я взяла пятерых юнаков и стала их учить этой тактике. От ассасинов, пластунов взяла лучшее. Мои юнаки учились действовать в ночной тьме. Работать в тишине ножами, специальными метательными звездочками. Забираться на отвесные стены. И самое главное сохранять маскировку. Что бы их не обнаружили раньше времени. К тому же я воспользовалась заблуждением. Ульрих фон Дениц был уверен, что его крепость взять невозможно. Точнее, для того, чтобы взять его замок нужны значительные силы. А поблизости таких сил не было. Мы подошли незаметно для местных. Нас было мало, поэтому нас не заметили. И у нас был хороший проводник. Ночью я и пять моих юнаков взобрались на стены и уничтожили ночную стражу. Работали ножами и луками со стрелами. Ночной стражи было немного. Основная дружина была в гриднице, или как она ещё зовётся — в казарме. Дверь в казарму подпёрли, чтобы не смогли открыть. Всё. После этого открыли ворота и в крепость ворвались пять десятков латников во главе с моим мужем. Дальше было дело времени и техники.

— Дело чего?

— Взять все крупные узлы обороны замка в свои руки. Плюс моя сестра изготовила взрывчатку, огненное зелье, которое во много раз сильнее чёрного пороха. Я взорвала казарму вместе с латниками фон Деница. Остальных либо добили, либо они сдались. Сам Ульрих фон Дениц сдался лично мне, отдав свой меч. Вот и всё. Сами мы при захвате замка не потеряли ни одного человека. Потери были потом, когда отходили. Орденцы догнали нас на броде через пограничную реку. Там я потеряла два десятка. Но и орденцы потеряли порядка сотни. Даже больше.