Алексей Михайлович
Шрифт:
Народ, тронутый слезами царя, ответил земным поклоном.
— Имамы веру, царь, что сыщешь правду и воров изведешь.
Алексей приложил руку к груди и мягко, по-отечески, улыбнулся.
— Изыдите с миром, сиротины мои, а я в том деле учиню сыск и указ.
Корепин, Нагаев, Жердинский и Кропоткин, пошептавшись между собой, взобрались на паперть.
— А не единожды слыхивали мы посулы твои, государь!
Обмякшая было толпа, снова угрожающе загудела.
— Не единожды!… Слыхивали…
— Чему верить, — тормошил Алексея Кропоткин. — Верить чему, государь?
— Образу святому.
Жердинский принес из церкви крест и серебряный образ Спаса.
Лицо государя засветилось блаженной улыбкой.
— Да не буду я помазанник Божий, если нарушу обетование! — воскликнул он, и по слогам, воздев к небу руки, произнес клятву.
Нагаев ткнул иконой в губы государя.
— Челомкай Спаса!
Когда обряд обетования окончился, Кропоткин, довольный, ударил с царем по рукам.
— А ныне ты нам сызнов царь-государь. Тотчас отыдем мы по домам!
Полные надежд, гилевщики двинулись с песнями на Москву.
Едва площадь опустела, к церкви на взмыленном аргамаке, с противоположной стороны, прискакал Толстой.
— Все содеяно, государь! — упал он перед царем на колени. — Великую силу собрал я из бояр, дворян, монахов да боярских детей. Всей дружиной перестренут они бунтарей. Уж развеселая будет потеха.
Не успели мятежники скрыться за поворотом дороги, как из лесу на них ринулись дружинники.
— Бей!
Ухнул пищальный залп. Все смешалось в кровавом вихре. Захваченные врасплох, бунтари рассыпались в разные стороны.
Рейтары под командой Кропоткина попытались пробиться вперед, но их встретили ураганным огнем и заставили обратиться в бегство.
Государь, опустившись на колени, приник ухом к земле.
— Гудет!… Господи, заступи и помилуй, порази смердов, восставших против государя и ближних его. Верни крепость и силу смиренному помазаннику твоему!
Отслужив всенощную, царь прямо из церкви отправился в застенок.
По пути, от Коломенского дворца до московской дороги, на долгой череде столбов, покачивались тела повешенных мятежников. Подле каждого столба Алексей останавливался, крестился и, набожно понурив голову, плелся дальше.
— Схоронить бы, — глубоко вздохнул он.
— Схороним, царь, — ответил Толстой. — А токмо сдается мне, вместно бы до того согнать с округи всех черных людишек, да показать им, при глаголе поущительном, како воздает Господь за смуты против царя.
В каменном подземелье, прикованные друг к другу, дожидались своей участи Корепин, Нагаев и князь Кропоткин. При появлении царя кат ударил узников палкою.
— Ниц!
Куземка мрачно поглядел перед собою и склонил голову.
— Спаси Бог царя за то, что он крест целовал на том…
— Молчи! — заревел Алексей.
Савинка поманил к себе государя.
— Помилуй, царь… Перед кончиною живота хочу я тебе от всея Руси холопьей глагол сказать.
Алексей наклонился к Корепину. Савинка приподнял голову, набрал полный рот слюны и плюнул государю в лицо.
— Вот тебе от всея Руси холопьей!
Всю ночь издевался царь над
узниками. Обессилев, он беспомощно опустился на лавку и поманил к себе ката:— Распалить железо, дабы поставили мы на том железе «буки», что есть бунтарь. Были бы молодцы до веку признаны.
Наложив собственноручно на щеки узников клеймо, государь склонился над умирающим Кропоткиным.
— А побратался со смердами, жительствуй с ними до конца живота.
И громко крикнул:
— Спосылаю я вас всех на вся времена в студеные земли.
Чванно надувшись, он пошел к порогу. Дьяки наперебой бросились к двери и широко распахнули ее.
В сенях Алексей задержался, положил руку на плечо Толстого.
— А сдается нам, Васька, вместней смутьянов сих в Москва-реке потопить… Не то, неровен час, как бы не сбегли из студеных земель… Да и каков им ныне живот при телесных мучениях? Чать, все нутро у сиротинушек повредили дьяки.
ГЛАВА XIX
Бунт был подавлен, но голод и мор не утихали.
Алексей, скрепя сердце, согласился с советами ближних и пошел на некоторые уступки. Пришлось отменить медные деньги, отнять многие льготы у иноземцев. К казне потянулись легионы людей. Там каждый медный рубль обменивался на две серебряные деньги. На Москве был учрежден новый серебряный монетный двор… Так, понемногу, подчиняясь Матвееву и Ордын-Нащокину, царь уничтожил все затеи прежних лет.
По утрам, после обедни, государь неизменно справлялся у окольничего:
— Тихо ли в нашей державе?
— Тихо, гораздо тихий мой государь, — кланялся в пояс окольничий. — Опричь раскольников, всяк человек велико хвалит всехвальное имя твое.
Царь недовольно сопел.
— Завелась немалая сила и раскольников тех богомерзких…
«Ревнители старины» не сдавались и продолжали призывать народ к восстанию против «антихриста».
Аввакум пришел из Юрьевца-Польского под Москву. Его сопровождали несметные толпы голодных. В один из праздников протопоп, собрав в поле всех жителей округи, торжественно объявил:
— Братие! Во огне здесь невеликое дело потерпеть — аки оком мигнуть, так душа и выступит прямо в рай.
Он ненадолго примолк, осенил себя двоеперстным крестом и продолжал:
— Внемлите гласу Господню…
Толпа, обнажив головы, с великим трепетом выслушала подтвержденную выкладками и ссылками на апокалипсис весть о скорой кончине мира и грядущем страшном суде [44] .
Легкокрылая весть эта с непостижимой быстротой облетела просторы российские. Крестьяне побросали работы, покинули избы и потянулись в леса.
44
На основании апокалиптических вычислений, конца света ожидали в 1669 году (1666+3). Когда назначенный срок прошел, отсрочили гибель мира на тридцать три года, полагая, что сатана был связан клятвою на тысячу лет не от Рождества, а от Воскресения Христова. Следовательно, антихрист должен явиться в 1666 г. (1666+33), а мир погибнет через три года после этого, т.е. в 1702 г.