Аленький цветочек

Едва за ней захлопнулась дверца, «опель» сорвался с места и этак тихо-стремительно ушёл в темноту, лишь кое-где робко нарушаемую мертвенными синеватыми фонарями. Красноармейские улицы, более-менее симпатичные летним днём, поздно ночью в марте – далеко не Невский проспект…

– Остерегайтесь торфяных болот, – вслух выговорила Рита. Звук собственного голоса заставил её вздрогнуть и остро осознать, что она осталась одна. Случись что – и уже никакой Иван Степанович не вылетит, теряя махровую простыню, в одних трусах ей на помощь. Она затравленно огляделась и припустила дворами домой. Было страшно. Дорогу перебегали коты, все как один чёрные, самостоятельные и свирепые. Каждый случайный встречный был наёмным убийцей, прячущим в кармане «Беретту» с глушителем. Драные пластиковые пакеты в помойках начинали шевелиться и подозрительно громко шуршать именно в тот момент, когда Рита к ним приближалась. Под ними тикали бомбы.

Скудин тем временем проскочил Загородный и, не давая себе расслабиться, уже за Обуховским мостом снова засек хвост. Никуда, оказывается, не девшийся. И преследовало Кудеяра всё то же авто, приметное до изумления. На таких не серьёзным преследованием, а только наглыми выходками заниматься. Под днищем машины горели синеватые огоньки, направленные непосредственно вниз, на асфальт, – в результате приземистая иномарка как бы плыла в облачке замогильного света. Плюс опять-таки подсинённая оптика и жёлтые противотуманки под бампером… Вот только, несмотря на такую дурацкую «внешность», хватка у преследователей была бульдожья. «Интересно, как они меня опять вычислили?..»

Вообще вопросов было много. Для начала – откуда вообще взялся хвост? Неужели Собакина так быстро купили на корню? Или бандюки друг друга дублировали?..

Что-то сегодняшний день был полон загадок, неопределенности и таинственности, а этого Скудин ужас как не любил. «Ладно, сволочи, будут вам гонки с препятствиями…»

Изрядно попетляв по городу, уже начиная коситься на указатель бензина, он выкатился на Каменный мост и по Гороховой, через Мойку, мимо зловещего здания номер два (а вы думали, почему Гороховая когда-то называлась «Дзержинского»? Ну то-то же…) выехал на Адмиралтейский проспект, а чуть позже на Английскую набережную. Преследователи и не думали отставать, наоборот, вовсю пытались деморализовывать Кудеяра, уверенно держась в десяти корпусах: «Никуда ты, голубчик, не денешься со своим чемоданом. Нашим то есть чемоданом… Лучше отдавай по-хорошему…» Правду молвить, Иван больше забеспокоился бы, если бы эти орлы отстали от него на Красноармейских и пришлось бы серьёзно тревожиться, не перехватили ли Риту. Но этого не случилось, и он ощущал только азарт. Перевалив бывший Благовещенский мост, Иван ушёл с набережной на Восьмую линию… и вдруг, резко дав по газам и в очередной раз наплевав на все правила, рванул по направлению к Смоленке – что-что, а уж Васькин остров он знал, как собственную портянку. Сразу за Средним джип сбавил ход и резко, под обиженный колёсный скрип, повернув, по-пластунски заполз в узкую, похожую на кишку подворотню. Вдоль бортов оставались сантиметры зазора, но Кудеяру хватило. Он усмехнулся и затормозил окончательно, поставив «Фронтеру» раком, – ни пройти, ни проехать. Теперь – сломать ключ в замке зажигания, ужом выползти из салона и (опять же с чёртовым чемоданом под мышкой) сделать то единственное, о чём суворовским солдатам дозволялось отвечать «Не могу знать!». Сиречь ретироваться. Или, если по-нашему, по современному, – живо рвать когти. Что Скудин и сделал, причём с быстротой, наверняка изумившей преследователей. Как раз когда он заворачивал за угол, стену у него за спиной осветили знакомые синеватые фары. Иван воспрянул душой, почувствовав себя в привычной стихии, и весело прибавил шагу по родным и таким понятным джунглям… каменным, тесным, вонючим. Путь его лежал к дому, где проживал офицер ГБ Евгений Додикович Гринберг.

Грин (Гринберг) Евгений Додикович, капитан государственной безопасности, 1968 года рождения. Телосложение худощавое, рост средний, цвет кожи смуглый, волосы – чёрные, вьющиеся, глаза карие, миндалевидные. Национальность – русский. Образование среднее. Личный номер Ж-682317, агентурные клички: Поц, Пархатый, Сикарий, [30] Зелёный, Брат Каплан. В совершенстве владеет стрелковым и холодным оружием, приёмами защиты и нападения. Курит мало, алкоголь употребляет в случае необходимости, любит бифштекс с кровью, гефилте фиш [31] и стройных голубоглазых женщин, преимущественно блондинок. Представляет особую опасности при задержании.

Умеет, выделить главное и сосредоточить усилия на ключевых участках профессиональной деятельности. Принимает обоснованные решения, стремится действовать нестандартно, не боится взять ответственность на себя…

(Из служебной характеристики)

30

Сикарий – в Древней Иудее – секта наёмных убийц.

31

Блюдо еврейской кухни, фаршированная рыба.

Евгений Грин в отличие от однофамильца Александра не писал дивных книжек о любви и приключениях на далёких морях. Говоря откровенно, он книжек особо и не читал. Некогда было. Безопасность Родины отнимала все соки и время. А виной тому были дурные гены Евгения Додиковича по мужской линии. Прадед, Аарон Абрамович, охранял знаменитый Гохран и ни на миг не забывал мудрую истину: что стережём, то и имеем. После него осталась ёмкость (по непроверенным слухам – здоровенный горшок) кое с чем, зарытая где надо, и маузер-раскладка с надписью: «Борцу с мировой буржуазией Аарону Гринбергу». Дедушка, Самуил Ааронович, радел о достоянии республики не меньше прадедушки. Он трижды был репрессирован, что не помешало ему вместе с генералом Серовым спереть из Берлина корону бельгийской империи. После него остались уже две ёмкости кое с чем, зарытые где надо, и два комплекта оружия с дарственными надписями. Папа, Додик как-бы-Семёнович, был заслан резидентом в Штаты и до сих пор сидит себе тихо где-то в Иллинойсе. Так тихо, что не могут найти. Ни наши, ни ЦРУ с ФБР…

А вот Женя Грин вливался в чекистские ряды с трудом. Органы безопасности ещё не очухались от очередной волны отъездов и политику держали бескомпромиссную: «жидов не берём!» Ну да на всякую хитрую гайку, как известно, найдётся и болт с резьбой. Бедному еврейскому мальчику не дали пропасть тетя Хая, дядя Моня и чекист-орденоносец, престарелый, но несгибаемый рабби Розенблюм, помнивший ещё геройского гринберговского прадеда. Сели на «Стрелу» и поехали брать Москву измором. И взяли, что характерно. «Ладно! – сказала Родина. – Банкуйте, хрен с вами!» После чего Женя Гринберг получил всё, что хотел, и даже более. Его научили быстро бегать, метко стрелять, прыгать с парашютом, крушить империалистам, прямо скажем, не только плавающие ребра… и, навесив погоны прапорщика, загнали на чужбину кормить москитов и мух цеце. Не раз в минуты душевного смущения Грину хотелось плюнуть на всё, выкопать один из дедушкиных горшков и рвануть в Иллинойс к папе. Но он крепился, вынимал пожелтевшее фото прадеда, вглядывался в его мужественные черты. Аарон Гринберг был запечатлен на боевом коне, с кривой шашкой наголо, ветер раздувал его густые, лихо закрученные пейсы. На сдвинутой на ухо, истёртой в классовых сражениях камилавке [32] чётко выделялась пятиконечная звезда…

32

Крохотная шапочка, всегда носимая верующими иудеями.

«Вот это вонища!», – восхитился Скудин, вбегая в тускло освещённый подъезд. Поднявшись на второй этаж, он остановился перед обшарпанной, украшенной подозрительными пятнами дверью. Дверь эта от сотворения мира не знала краски и кисточки, зато на соответствующей высоте красовался характерный потёк, липко продолжавшийся на полу. И вообще чувствовалось, что усилия губернатора по расселению коммуналок не скоро ещё достигнут окончательной цели. Резиновый коврик у порога был вытерт до дыр, кнопки звонков гроздьями висели на проводах, и к ним страшно было притрагиваться. Каждой кнопке соответствовали разномастные, вкривь и вкось сделанные подписи. Фамилии у гриновских соседей были одна к одной. Писукины, Калогрёбовы, Вшегоняловы… и ещё легион точно таких же. Случайный человек призадумается, стоит ли подходить близко к подобной двери и уж тем более в неё звонить. Скудин случайным человеком не был. Он хорошо знал, куда шёл. Он надавил первую же кнопку и не дрогнул, когда голые провода ответили фонтанчиком электрических брызг. Где-то наверху еле слышно заурчал сервомотор видеокамеры, потом щёлкнули, отпираясь, электромагнитные замки, и массивная, идеально закамуфлированная бронедверь отворилась.

– Здравствуйте, Иван Степанович.

На пороге застыла стройная, распутноглазая девица, при взгляде на которую Скудин почему-то вспомнил инфернальную горничную из «Мастера и Маргариты». На той, как известно, не было ничего, кроме кокетливого кружевного фартучка, белой наколки и золотых туфелек. Гриновская девица была одета, но одета по принципу «более чем нагая». Скудин уже видел её однажды, и звали девку… Ванда? Хелена? Брунхильда? Матильда? Колетта-Полетта-Жанетта-Жоржетта-Мриэтта?.. По мнению Скудина, радость от подобных подружек-однодневок была более чем сомнительная. «И ещё за Виринеей ухлёстывает, стервец…»

– Меня Бригиттой зовут, – девица закрыла дверь, обворожительно улыбнулась и, оставляя за собой в воздухе волну тонкого благоухания, повела Ивана в недра квартиры. – Пожалуйте в малую гостиную, Евгений Додикович сейчас будут.

Никаких соседей, да ещё с указанными выше фамилиями, в этой квартире, естественно, не наблюдалось. Всеми её квадратными километрами Евгений Додикович повелевали единолично.

Скудин равнодушно прошагал по узорчатому паркету, изрядно-таки на нём наследив: его ботинки, пострадавшие от Ритиного потопа, так и не успели просохнуть. Наконец Бригитта распахнула перед ним последнюю дверь, и «сундук мертвеца» со стуком встал на пол в небольшой (по местным масштабам) комнате, выдержанной в стиле постперестроечного ренессанса. Тотальный евроремонт, немецкие стеклопакеты, французские жалюзи, японская электроника и, естественно, итальянская мебель. На стене – портрет хозяина дома во весь рост, маслом, по полной боевой. В «афганке», с «абаканом» в руках, на фоне горящего американского танка «М-66».

– Располагайтесь, Иван Степанович. – Бригитта, словно заправская стюардесса, указала Ивану на кресло, но в это время дверь снова раскрылась, и в гостиной появился Гринберг. Во рту он держал трёхдолларовую сигару «Корона коронас», какую обычно курят биржевики.

– Салют, командир. Э, а с руками у тебя что?..

На руках у Кудеяра красовались повязки, сообща намотанные Ритой и Клавой. Аккуратные белые бинты успели вымокнуть и запачкаться. Иван отмахнулся:

– Да так…

Гринберг допытываться не стал.

– Чай, кофе, пожрать?

Всё верно, какая может быть война на голодный, желудок.

– Потом, Жень, потом. – Скудин безо всяких объяснений кивнул ему на чемодан. – Убери. Подальше. И собирайся в бой.

– Надо будет, позовёте… – Бригитта сразу заторопилась, опустила глаза и деликатно вышла из комнаты. Сразу видно, не дура. Меньше знаешь – лучше спишь.

– Банк взял, командир?.. – Гринберг взялся за чемодан и крякнул от неожиданной тяжести. Со спины он напоминал замученного реформами учителя или врача – низкорослый, тщедушный, в неброском, старомодного покроя костюмчике. Да только внешность обманчива, и это касалось как самого Гринберга, так и его одежды. Зря ли по телефону ему было велено «снаряжаться»! Задрипанный с виду костюмчик на самом деле гордо именовался «БЖ-СН», сиречь бронекостюм скрытого ношения, защищающий от пистолетных пуль и осколков гранат. А сам Гринберг… Внимательный наблюдатель вскоре разглядел бы в плюгавом «учителе-враче» и особую жилистую стать, и экономную грацию движений, а в речи уловил спокойную артикуляцию, проистекающую из душевного равновесия и осознания собственной силы. Академического вида еврейчик мастерски стрелял из всего, что было способно худо-бедно стрелять, был жесток в рукопашном бою и мог с двадцати шагов загнать гвоздь-двухсотку противнику в лоб.